Румянцев приказал подать лошадь.

— Поехали.

Обоз, о котором говорил кригс-комиссар, стоял у временного магазейна, что в трех верстах от главной квартиры. Повозок двадцать, не больше. Часть подвод была уже разгружена и отведена в сторону, выпряженные лошади щипали реденькую траву. Солдаты толпились у входа в магазейн — те, которые выгружались, и те, что ждали своей очереди. Мешковатый офицер, руководивший работой, стоял тут же и мелом делал какие-то пометки на шершавых досках створки ворот.

Увидев фельдмаршала, солдаты засуетились, офицер выступил вперед с рапортом.

— Покажите, что привезли, — приказал Румянцев.

Рослый солдат, чья повозка оказалась рядом, распахнул парусину, коей укрывалась поклажа, и Румянцев увидел связанные лыком узлы помятого, поблекшего тряпья. Кригс-комиссар потянул к себе крайний узел и выдернул из него вещь, оказавшуюся мундиром.

— Вот, ваше сиятельство, извольте полюбопытствовать.

Румянцеву не стоило труда определить, Что мундир уже побывал на чьих-то плечах. Засаленный воротник протерся до того, что изнутри выглядывала тряпичная подкладка. На левом рукаве висел клок.

— А где обувь? — обратился кригс-комиссар к офицеру. — Принесите, пожалуйста, пусть его сиятельство и обувь посмотрит.

Офицер побежал в склад и вскоре вернулся с парой стоптанных, истертых на изгибах сапог. Вокруг стало тихо. Все уставились на фельдмаршала, лицо которого побледнело так, словно с ним случился приступ опасной болезни. Адъютант, встревоженный его видом, приблизился к нему почти вплотную.

— Заберите это, — сказал ему Румянцев и, не говоря более ни слова, быстро направился к лошади.

В главную квартиру фельдмаршал и его адъютант возвращались без кригс-комиссара, оставшегося у магазейна. Бледность все еще не сходила с лица командующего. Адъютант знал, что в таком состоянии его лучше не беспокоить, и потому всю дорогу молчал, неловко держа перед собой взятые из магазейна сапоги и солдатский мундир. Когда приехали в лагерь и сошли с лошадей, Румянцев сказал:

— Позаботьтесь взять в дорогу все, что необходимо. Выедем через час.

— Ехать далеко?

— Далеко. До князя Потемкина.

В приемной главнокомандующего князя Потемкина с утра сидели три генерала. Ждали пробуждения его светлости. Ждали тихо, время от времени поглядывая на часы, прислушиваясь к шорохам в соседней комнате, где изволил почивать светлейший. Сегодня почивал он дольше обычного. Уже десять часов миновало, а он все не показывался. Вчера вечером для его светлости и генералитета приезжие музыканты устроили концерт, потом были карты, вино. Наверное, поэтому спал так долго.

Генерал-квартирмейстер, выражая нетерпение, взглядом попросил генерал-адъютанта заглянуть в щелочку; не проснулся ли князь? Тот отрицательно покачал головой: сие делать не можно, надобно ждать.

Скоро уже два месяца, как главная русская армия осадила Очаков. Крепостица вроде бы небольшая, но очень важная. Она стояла на таком месте, с которого могла контролировать выход к морю из Днепровского лимана, где расположился молодой русский город Херсон. На военном совете некоторые генералы предлагали взять эту крепостицу штурмом, но князь не согласился. Хотя турки и имели здесь крепкую оборону, он был уверен, что они сдадутся без кровопролития. А куда им, туркам, деваться? Русская армия превосходила гарнизон крепости во много раз. Тут даже дурак в состоянии понять, что крепость обречена и ее падение всего лишь вопрос времени.

— Подождем, — сказал князь, и армия стала ждать.

Сам светлейший мог ждать сколько угодно. Сначала он жил в палатке, а потом для него срубили дом, обуютили роскошной мебелью, персидскими и турецкими коврами. Из Новороссии были вызваны музыканты, и по вечерам затевались такие представления, что шум доходил даже до стен крепости. А с того времени, как из Петербурга прикатила его очаровательная «душечка», князю и вовсе стало хорошо.

В приемную робко заглянул штаб-офицер.

— Чего тебе? — строго глянул на него адъютант.

— Фельдмаршал Румянцев приехал, желает видеть князя.

— Помести его в палатке и пусть ждет.

