Кузьма. Я, отец Пафнутий, в летописи гляжу.

Пафнутий Раков (сердито). Сказано было – в житейские матрицы глядеть! Летописец не все безгрешной рукой пишет, многое не по делу пишет. Аграфена Челяднина – жена казненного изменника боярина Челяднина-Федорова, а такой желал на трон вместо государя. И брат ее, Овчина Телепнев, был казнен за интригу против благоверной великой княгини Елены. Благоверная княгиня Елена была бесплодна долго, в сопровождении новгородского владыки отца Макария ездила по монастырям в Переяславль, в Ростов, в Ярославль, в Спасово-Каменный монастырь на Кубенском озере, в Кирилло-Белозерский. Устраивала братии утешение, раздавала милостыни нищим. Во всех церквах молились о чадородии, из монастырей доставляли хлеб и квас. Ничего не помогало за грехи наши, шибко удручало. Четыре с половиной года не помогало, пока царева чета не прибегла к мощам преподобного Пафнутия Боровского. Лишь тогда великая княгиня забеременела. Так-то писать надо!

Книгописец Кузьма. Отец Пафнутий, у меня то писано. Указано – четыре с половиной года не беременела, а приглашение ко двору умелой в деле знахарки Аграфены с братом Иваном Овчиной помогло.

Пафнутий Раков (сердито). Не то, говорю, пишешь, не про то, дурак ты этакой! В матрицы жития велел глядеть! Не умея, не видя жития, истины святой не напишешь! Как в Житии князя Федора Ярославского много чудес повинно быти, и все о святом житии государевом Ивана Васильевича. Ты ж пишешь особо преложные дела знахарок и изменников. Чудеса были от юродов святых, не от знахарей при рождении государя. Юродивый по имени Дементий на вопрос беременной благоверной княгини Елены, кого она родит, отвечал: «Родится сын Тит, широкий ум».

Книгописец Яков. Отец Пафнутий Раков, у меня про сего юрода писано.

Пафнутий Раков. Читай ты, книгописец Яков!

Яков (читает). В час рождения государя Ивана Васильевича внезапно явилась сильная гроза. Юродивый поведал княгине: «Родится Тит, широкий ум».

Пафнутий Раков. Отчего широкий ум?

Яков. В память апостола Тита, августа 25-го в день рождения государя.

Пафнутий. По святому Иоанну Златоусту, Тит – наиболее искушенный из учеников апостола Павла, вот объяснение – широкий ум. Инок Ферапонтова монастыря Галактион за двадцать пять лет до рождения царя Ивана предвидел: «Князь Василий Казань не возьмет, но овладеет ею благочестивый сын Иоанн». По-жидовски Иоанн – «Божья благодать» переводится. Место Казани – сатанинское, угроза православию. Прежде на месте Казани жили гигантские змеи от Сатаны, и, когда там было великое угодье, многие люди не могли на том месте поселиться. В татар змеи вселившись, позволили им там жить, чтобы отовсюду собирали к себе воинскую силу, и многие города русские обступили, и самого дошли града Москвы. Иоанн – Божья благодать – знал с молитвой о своей грозе, сиречь силе, знал свой нрав и широту своего ума, знал о высоком предназначении. Так святое Житие государя Ивана Васильевича писать надобно!

Иванов. Они, отец Пафнутий, более на продажу грамотеям посадским да казакам горазды писать за алтыны!

Кузьма. Сие – лжа твоя, переплетчик Алексей Иванов сын Кабаков! Мы, отец Пафнутий, тщимся, делаем дело.

Пафнутий Раков. Делайте так и Житие святого государя Ивана Васильевича. То житие повинно писати особо. Показать, как десница Бога вела Россию к величию, собиранию земли Русской. То – радостный гимн национального торжества, и писати надобно по-иному. (Смотрит написанное.) Писать с красотою, полууставом. Вы ж пишете, гляжу, грубым умом, мутным разумом, а рукой беззаконною.

Яков. Отец Пафнутий, от голода и холода да истомы руки не идут, сами с полуустава на простописание переходят, на скоропись убогую!

