Общей чертой является всё-таки постоянное присутствие щуки (в тех или иных количествах), нередко вместе с сомом и крупными осетровыми, что указывает на известное развитие крючных и колющих орудий лова, т. е. индивидуального промысла.
Подсчеты возрастных категорий рыб, преобладавших в тех или иных уловах, произведенные специалистами, согласно показали, что вылавливались преимущественно рыбы старших возрастов и темп их роста по сравнению с рыбами в современных уловах был замедленным. Это обстоятельство свидетельствует о еще недостаточной интенсификации промысла, когда местное рыбье стадо им мало нарушено. В противном случае (например, в наши дни) лов базируется на младших возрастных группах, т. к. в результате активной добычи рыбы не успевают состариться. Зато темп их роста увеличивается, т. к. кормовая база с сокращением численности промысловых рыб у оставшихся особей значительно улучшается.
Правда, следует заметить, что не в меньшей степени (если не в большей!) на численность и видовой состав рыб того или иного водоема оказывают влияние такие факторы, как вырубка лесов и лесосплав, сброс промышленных вод, интенсивное судоходство, строительство гидросооружений. В древнерусскую эпоху с ними практически можно не считаться, а значит, определяя характер промысла, надо внести соответствующую поправку.
Всё-таки определенные указания на рост интенсивности рыбного промысла палеоихтиологические находки дают. Возьмем, к примеру, Ладогу и Новгород. Оба города расположены в сходных географических условиях в системе одних водоемов (Ильмень – Волхов – Ладожское озеро). Большинство ладожских материалов датируются IX–X вв., а новгородских – Х – первой половиной XII в. И там, и там, в числе главных промысловых рыб были судак и лещ. Сравнивая возрастные показатели и коэффициенты роста тех и других, Е. К. Сычевская установила омоложение промыслового стада судаков и лещей в Новгороде и некоторое ускорение темпов их роста[256]. Существенное значение этих наблюдений не вызывает сомнений.
Есть в распоряжении исследователей и другие, не менее красноречивые факты. Основная масса костей и чешуи рыб, найденных в Пскове, датируется XI в. включительно. О Ладоге речь шла выше. Исследуя их, В. Д. Лебедев пришел к интересному заключению. Почти полное отсутствие в Пскове судака, наряду с заметным присутствием жереха и голавля (типично речных рыб) подтверждает, «что промысел древнего Пскова, по-видимому, производился в реках Великой, Пскове, а также в дельте и предустьевом пространстве р. Великой, не захватывая открытой части озера»[257]. Аналогично и в Ладоге: основной лов велся близ устья Волхова и в самой реке[258]. Зато в Новгороде в уловах безраздельно господствовал судак, за ним следовали лещ и щука (все – жители открытых озерных пространств, особенно судак)[259]. Следовательно, новгородцы уже, не пренебрегая рекой (жерех, голавль), перешли к широкому освоению всей акватории озера Ильмень. Вывод очевиден: интенсивность промысла в Древней Руси возрастала поначалу за счет освоения открытых водных пространств, больших водоемов.
Проиллюстрируем настоящее положение еще одним примером. Комплекс археологических памятников в Шестовицах хорошо датируется Х – началом XI в. Обработанная оттуда палеоихтиологическая коллекция показала, что в уловах абсолютно преобладал линь (житель илистых заливов и стариц), второстепенным объектом была щука, а все остальные – карась, плотва, лещ и др. носили в уловах случайный характер. Без сомнения, рыба добывалась там в основном в старицах и других придаточных водоемах[260].
Второй путь интенсификации рыболовства (в общем, однозначный с первым) демонстрируют материалы из Гродно, Волковыска и Донца. В слоях Гродно XI – нач. XIII в. сохранились кости рыб по числу видов почти вдвое меньше, чем в соответствующих горизонтах XIII–XIV вв.: лососевые, щука, плотва, голавль, лещ, сом, судак, окунь[261]. Еще более показательны данные по Волковыску. Там в напластованиях X–XI вв. встречены: голавль, лещ, окунь; XI–XIII вв. – осетр, щука, красноперка, лещ, сом, судак, окунь; а в XIII–XIV вв. – осетр, лососи, щука, окунь, судак, плотва, красноперка, жерех, линь, лещ, и сом – всего 11 видов против 7 и 3[262]. Комментарии излишни. Из века в век промысел охватывал всё большее число видов рыб, причем резкое увеличение приходится, по-видимому, на XIII столетие. Наконец, остановимся на находках из Донецкого городища, у которого древнерусский слой (X–XIII вв.) подстилается отложениями роменско-боршевского времени. Как бы ни объяснять отсутствием достаточных материалов для характеристики рыболовства жителей раннеславянского поселения, соотношение 11-ти (щука, карась, окунь, лещ, плотва, синец, линь, осетр, сом, красноперка, сазан) к 2-м (щука и окунь) слишком показательно[263].
Перечисленные примеры свидетельствуют о решительном переходе древнерусских рыбаков на более продуктивные, уловистые снасти – по всей видимости, различные сети, роль которых повысилась за счет снижения значения индивидуальных способов лова. Об этом же отчасти говорят и данные по Новгороду, Пскову и Ладоге.
Итак, взятые вместе вещевые находки (рыболовные орудия и их детали) и палеоихтиологические материалы служат надежным критерием дальнейшего развития рыбацкой техники в период X–XIII вв. Они заставляют предположить возникновение новых и усовершенствованных старых снарядов для лова рыбы, чем опровергают бытующее мнение о якобы вполне сложившемся и не претерпевшем серьезных изменений наборе орудий и снастей у русских рыбаков на протяжении длительного времени (VIII–XIII вв.)[264]. Первоначально промысел базировался на небольших, доступных более примитивным и простым способам рыболовства в придаточных водоемах. Постепенно он охватывает крупные водные бассейны и выходит на широкие озерные пространства. Без технического перевооружения этого не могло бы быть. Наметившиеся сдвиги свидетельствуют и о втором важном явлении: такое рыболовство нельзя считать спорадическим, ведшимся от случая к случаю, временным. Оно было постоянным, регулярным, использовавшим разнообразную ихтиофауну, а, следовательно – профессиональным или полупрофессиональным. Процесс трансформации рыбного промысла в самостоятельную отрасль хозяйства шел постепенно, но существенные успехи в нем определились на рубеже XII–XIII вв.
Помимо общих аспектов развития рыболовства в Древней Руси палеоихтиологические находки дают представление и о некоторых его частных особенностях. Они рельефно выступают в таблице. В уловах группы памятников (Гродно, Воинь, Донец, Белая Вежа, а также Княжая гора и отчасти Волковыск) велика доля таких видов рыб, как сом, щука и осетр, добывавшихся в первую очередь крючными и колющими орудиями. Археологические данные этому вполне соответствуют. Именно из раскопок названных поселений происходят обширные (по нескольку десятков и свыше 100) коллекции рыболовных крючков и наконечников острог. Общим для них является месторасположение по берегам рек (Днепр, Неман, Дон, Сула и т. д.). Если прибавить сюда многочисленные находки крючков и острог из Ярополча-Залесского, Девич-горы и Изяславля, то наметится некоторая закономерность. По-видимому, в речном рыболовстве удельный вес крючных и колющих снастей оставался высоким. Но в то же время в Старой Рязани такого соотношения нет, семейство карповых (а следовательно, и лов сетями) в ее уловах представлено очень широко. Дело, таким образом, не столько в специфике речного промысла (она, конечно, была), сколько в экономическом развитии указанных поселений. В крупных городских центрах рыбный промысел велся с большим размахом и более продуктивными средствами.
