Для руководства решающим штурмом Потёмкин вызвал Суворова. Поручив ему командование войсками, приказал взять крепость.

Узнав о предстоящем большом деле, Раевский попросил светлейшего направить его в Нижегородский драгунский полк, чтобы принять участие в штурме.

Услышав просьбу, Потёмкин нахмурился, прострелил офицера острым взглядом единственного глаза.

   — Молвишь необдуманное, подполковник. Тебе поручили полк, который имеет свои задачи. Потребуется его участие в штурме — пошлют, не спросясь твоего желания. Запомни, офицер есть государственный человек, он служит государству, его интересам и не может просить, что пожелает. Крепко запомни, что я сказал. Иди! — И Потёмкин указал рукой на дверь.

А через неделю после победного штурма светлейший вызвал Раевского в кабинет. Довольный громким успехом своих войск, он кивнул на лежавшую перед ним, затянутую в коленкор папку:

   — Возьми сие и узнай, как происходил штурм турецкой крепости, на который ты зело рвался.

Николай осторожно раскрыл папку, в которой были сшитые листы мелованной бумаги. На переднем листе аккуратным каллиграфическим почерком было выведено: «1790 г. декабря 21. Рапорт А.В. Суворова Г.А. Потёмкину о взятии крепости Измаил с подробным изложением хода штурма».

Далее следовал многостраничный текст:

«Предварительно донёс я Вашей светлости, что крепость Измаильская храбростию порученного мне войска взята! Приступ был мужествен, неприятель многочислен, крепость к обороне способна, отпор был сильный, и отчаянная оборона обратилась на гибель в совершенное сокрушение неприятеля.

Здесь подношу Вашей светлости о всех обстоятельствах сей знаменитой победы донесение, взяв с самого вступления начальства моего над войсками, от Вашей светлости мне порученными».

Дальше Суворов излагал события, произошедшие с начала его приезда к Измаилу, положение, занимаемое подчинёнными ему войсками, факт отправления 7 декабря письма Потёмкина к измаильскому сераскеру с требованием сдачи крепости. Ответ был отрицательным, и тогда к турецкому командующему был направлен российский офицер, чтобы объявить, что пощады не будет.

Суворов собрал генералитет, чтобы каждый высказал своё мнение. Всё единогласно высказались за штурм крепости. Суворов объявил диспозицию.

Штурм Измаила был изложен весьма подробно. Николай с интересом читал те места, где упоминались знакомые ему лица. Так, был назван начальник правого крыла штурмующих войск генерал-поручик и кавалер Потёмкин. Это был племянник светлейшего князя. Тот сам назначил родственника на эту ответственную должность с уверенностью, что он добьётся успеха.

Левым крылом штурмующих командовал генерал-поручик и кавалер Самойлов. Он доводился Раевскому родным дядей. Екатерина Николаевна — мать Николая — была сестрой графа Александра Николаевича Самойлова.

Об их командовании Суворов писал:

«Принося Вашей светлости с одержанием столь знаменитой победы поздравления и благодарность за поручение мне столь знаменитого подвига, почитаю себе прямым долгом засвидетельствовать твёрдость и мужество начальников и беспредельное усердие и храбрость всех чинов и ходатайствовать Вашего благоволения в покровительстве и воздаянии сотрудникам и товарищам моим господам генерал-поручикам и кавалерам Потёмкину и Самойлову...»

Отмечались также генералы Дерибас, Голенищев-Кутузов, Безбородко, казачьи начальники Орлов и Платов, полковник Гудович.

Нашлось место и для похвалы её императорского величества флигель-адъютанту Валериану Зубову. Его брат в то время был фаворитом Екатерины.

О Валериане Зубове в рапорте говорилось: «Храбрый полковник, невзирая на безмерную крутизну вала, на жарчайший огонь неприятеля и его упорство, мужественно атаковал и, дав пример твёрдости другим, взлез на вал, опрокинул неприятеля на штыках и овладел позицией».

