— Нельзя сказать, чтобы тут было очень светло! — сказал Оскар Серадель. — Надо будет даже днем работать при электрических лампах.
— Успокойтесь, мы обойдемся без них, — ответил Гаррисон. — Одну минуту, господа!
Он шепнул что-то сопровождавшему его механику. Тот быстро ушел куда-то. Несколько минут спустя электрические лампы потухли и настала кромешная тьма, а еще через минуту подземный город озарился ярким светом, который мало чем отличался от солнечного.
Посетители ахнули от восторженного изумления.
— Да ведь это настоящее солнце! — послышались возгласы.
— Уж не с неба ли вы его похитили?
— Нег, небесное солнце слишком хорошо подвешено, — с улыбкой ответил Гаррисон, — и стащить его было бы нелегко. Мы, поэтому, удовольствовались небольшой копией. Вышло, кажется, недурно? Не правда ли?
Все подняли головы вверх.
Под самым сводом, на высоте тридцати приблизительно метров над домами, в центре готового уже участка подземного города был подвешен небольшой шар, от которого лился ровный, мягкий и в то же время яркий свет, почти ничем не отличающийся от солнечного.
— Что это за свет? — заинтересовался Жюль Дюбуа.
— Гамперовский, — ответил Гаррисон. — Он назван так по имени его изобретателя, американца Гампера, который недавно демонстрировал его в Нью-Йорке. Это, собственно, друммондов свет, но пропускаемый через особые, изобретенные Гампером, трансформаторы. Наше солнце будет светить круглые сутки, так что сделает совершенно ненужным электричество, которое будет употребляться только для всякого рода хозяйственных надобностей и в промышленности. Этого фонарика вполне достаточно для освещения всего подземного Парижа, и по мере того, как город будет разрастаться, мы будем передвигать его с тем расчетом, чтобы он всегда висел в центре.
Посетители медленно шли по широкой, вымощенной матовыми брикетами улице, обсаженной с обеих сторон густыми, разросшимися каштановыми деревьями, и с живым любопытством осматривали чудеса подземного города.
— Улица, по которой мы теперь проходим, называется Итальянский бульвар, — сказал Гаррисон, — а параллельная ей — Ришельевский проспект. Вообще, мы решили давать улицам привычные парижанам названия, чтобы они не так остро чувствовали разлуку со своим Парижем. Сейчас мы выйдем на площадь Согласия, — пока еще единственную. Впоследствии, по мере разрастания подземного города, у нас будут площади Республики, Бастилии, Этуаль и т. д.
Скоро вышли на площадь Согласия. Она, разумеется, была гораздо меньше своего надземного прототипа. На ней шла еще усиленная работа. Там и сям зияли вырытые для фундаментов ямы и возвышались остовы незаконченных еще домов.
— Эта площадь будет одним из центральных пунктов подземного Парижа, — пояснил Гаррисон. — Здесь вот будет дворец нашего уважаемого президента…
— Который, надеюсь, ничем не будет отличаться от остальных домов? — перебил его Стефен.
— Только тем, что в нем будет жить один из замечательнейших и благороднейших людей нашего времени, — ответил Гаррисон. И как бы для того, чтобы не дать Стефе-ну времени протестовать, продолжал:
— Внушительный, пока еще очень неприглядный остов, который вы видите рядом, будет служить помещением для министерства внутренних дел, финансов и общественных работ.
— Кстати? — спросил один из посетителей. — Военное министерство останется?
— Нет, оно будет упразднено, точно так же, как и морское министерство, — ответил Стефен. — Под землей войны невозможны, при всей драчливости людей. Конечно, часть армии придется удержать, но она будет исполнять исключительно полицейские функции. Пока что, будет упразднено и министерство иностранных дел: сношения между отдельными государствами нашего будущего подземного мира вряд ли будут возможны, по крайней мере, на первых порах… Однако, будем продолжать осмотр. Мы вас слушаем, дорогой Гаррисон!
— Здесь вот, — сказал Гаррисон, указывая рукой на огромный, полукруглый остов здания, внутри и вокруг которого толпились сотни рабочих, — будет городской театр.
— Один на весь город?
