Как всегда с ней бывало, Изабелла быстро перешла от величественного поведения королевы к веселости обычной молодой женщины. Это привлекало к ней ее самых близких придворных дам.
— Но как это может быть, мадам? Вам придется заложить корону, чтобы заплатить вашим людям! — засмеялась Жислен.
Она стала смелее после того, как сделалась любимой женой и молодой матерью. Прежде она была очень сдержанной.
— Как-то выкручиваемся, — неопределенно заметила королева. — Я считаю, что любовь и хорошее отношение, которые я встречала в тебе и Бинетт, нельзя оплатить никаким золотом!
Они улыбнулись друг другу.
— Если Ваше Величество не может спать, почему бы вам не посидеть спокойно в постели и не рассказать мне о ваших приключениях? — предложила Жислен, чтобы не волновать больше королеву.
— Казалось, что жизнь в Геннегау состояла только из радости и сияния солнца, — вспоминала королева. Она с благодарностью откинула голову на подушку. — Моя кузина и ее добрый и огромный, как медведь, муж, сделали все, чтобы наше путешествие прошло благоприятно. Мы ночевали в местечке под названием Монс и отплыли из Дорта. Милорды Кент и Мортимер хотели разгрузиться, чтобы нас никто не заметил. И для этого высадиться ночью. Бог нам помог, было так темно, и, казалось, что там вообще никто не живет. Они приготовили для меня что-то вроде шатра из сирийских ковров, которые сэр Джон положил ко мне в каюту. Одно из наших маленьких суденышек село на мель и разбилось о скалы, матросы смогли выловить кое-что среди обломков кораблекрушения и разожгли костер, чтобы согреть меня. Но они боялись разжигать слишком большой костер, чтобы не привлекать внимания врага. Была холодная ночь, и, хотя на мне был плащ милорда Мортимера, я продрожала до самого рассвета. Я уже не могла более терпеть неизвестность — мы не знали, что ждет нас впереди, и велела отправиться в путь. И как только рассвело, мы увидели этот маленький городок.
— Крестьяне прибежали с полей и сообщили о вашем прибытии. И Томас из Братертона, граф Норфолкский выехал из городских ворот со всеми его людьми, чтобы встретить вас.
— Он нас приветствовал и сообщил, что мы находимся на его земле, и уже собралась небольшая армия баронов и рыцарей, чтобы приветствовать нас. Там были даже некоторые из епископов, с Эдамом Орлетоном из Херфорда. Я никогда прежде не слышала столько добрых слов. Теперь, когда я вижу вокруг себя столько дружеских лиц, кажется такой глупостью, что я боялась поражения. — Она еще посидела немного, о чем-то размышляя, потом вспомнила, что уже так поздно. — Жислен, я не смею задерживать вас. Вам пора спать. Иначе Роберт будет сердиться на меня!
Жислен поклонилась ей.
— А как же вы, мадам? — спросила она, увидев, как у королевы сразу проступили на лице усталые морщинки — их скрывало радостное возбуждение от успеха.
— Мне нужно пока побыть одной, чтобы все обдумать.
Голос королевы звучал так, словно она уже была одна. Не успела закрыться дверь, как она опять начала вышагивать по комнате. Она пыталась понять значение совершенного. Ей следовало оценить успех, который пока сопутствовал ей. Она понимала, что поставила себя в положение предательницы. Изабелла молила о том, чтобы ей достало сил довести все планы до конца. Она взяла свою белую горностаевую накидку, которую аккуратно снесли на берег, накинула на плечи и начала обдумывать завтрашний день, когда ей придется ехать в глубь страны через знакомые ей города и деревни. Это станет испытанием сердца Англии. Но интуиция заставила ее отбросить в сторону бесценную горностаевую накидку.
Сочувствие мужчин и симпатию женщин ей завоюет только ее рваный и грязный королевский наряд! На нем грязь многих дорог, и он порван оттого, что ей пришлось провести ночь на негостеприимном берегу. Изабелла расправила свои порванные широкие юбки. Ей пришлось сдержать себя, чтобы не пуститься в пляс от такой великолепной идеи, она должна выглядеть измученной, несчастной и хрупкой. «Именно такой они должны воспринимать меня. Тогда все женщины будут сочувствовать мне как несчастной изгнанной жене. Никаких герольдов и, конечно, никакой короны. Я проеду среди них и стану улыбаться и протягивать им руки, чтобы они целовали их своими слюнявыми шершавыми губами…»
Она начала с увлечением репетировать свою роль. «Они будут выкрикивать мое имя станут просто вопить от радости, что видят меня. На сей раз рядом со мной не будет Эдуарда — этой номинальной фигуры, претендующей на то, что просто не могло принадлежать ему. Приветствия будут звучать только в мою честь! И они приведут меня куда? В Вестминстер? Это ведомо одному только Богу!».
