— Где моя одежда?

— Годны к носке только портки. Остальное разорвано, — я кинула «одежду» на кровать.

Под огромными пятнами крови и грязи с трудом угадывался светло-серый цвет портков. Одна штанина была разорвана до колена, но в принципе их еще можно носить. Учитывая, что ничего другого нет.

Он втиснулся в штаны.

— Ты изменилась.

Сквозь удивление просочилось обвинение и еще что-то.

— Помылась просто. Вот и все.

Он усмехнулся. Видимо, ему мое «превращение» из сгорбленной потной «старухи» в себя саму, простым не казалось. Наша слава идет впереди нас, подчас обгоняет на поворотах, чтобы сбить с ног, — любил повторять мой отец. Сказки, байки, страшилки — сыграли в формировании подобного отношения не последнюю роль. Хотя, может, люди и правы?

Атмосфера накалилась от взаимных подозрений. Мне тоже было чего опасаться. Физически я слабее.

Он следил за каждым моим движением.

— Я хочу, чтобы ты утром покинул мой дом.

— Что? — казалось, он забыл где находится. Он пробежался глазами по комнате и чересчур внимательно уставился на меня.

Я повторила сказанное.

— Я и сам не собирался здесь задерживаться.

— Извини, но ты мне мешаешь.

— Интересно в чем?

— Не в том, о чем ты подумал.

— Оно и видно.

— Послушай, — я вздохнула, — у меня много дел и…

— Я понял.

Он попытался спрыгнуть, но с переломанными ребрами надо мягче. Лучше, вообще, не шевелиться месяца два. Схватившись за бок, он сел обратно.

— Послушай, я предлагаю тебе полное исцеление и даже арбалет и кинжал, свое оружие.

Он засмеялся колючим резким смехом.

— А взамен душу?

Тоже мне шуточки.

— Ты мне не веришь. Мне это не нужно.

Ни от кого. Я скрестила руки на груди. Он слушал, но сидел по-прежнему боком.

— Я только закончу начатое, и ты уйдешь.

— Пока я в сознании и при памяти, я не позволю лечить меня, чем ты там лечишь! Это варварство оставь для полоумных крестьян! — речь он сопровождал активной жестикуляцией.

Я вскочила со стула — огонёк свечи колыхнулся, едва выжив от внезапного порыва ветра — и заходила по горнице.

— Перелом руки будет срастаться месяц, потом месяц на разработку. И не факт, что кость срастется правильно. Ребра и того хуже. Естественное сращение процесс болезненный и долгий.

— Я уйду и так.

— Это верная смерть.

Он сел на край кровати, прижимая локоть переломанной руки.

— Тебе не все равно?

Мне надоел этот разговор. Надоело его упрямство. Отвернувшись к стене, я смотрела, как увеличенные тени от свечи пляшут по обрывкам пергамента, то съедая их, то вновь рождая на свет.

— Если бы так, ты уже умер бы.

Повисло давящее молчание. Он смотрел на меня тяжелым, очень тяжелым взглядом. Спиной и то я чувствовала этот взгляд.

Я подошла к маленькому оконцу и оттянула вниз веревку с занавесками. Из окна на меня смотрело мое собственное зачерненное тенями отражение. Из-под ракиты донесся еле слышный металлический лязг.

— Ты одна здесь живешь?

Я вздрогнула. Надо будет обязательно проверить цепь.

— В общем, да.

— А не в общем? — он уставился на пистолет, который висел на стене. Коллекционный экземпляр. Свойства оружия он утратил лет семь назад. Хранила я его исключительно для красоты и, может быть, для напоминания, что когда-то, в самом деле, жила в технически развитой Арении.

— Не твое дело.

— Мило, — он перевел взгляд на меня.

— Угу, — я кивнула.

Кто он такой, чтобы я уступала ему?

— Я ни черта не понимаю в этом бесконечном дерьме.

Он злился, отчего у него вздувалась вена на лбу.

— Слова не мальчика, но мужа!

Он стиснул челюсть так сильно, что губы побелили, а на скулах заиграли желваки.

Тупик?

Я подошла к кровати и застыла в нерешительности.

Дарен — ему идет это имя — уперся кулаками в кровать и смотрел на меня из-под лба, напоминая чем-то дракона.

— Ты выиграл.

— Что?