Пафнутий Раков (сердито). Не делая, да не яст! Монастырь наш Николаев Тихоновой пустыни живет по уставу Иосифа, где волоколамский игумен Христофор был послушником. Тот устав – на три устроения. Одну мантию, одну шубу худу, всю переношену, одно яство. Второе устроение – две яствы с калачом, иметь одну шубу неистрепану. Третье устроение – выбирать еду по вкусу, с хлебом али калачом, две мантии – новую и подержанную, два клобука, три свитки, две пары сапог. (Смотрит в писание Герасима.) Вот старец Герасим Новгородец старательно пишет, красно. А напишешь мне, Герасим, в Новгород архиепископу: «Пришли ко мне, отец архиепископ, книгу Маккавеев да хлебника, который горазд хлеба и пирогов печь». (Герасим пишет.) Добро пишешь! (Берет бумагу.) Скажу игумену, чтоб велел тебе составить опись монастырского имущества, а в церквах образы, и вещи, и ризы, и на колокольнях колоколы и всякое церковное строение монастырское.

Старец Герасим Новгородец. Отец Пафнутий, покорно благодарю, а исполню, что велишь. (Целует Пафнутию Ракову руку.)

Пафнутий Раков. Пожитье будешь иметь отныне по второму устроению. А еще потщишься – то третье устроение получишь. Ты ж, переплетчик Алексей Иванов сын Кабаков, одержишь отныне уж третье устроение с едой по вкусу да двумя парами сапог в награду.

Иванов. Оле, радуюсь! (Целует Пафнутию руку.)

Пафнутий Раков. Ты ж, книгописец Козьма Долгой, да ты, книгописец Максим, в миру Сантомир, да ты, книгописец Яков, в миру Демиан, жить, как и прежде, будете по первому устроению. Подвизание есть усердие, рвение, побуждение, богоугодная деятельность. По первому устроению будете, пока не переиначитесь и подвизания не покажете, а еще неисправней будете, велю поимать наказание – отлучение от трапезы на сорок дней, заключение в узах железных в монастырской тюрьме. Да памятуйте – по образчику Иосифо-Волоколамского монастыря в кельях ничего хранить нельзя, кроме книг и икон. Монахи располагают немногими вещами для обихода, да все не собственное. Не иметь собственной одежды, обуви, книг, икон. Чтоб в келиях не было тайноядия. Вода для питья также не в кельях, а в общей трапезной. Соблюдаться должна тишина на молитве, не переговариваться меж собой по вечерам, никуды не отлучаться, особо к нощи, не потреблять вино. Женщинам и отрокам вход запрещен, также и иным старцам. Вы, владычины ребята Леонид да Иосиф, за сим особо глядите.

Леонид. Уж поглядим, отец Пафнутий!

Иосиф. Многие грешат! Когда звонят в церковь, они без порток, в одних свитках в кельях сидят.

Леонид. Посадским и казакам книги продают, а после трудятся. Мужик орать так не трудится, как они до полуночи трудятся у пивного ведра!

Пафнутий Раков. Поймаем – то уж одарим и плетью, и темницею, что не пишете добро. Вы ж, книгописцы, сидите, пока урок не исполните. Ты ж, переплетчик Алексей Иванов сын Кабаков, иди в келью почивай, а ты, старец Герасим, можешь идти с копиистом своим.

Старец Герасим Новгородец. Отец Пафнутий, дозволь мне посидеть до окончания дела, а копиист хай идет. Иди, Богданец Яковлев!

Пафнутий. Похвально, что ты, старец, так о деле тщишься! Скажу про то игумену отцу Христофору. (Уходит с переплетчиком и послушниками Иосифом и Леонидом.)

Кузьма. Ушел, слава Тебе Господи! (Крестится.)

Максим. И оговорщик с ним, пес, ищейка собачья Иванов сын Кабаков, переплетчик. На нас начальникам наушничает, подстрекает.

Яков. И ты, старец Герасим Новгородец, вишь, наперсником стал, сиречь любимцем.

Герасим. Сказано: с сильным не борись, с богатым не судись.

Яков. Как так, а Божья правда? Ты ж про Божью правду немало говорил?

Герасим. «Не судиться» означает – у них свое, у меня свое.

Кузьма. Монастырская верхушка свирепей зверей.

Максим. Мы голодуем, сухой хлеб жуем, а они водку хлещут – все служники монастырские, часовщик, ризничий, три пономаря, надзиратель большой. Ходят по кельям будильники и преддверники, и канонар, чтец канонарный, а и сам владыка игумен Христофор, да книгохранитель Пафнутий Раков, да второй книгохранитель именем Антия, они все едят и пьют!