Пока она шагала взад и вперед по маленькой комнате, покачиваясь, ласково улыбаясь и раскланиваясь, воспоминания их приветствия и вкус власти, которую она лишь пригубила, подействовали на нее, как доброе, выдержанное вино. Они стали ее частью — соблазн и оружие, тайное, но острое удовольствие, которое даже ее любовник не мог разделить с ней!
И пока проходили дни ее путешествия, со сценами всеобщего воодушевления, желание насладиться властью стало для нее — как наркотик, стало той питательной, но опасной пищей, из которой она черпала силы, так что Мортимер и все ее сторонники поражались ее смелости, решительности и готовности следовать дальше.
К ним присоединился ее кузен Линкольн. Кругом были его люди со знаком красной антилопы — около 4 000 солдат, народ прибывал к ним со всех сторон, где бы они ни проходили. Все прекрасно знали, что королева Изабелла платит за труды, и не было проблем с едой для людей. Хотя она и была француженкой, народ видел в ней избавительницу от беспорядков. Всем так надоело жить в подобном хаосе.
Когда они приблизились к Лондону, им пришлось остановиться при виде пергамента, скрепленного королевской печатью и прикрепленного к дверям городского здания администрации.
Роберт ле Мессаджер поднялся по ступеням и прочитал бумагу вслух. Все офицеры столпились вокруг них. В объявлении содержался призыв принести голову предателя Роджера Мортимера. Тот, кто доставит ее, получит 1 000 фунтов. Большие суммы вознаграждения были обещаны и тем, кто станет расправляться с врагами, поднявшими оружие против короля. Это объявление, и сердитые взгляды, и тяжкое молчание собравшейся толпы заставили их остановиться. Мортимер беззаботно рассмеялся и, перегнувшись через Роберта, сорвал объявление, разорвал его на кусочки и растоптал грязными сапогами. Но Эдмунд Кентский нахмурился, а сэр Джон Геннегау, не будучи уверенным в относительных ценностях и состоянии дел в незнакомой стране, вежливо обратился к королеве с вопросом, чего она желает — продолжать кампанию или прекратить продвижение вперед?
— Король сделал специальное исключение для вас, Ваше Величество, для принца и для меня, — заметил Эдмунд Кентский. Он поднял обрывок бумаги и пожелал снова оказаться на стороне своего сводного брата.
Изабелла приняла это к сведению, но смотрела на Роджера Мортимера, который спокойно стоял на ступенях маленького здания. Его сильное красивое тело не было защищено от любого солдата короля с коротким и смертельным кинжалом. Она постаралась взять себя в руки.
— Жизнь моих друзей мне так же дорога, как и моя собственная. Я никогда не стану исключением и не собираюсь менять планы! — сказала она, наклоняясь с седла и похлопывая своего верного фламандского рыцаря по плечу.
— Тогда мы идем вперед?
— Да, мы тронемся в путь, но прежде составим ответ Его Величеству королю. Он предложил 1 000 фунтов за голову милорда Мортимера. Мы дадим ему ответ, и боюсь, что он ему не очень понравится, — заявила она.
Видя, что все ожидают, что она скажет, королева подняла руку и велела ле Мессаджеру:
— Мой дорогой Роберт, прикажите мэру этого городка написать еще один указ. В нем предложите двойную сумму за голову Хьюго Деспенсера.
Раздались громкие крики, которые почти заглушили ее слова. Изабелла понимала, что сильно рискует — она страшно оскорбила Эдуарда, а он пытается пока относиться к ней более или менее прилично. Но она увидела, как этот рискованный шаг поднял дух ее сторонников, и поняла, что они ждали от нее именно этого. Она увидела в глазах Роджера Мортимера, когда он резко обернулся и посмотрел на нее, обожание и благодарность.