— Да. Можешь оставаться в моем доме, пока ребра сами срастутся. Но имей в виду, что с этой секунды я снимаю с себя всю ответственность за то, что ты здесь можешь увидеть. Да, и не смотри так. Ты сам выбрал.

— Она мне еще угрожает!

Я выдернула из-под него одеяло и забралась на кровать с намереньем протиснуться к стенке.

— Что ты делаешь? — он спросил так, будто я собралась его обесчестить.

— Я ложусь спать. Завтра мне рано вставать. Так что подвинься.

У него было такое выражение лица, будто его ударили обухом по голове.

Прошлой ночью я спала на печи. Но сегодня, когда печь полдня топилась, извините. Спать на лавке тоже удовольствие ниже среднего. К тому же, кровать у меня широкая и вполне годна для двоих.

Я накрылась стеганым одеялом, оставив Дарену второе, и легла головой к печи, ногами к голове мужчины.

Дарен все-таки поднялся с кровати. Боль тут же напомнила о себе. Он схватился за ребра и опустился со стоном на лавку.

В тишине было слышно его тяжелое дыхание и лязг цепи.

Ему стало хуже. Сломанная рука дергалась от болевых спазмов.

Я сползла с кровати и села напротив.

Мои мокрые волосы коснулись его горячей спины — он вздрогнул и поднял глаза. Болезнь делала его беззащитным.

— Позволь мне помочь тебе. Ты же ничего не теряешь, — сказала я.

Он промолчал. Я не стала торопить его. В какой-то момент мне почудилось, что он уснул, но это было не так.

— Я не спрашиваю, как ты собираешься это сделать. Если у тебя получится — я уйду завтра. Если нет…

— Не сомневайся во мне, хорошо?

Когда он поднял глаза, то в них не было злости. Скорее опять тоже неясное чувство, которое я так ненавижу угадывать в людях.

— Ложись — мне так будет удобней.

Он послушался.

— Начинай.

Я сходила за ножом и села на край постели.

— Для начала я осмотрю рубцы.

Он с опаской смотрел на нож.

— Только без глупостей.

— Если б я хотела покалечить тебя, то не стала бы спасать, не так ли?

Он пытался прочесть безумие в моем лице, но безуспешно.

Я разрезала повязку на груди. Рубцы обросли бордовой корочкой, заражения нет.

— Ни хрена себе! — он осторожно потрогал огромные засохшие рубцы.

Перестройка на внутреннее зрение прошла быстро. Глаза, рывком вдавило внутрь черепа и выдавило обратно. На полу раздавленных глазных яблок не оказалось — как всегда, они остались на месте.

— Вид сносный. Нагноения нет — уже хорошо. Легкое… почти в идеальном состоянии — кури поменьше. Печень — тоже неплохо, — говорила я для себя. Мой способ концентрации.

— Ты что… видишь мои внутренности? — он спросил с предыханием, будто его горло сдавливали цепкой хваткой.

— Не то, чтобы вижу… Постарайся расслабиться. Будет чуть неприятно.

Дарен продолжал всматриваться. На лбу выступила испарина, а между бровей залегла глубокая складка. Он не ожидал увидеть такие раны, не ожидал, что получив такие раны, можно выжить.

— Ты слышишь? Я тебе говорю.

— Убери нож.

Я и забыла про него. Чтобы Дарен перестал нервничать, воткнула нож в ножку стола.

Я убрала подушку, чтобы пациент лежал строго горизонтально.

— Имей ввиду, что я буду следить за тобой, — сказал он.

— Сколько хочешь.

Когда-то передо мной стал вопрос: чем я хочу заниматься. Куда я готова направить Силу, которую способна подчинять? Единственной восходящей областью применения было лùкарство. А мне хотелось расти, совершенствоваться, и вместе с тем, делать нечто полезное и нужное людям.

Я выбрала лечить людей. Тем более, что я училась в Школе ли́карских наук Невергейм и собиралась стать лекарем.

Отец рассказывал о магах, которые осваивали стихии. После успешного обучения они могли поднимать в воздух камни и даже дома, другие могли повелевать огнем, третьи — водой. Полученные навыки маги применяли как в строительстве, мореплавании, управлении государством, так и в быту, торговле. Одаренных людей было мало, но всем им помогали найти свою дорогу.