В строчках рапорта Раевский уловил чужую угодливость и не ошибся.

Направляя на Украину, к Потёмкину, своего любимца «резвушу Валериана», Екатерина сопроводила его письмом. В нём она писала:

«Флигель-адъютанта моего Валериана Александровича Зубова прошу жаловать и любить, как молодого человека, наполненного охотой к службе и доброй волею... Он же едет к тебе с тем, чтобы действительно служить и быть употреблённым, куда изволишь; с таковой диспозицией, я надеюсь, ты его не оставишь праздно; сии молодые люди в самом лучшем расположении и притом добросердечны и честны, и нельзя их не любить и за них не интересоваться. Я надеюсь, что мне в слово не выдашь».

Григорий Потёмкин не посмел ослушаться Екатерину-императрицу и принял под своё крыло юного баловня судьбы, который взял разбег для высокого взлёта. За подвиги в штурме Измаила он был удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени.

Был отмечен в рапорте и Нижегородский драгунский полк, которым недавно командовал Николай Раевский.

С сожалением он думал о том, что не смог принять участие в знаменитом штурме Измаильской крепости.

Летом 1791 года в небольшом городке Галаце, расположенном в дунайских плавнях, начались мирные переговоры России с Турцией. Вначале их вёл Потёмкин. Признавая административный талант князя, Екатерина называла его своим учеником в политике.

Однако, обременённый многими делами, светлейший поручил разработку проекта мирного договора генералу Репнину.

Прочитав составленный им документ, Потёмкин пришёл в негодование, на глазах у генерала разорвал исписанные листы и срочно направил Екатерине просьбу прислать опытного «полномочного для всех негоциаций» князя Безбородко. Даровитый и работоспособный, исполнительный чиновник отлично умел не только вести переговоры, но и составлять документы.

Ожидая приезда Безбородко и желая быть в курсе переговоров, Потёмкин переехал в Галац.

Николай Раевский, всё ещё командуя казачьим полком, носившим наименование полк Булавы Великого Гетмана, остался в Яссах.

Помня наказ матери, он в один из дней направился на могилу отца.

У распахнутых настежь чугунных кладбищенских ворот его поджидала группа казаков.

— Сюда, пожалуйста, — указал усач на одну из дорожек, уходивших вглубь кладбища.

Николай представил, как двадцать лет назад по этой дорожке подчинённые несли гроб с телом отца. За гробом в строгом равнении шли воины со штуцерами[7]. Не раз лежавший в гробу покойный водил их в жестокие схватки, теперь они несли его последней дорогой в иной мир.

Он погиб от полученных ран, когда находившийся в авангарде полк был атакован превосходящими неприятельскими силами.

Дрогнувшие гренадеры поначалу отступили к недалёким холмам и залегли. К ним примчался их командир, человек отваги и мужества.

   — Не сметь отступать! — подал он команду, оказавшись в боевой цепи подчинённых. — Залпами бей по врагу!

Ружейный огонь несколько сдержал атаковавших, однако к ним подоспели резервы, увеличивая численность янычар. Стараясь опередить спешащий на помощь русский отряд, они пошли в рукопашную схватку. Подхватив штуцер раненого гренадера, полковник Раевский прикладом стал дробить головы врагов. Прогремели выстрелы, несколько пуль угодило в него.

Подчинённые не позволили туркам унести раненого офицера. Через некоторое время, не приходя в сознание, он ушёл из жизни.

Его сын Николаша узнал о гибели отца много позже из письма, которое прислали Екатерине Николаевне...

   — Пришли, ваше превосходительство, — указал унтер на расчищенную от сухостоя и усыпанную песком могилу.

На кресте едва проглядывала застаревшая надпись: «Полковник Николай Семёнович Раевский. Год 1771».

Преклонив колено, Николай опустил голову, трижды перекрестился и почувствовал душевное волнение.

День был по-осеннему тихим, с лёгкой прохладой, по небу неторопливо плыли пухлые облака, в золотисто-багряной листве осторожно щебетала невидимая птаха.