— Да, пока что придется довольствоваться малым. Но недостатка в зрелищах у парижан не будет: во все дома нашего подземного Парижа будут проведены из театра специальные фоноскопы, которые дадут возможность каждому и всякому, сидя у себя дома, слышать и видеть все, что происходит на сцене. Правда, в надземном Париже, несмотря на существование фоноскопов, публика все же предпочитала посещать театры, из желания людей посмотреть и себя показать; но здесь им волей-неволей придется быть скромнее: постройка десятков театров и содержание целого штата актеров и актрис — для нас слишком большая роскошь. По мере сооружения других подземных городов, мы и их соединим фоноскопами с нашим театром, — так что в нем, так сказать, будет монополизировано сценическое искусство. Это даст возможность выбирать лучшие, первоклассные артистические силы. Там вот, в самой глубине площади, налево, будет воздвигнут храм, который мы решили назвать собором Парижской Богоматери. Он тоже будет связан с фоноскопической сетью, так что не только Париж, но и вся Франция будут иметь возможность, так сказать, заочно присутствовать на мессах и слушать проповеди лучших наших проповедников.
— А парламент? — с тревогой в голосе спросил один из депутатов.
— Успокойтесь! — с улыбкой ответил Гаррисон. — Будет и парламент. Он будет выстроен в близком будущем на площади Республики, к сооружению которой приступили только на днях.
— Позвольте уж мне, с своей стороны, полюбопытствовать относительно Академии наук, — сказал президент академий Марсель Дювернуа. — Или вы нас тоже собираетесь упразднить за ненадобностью?
— Господь с вами, cher maitre! — воскликнул Гаррисон. — Наука, можно сказать, главный нерв современной жизни, ее двигательная сила. В частности, славная французская академия — это мозг страны, и упразднить ее значило бы совершить, в некотором роде, самоубийство. Нет, нет, научные центры будут перенесены сюда целиком: Академии, университету, Пастеровскому институту, всем высшим учебным заведениям будут отведены самые почетные места… Ну-с, господа, а теперь мы попросим уважаемого профессора Ленуара, которому следовало бы поднести титул министра земледелия нашего подземного царства, показать нам обработанные под его просвещенным руководством поля.
Профессор Ленуар, директор парижского Ботанического сада, маленький человек с огромными очками на носу и огромным цилиндром на голове, неловко поклонился.
— Если угодно, господа, — сказал он, — я к вашим услугам. Будьте добры следовать за мной.
Оживленно беседуя, группа почетных посетителей прошла до конца Итальянского бульвара и, следуя за Ленуаром, свернула направо.
— Теперь мы уже за городом, если можно так выразиться, — вступил Ленуар в исполнение обязанностей чичероне. — Видите вы, господа, эти поля?
— Не только видим, но и обоняем их! — ответил Стефен. — Совсем деревенский воздух!
Действительно, вплотную за городом, на добрых три километра в длину и около полутора километров в ширину, тянулись, точно разноцветные ковры, поля, засеянные рожью, пшеницей и ячменем. Колосья доходили до пояса. Вперемежку с ними росли васильки, маргаритки и другие полевые цветы.
— Через пару недель будем жать, — сказал профессор, сорвав один колос и рассматривая высыпанные на ладонь зерна.
— Так скоро! Но когда же вы засеяли эти поля? — послышались удивленные вопросы.
— Ровно две недели тому назад. Круатин, которым мы удобряем поля, положительно творит чудеса. Он содержит в себе все, что необходимо для питания злаков, почти полностью заменяя им землю и влагу. Со временем мы, пожалуй, дойдем до того, что можно будет выращивать хлеб на голых камнях, без всякой примеси земли. — Пока что мы без нее обойтись еще не можем, но зато мы будем иметь возможность снимать в течение года двенадцать урожаев.
— То есть как двенадцать?
— Очень просто: ведь тут, под землей, круглый год стоит одинаковая температура, и нам не придется считаться с переменами погоды. Наоборот, мы время от времени сами будем искусственным путем менять температуру с помощью особых калориферов и фригориферов, действие которых, благодаря специально приспособленным воздушным насосам, может распространяться либо на все засеянное пространство, либо, в случае надобности, только на отдельные участки. С другой стороны, применяемая нами ирригационная система, недавно изобретенная профессором Миланского университета Кроччи, дает нам полную возможность орошать поля, в течение какого угодно времени, регулярно падающим, ровным искусственным дождем, который ничем не отличается от настоящего.
