Обжигающей взрывной волной огонь достиг центра, накрывая меня горячей влажной пеленой. Сердце галопом заколотилось в районе горла, подгоняемое одуряющей жарой. Еще немного и душа изжарилась бы в огне, вылетев из тела, как пробка. Потушив жар, энергия воды влилась в меня, усмиряя огонь и даруя прохладу. Сердечко получило короткую передышку. Образумившись, вода с огнем накинулись друг на друга, как кровные враги, разрывая мое сознание болью. Энергия огня и воды — две несовместимые противоположности, сводили с ума. Передо мной мелькали лучшие моменты жизни. Казалось, прошла вечность, прежде чем третья сила — энергия воздуха, достигла центра. Мягко вклинившись, воздух разделил врагов, нежно разведя по разные стороны воздушной баррикады. Тяжело втянув воздух в легкие, я открыла глаза.

Необходимо было реализовать защитную систему следующим образом: соединить, зафиксировав в материальном теле, силу трех стихий, подняться в шельте над куполом Чарующего леса, принять силу земли, сомкнув вместе все четыре силы, и овеществить желание.

Желание состоит в том, чтобы энергия земли материализовала защитный купол над лесом. Первые три стихии выступают в качестве защитных. Чем негативнее настроено существо, неважно человек или зверь, подступившее к границе купола, тем жестче будет отпор. Какая стихия ближе выразит озлобленность гостя, та и активируется.

Лес сиял, взрывая воздух оранжево-сине-зелеными сполохами.

Сила земли рвалась достигнуть центра шестнадцати лучевой звезды. Оттягивая момент соединения четырех стихий, я сознаньем потянулась вверх. Отделившись от тела, я поднималась, продираясь сквозь плотные вязкие слои. Нити силы цветными струнами, нехотя, оттягивались следом, норовя вмять, моментально приплющить в случае падения вниз.

Энергия земли достигла максимального натяжения, готовая сорваться, как стрела с тетивы. Ткань лесного пространства опасно затрещала, угрожая взорваться от невыносимого давления силы стихий. Деревья стонали. Немного осталось, еще чуть-чуть. Я застыла над лесом. Сила земли рвала мою волю, сдерживающую её. Необходимо было прорисовать линии пентаграммы до соединения стихий, иначе зря потратила силы и время.

Когда коричневая линия в пентаграмме соединилась с зеленой, сила земли рванула в центр пентаграммы, вонзаясь в мое пустое физическое тело, лежащее подо мной на земле. Изогнувшись дугой, тело безвольно обмякло. Паря над лесом, я всей силой воли тянула на себя тяжелую энергию. Коричневым потоком света она, медленно выплывая из центра пентаграммы, текла ко мне. Давай! Давай же! Подчинись Моей Воле! Лениво сила земли вошла в меня, соединяясь с первыми тремя. Грязно-серый туман окружил меня, облепляя коконом. Невесомое, легче воздуха, тело наливалось свинцовой тяжестью. Я не только не могла пошевелиться, я не могла даже думать! Мысли кружились роем, отлетая от твердеющего кокона, как от стекла. Надо было выпустить слившиеся энергии в лес, иначе трудно предсказать последствия незавершенного ритуала. Собрав крошки желания о защите леса, которое еще помнила душой, я с силой зацепилась за них. Тело, окаменев, падало вниз. Хватило доли секунды — я опять на земле, только ветер в ушах, опоздавший с воем, и тревожно ёкнувшее сердце.

Что произошло? Я на земле — не успела навести желание как следует?.. Перестроившись на внутреннее зрение, я долго осматривала пентаграмму, не веря в удачу. Силы, соединившись в единое целое, растеклись куполом. Пятая сила сама проявила себя, реализовав задуманное и зафиксировав защитный купол над лесом. Лес отныне под надежной защитой.

Ночью при свете Каллы лес кажется зловещим. Тени становятся длиннее, насыщеннее. Тишина изредка нарушается невнятными шорохами и скрипами. Воздух пропитывается серебристым светом, вместе со всем чего касается, добавляя еще большей загадочности времени и месту.

Я протянула руки вверх к Калле, впитывая Силу ночного светила. Наполняясь Силой Каллы, тело становилось легким, таким легким, что оттолкнувшись мысками от теплой земли, я взлетела. Покружившись в воздухе, я раскинула руки и расслабилась, наслаждаясь свободой, невесомостью, и так любимой мной стихией воздуха. Позволив воздушному потоку подхватить себя, я полетела вдоль тропинки. Воздушный поток создала я сама, я же и управляла им.