Офицер ушел. В опочивальне послышался скрип кровати, потом донесся воркующий женский голос:

— Ах, мой ангел! Ах, мой купидончик!..

Дежурный генерал, человек еще совсем не старый, завозился на стуле.

— Светлейший, по всему, проснулся, надо сказать ему о Румянцеве.

Адъютант снова отрицательно мотнул головой, на этот раз с большей категоричностью. Он, этот адъютант Попов, вел себя так, словно был в армии вторым после фельдмаршала лицом. Между тем и генерал-квартирмейстер и дежурный генерал, сидевшие сейчас в приемной, были уверены, что личность сия совершенно бездарная. Единственный предмет его преуспевания — карты. Он мог проводить за этим занятием дни и ночи. Злые языки утверждали, что благодаря картам он сделался генералом, кавалером ряда российских орденов…

Из опочивальни неожиданно показалась девица в накинутом на плечи пеньюаре и тут же, взвизгнув, отпрянула назад. Потом появился сам.

— Что нового, друзья мои?

Попов доложил о приезде Румянцева.

— Румянцев? Зачем пожаловал?

— Не ведаем, ваша светлость.

— Еще какие новости?

— Турецкий сераскир снова отказался принять наше предложение о капитуляции, — сообщил генерал-квартирмейстер.

— А что говорят перебежчики?

— Перебежчики говорят, будто в крепости стало худо с продовольствием. Солдаты и жители голодают.

— Хорошо, идите, я скоро приду.

Штабное здание располагалось рядом с домом светлейшего, Снаружи оно походило на сарай, но внутри было чистенько и уютно, хотя и тесновато немного. Здесь размещались кабинеты главного начальства, а также комната дежурных штаб-офицеров. Подсобные службы управления армии ютились в палатках, светло-серыми холмами окружавших главное помещение.

Потемкин появился в штабе в полной парадной форме. Он сразу же прошел в свой кабинет и приказал сказать фельдмаршалу Румянцеву, что он его ждет.

Румянцев вошел с таким возбужденным видом, словно собирался чинить погром. Глаза его источали гнев.

— Позвольте узнать, ваше высокородие, что сие значит? — сказал он, бросив на стол сверток.

Его голос звенел как натянутая струна. Потемкин потянулся к свертку, развернул его и увидел поношенный солдатский мундир.

— Ничего не понимаю.

— Таким старьем, снятым с плеч ваших солдат, вы намеревались одеть мою армию.

Потемкин пожал плечами.

— Делами снабжения занимаются кригс-комиссары. Вашим людям следовало бы обратиться к ним. А я ничего не знаю…

— Ах, не знаете!.. — Могучая фигура Румянцева угрожающе нависла над столом светлейшего. — И того, что мои офицеры не получают наград, повышений, вы тоже не знаете? И того, что боеприпасов у нас на одно только сражение?..

Это было уже слишком. Густо покраснев, Потемкин поднялся со стула. Он был возмущен, он так и пылал весь. Разговаривать с ним таким тоном!.. С ним, президентом военной коллегии, первым министром!

— Я не потерплю такого отношения. Извольте выйти вон!

Румянцева даже качнуло назад. Онемев, он некоторое время смотрел князю в лицо, потом круто повернулся и стремительно направился к выходу. Когда за ним захлопнулась дверь, Потемкин заходил по комнате, все еще находясь во власти мстительного порыва. Нет, он, первый министр, так этого не оставит. Он непременно потребует от государыни, чтобы избавила его от необходимости входить с Румянцевым в деловые отношения. В армии должен быть один хозяин, и пусть государыня выбирает: либо он, Потемкин, либо этот выживающий из ума старик!..

Взгляд его остановился на солдатском мундире, забытом Румянцевым. Он сбросил его на пол и стукнул кулаком по столу.

Вошел Попов.

— Убери эту рвань.

— Слушаюсь.

— И скажи… чтоб разобрались. Пусть вместо старья пошлют новое.

Потемкин быстро вспыхивал, но и быстро остывал. А остывая, обычно сожалел о том, что делал сгоряча. Это же самое было с ним и сейчас. Отдавая распоряжение адъютанту, он подумал, что все-таки поступил не совсем правильно по отношению к Румянцеву. На месте Румянцева любой бы возмутился. Надо было с ним как-то иначе… Нехорошо! На людях называл его своим учителем, а тут… Нехорошо, очень нехорошо получилось.