Тропинка терялась в чаще леса, петляла, огибая весь лес восьмерками. Полет захватывал и будоражил. Я засмеялась, увидев сонный взгляд моркла, моего сторожевого духа-пса, который пытался рассмотреть источник шума в лесу. Облетев весь Чарующий лес, я поднялась к макушкам елей, и полетела, дотрагиваясь ладонями до макушек, мягких и податливых. Детская радость прорывалась смехом, который разносился по лесу, тревожа сов. Совы ухали, свет Каллы отражался в их желтых глазах, пугая меня, отчего я сворачивала в сторону и летела как можно быстрее.

Налетавшись всласть, я опустилась на тропинку. Пора было возвращаться. Ступни приятно вибрировали, как и все тело. Ладони еще сохраняли силу стихии воздуха. Стоило ими взмахнуть, как тело подпрыгивало над землей. На душе снова стало весело и легко. Смеясь и прыгая, по тропинке я добралась до озера за моей избой. Надо было помыться, только время не подходящее. Купаться ночью не самое любимое мое занятие. Точнее — самое не любимое.

Остановившись у кладки озера, я осмотрелась. Озеро было окружено плотным кольцом ив и камышей. Свет Каллы рассеивался в листьях. Казалось, что озеро без дна. Тускло освещенное пятно в центе водоема — ребристая, черно-белая гладь воды — только ухудшали мой настрой. Страх на уровне животного, еще с детства.

Но уходить я не собиралась. Я до одури хотела помыться. Стянуть с себя грязную, пропахшую дымом одежду, и…

Разбежавшись, я прыгнула вниз топором. Вода была теплой и ласковой. Но страх остался, ужавшись до терпимых размеров. Комары липли голодной тучей, стоило вынырнуть из воды. Их менее удачливые собратья, задержавшись на мне, пополняли маленькое кладбище в густых волосах.

— Будто заново родилась, — я сказала вслух? Ну и ладно. Зачем разочаровывать тех, кто сомневается в моем психическом здоровье?

Накупавшись, я, покусанная, но довольная, вылезла из воды.

В комнате было темно. Отсвет догорающих в печи углей больше мешал. Я на ощупь отыскала рубаху, которую оставила на лавке перед уходом. Выбеленный лён ластился к мокрой замерзшей коже.

Керосин в лампе закончился еще вчера, оставалось надеяться на свечи, запас которых пополнялся зимой. В нижнем ящике лежал последний опалок свечи.

Перед сном осталось одно незаконченное дело, откладывать которое на завтра я не хотела. Мой подопечный.

Подпалив опалок об угли, я пошла к кровати. По потолку плясали густые тени, а предметы, которых касался желтый свет опалка, приобретали неприятный зловещий оттенок.

Мужчина резко сел, сжимая ребра и опухшую руку здоровой рукой. Во взгляде его читалось предупреждение. Можно подумать, я представляю серьезную опасность для него.

Широкоплечий, под загорелой кожей выделяются мускулы. Молодой человек был силен и красив. Резкий контраст между угольно-черными бровями, такими же черными ресницами, и светлыми взъерошенными волосами, выжженными Эндимионом, сглаживал загар. Морщины, залегшие возле уголков губ, выдавали в нем человека веселого и много смеющегося. Тяжелый подбородок компенсировался высоким лбом.

Не знаю как ум, еще не разобралась, но характер у моего спасенного имелся.

— Я думала, ты спишь.

Хорошо, что все ножи я спрятала в сенях.

Солдат настороженно смотрел на меня, будто ждал чего-то зловещего.

— Меня Верной зовут.

Он отвернулся. Может быть, он считает, что назвав свое имя, окажется в моей власти? Глупо конечно, но очень многие не только скрывают свое имя, но даже не смотрят мне в глаза. В некоторых деревнях и даже волостях жив обычай давать ребенку два имени. Первое — ложное, для всех. Второе — тайное, для самых близких.

— Дарен.

Интересное имя — из старых, означающее — «подаренный Богом». Старыми, или настоящими, именами называют теперь редко. Все больше имен, позаимствованных в Антирии, в королевстве Будьшир и даже с Зорских островов.