— Неприятель имел вдвое больше сил, — попробовал он оправдаться.

   — Я не спрашиваю, сколько их было у вас. Отвечайте: можно ли рассчитывать на ваш успех?

   — Я сделаю всё возможное. Клянусь! — пылко ответил Массена. — Поверьте мне, мой генерал!

И тот поверил ему. Наверняка вспомнил, как в недавнем прошлом он, Массена, был его опорой в трудном Итальянском походе. Своей храбростью, решительностью, спокойной уверенностью он одерживал одну победу за другой, стяжая славу примчавшемуся в Италию прямо из-под венца главнокомандующему.

Массена поспешил к своим войскам, чтобы исполнить обещанное до подхода русских войск, которые вёл сам фельдмаршал Суворов. Прежде всего он направил дивизию Менара против небольшого отряда генерала Маркова. Суровая участь постигла русских солдат, занимавших оборону севернее Цюриха. Многие пали в жестоком бою, остальные попали в плен.

Потом Массена атаковал австрийский отряд Хотце дивизией Сульта, пообещав тому повышение в звании в случае победы. Болезненно честолюбивый Сульт растрепал австрийские полки.

И уже после того французская армия обрушилась на корпус Римского-Корсакова. В неравном двухдневном сражении русские потеряли 15 тысяч человек, 80 орудий и обоз. В донесении Наполеону, опьянённый победой, Массена обещал разделаться с Суворовым. «Этот старый фельдмаршал от меня не уйдёт!» — заявил он и спешно направил значительные силы к Мутенской долине, надеясь там перехватить русские войска.

Когда Суворов узнал, что путь к Швицу отрезан, он избрал новый маршрут: через снежный хребет Росшток по труднопроходимой тропе.

   — Мой генерал! Там нельзя идти! — не скрыл удивления Вейротер.— Даже охотник не рискнёт туда ступать.

   — А мы не охотники. Мы солдаты, одолеем, — отвечал фельдмаршал.

   — Мы погубим людей и сами погибнем!

   — Зачем прежде времени устраивать панихиду, — отмахнулся Суворов. — Иного пути нам нет.

За последние дни он изменился, ослаб, сказывались годы: шестьдесят девять! Но крепился, старался держаться молодцом. Два дня назад после трудного дня он свалился на кровать, буркнув, что малость отдохнёт. Едва закрыл глаза, как у дома стали взрываться ядра. Казачий генерал Денисов бросился в дом, схватил спящего на руки и бросился к двери.

   — Стой! Что делаешь, чертяка! — бил фельдмаршал кулаками в мощную грудь казачины. — Ну ужо погоди, Карпыч!

Но едва они отбежали в безопасное место, как одно из ядер влетело в комнату, где они только что были.

   — Повезло нам с тобой, Карпыч, — сказал Суворов.

   — Истинный бог, повезло, ваше сиятельство, — ответил тот.

В пять часов утра 16 сентября авангард Багратиона начал путь на Росшток. До лежавшего за хребтом селения Мутен было всего пятнадцать вёрст, но это был поистине путь испытания. Артиллерию, зарядные ящики, боеприпасы и продовольствие пришлось тащить на себе. Падали мулы, не выдерживая тяжесть перехода, гибли люди. Весь этот недолгий путь был усеян трупами.

Вначале Суворов шёл вместе с солдатами, но потом ему подали донскую лошадь и уговорили сесть на неё.

Денисов подозвал двух казаков.

   — Головой отвечаете за жизнь Александра Васильевича. Смотрите уж! — пригрозил он.

И всю дорогу те шли рядом, придерживая самого фельдмаршала и его коня. Иногда тот проявлял настойчивость:

   — Пустите меня, пустите, я сам пойду!

Но дюжие казаки молча продолжали своё дело, а когда терпение было на грани, удерживали упрямца силой, коротко, но твёрдо говорили:

   — Сиди!

И Суворов повиновался.

Первыми достигли селения Мутен донские казаки под командой полковника Сычева. Было пять часов вечера. Не ожидавшие русских французы с аванпоста беспечно отдыхали. И вдруг, как снег на голову, те обрушились на них. В короткой схватке французы сдались на милость победителя: сто человек вместе с офицерами оказались в плену.

Переход главных сил через хребет Росшток продолжался до ночи следующего дня, а обоз подошёл 18 и 19 сентября.

Все эти дни Суворова беспокоила мысль о корпусе Римского-Корсакова. Ещё когда он был в Альтдорфе, один из селян, возвратившийся с противоположного берега озера, сообщил, что у Цюриха было сражение. Чем оно закончилось, он не знает, но орудия гремели сильно.

Весть, что французы разбили корпус Римского-Корсакова, донёс в штаб казачий полковник Сычёв, находившийся впереди, в разведывательном отряде. Суворов прочитал донесение с побледневшим лицом и сникшим видом. Казалось, на его немощные плечи навалилась невидимая тяжесть.

Никогда ещё за всю свою долгую и трудную жизнь с бессонными ночами, длинными походами и кровопролитными сражениями не попадал он в такое положение, из которого не было выхода. И вот теперь возглавляемое им двадцатитысячное войско оказалось в уготованной врагами западне.

Когда-то в детстве он прочитал строки римского поэта Овидия, воспевающего величие гор. Эти строки запомнились ему:

Теперь он познал страшную силу этих гигантов — гор. Мрачные в своей недоступности, они тешились вокруг, давили своей холодной массой камня и льда, как бы напоминая людям об их ничтожестве. Они, как и французские войска, были той силой, которую предстояло одолеть.

   — Где тот полковник, что вёл разведку? — спросил фельдмаршал.

   — Он здесь, ваша светлость.

   — Пригласите!

Вошёл Сычёв, уставший, но не потерявший энергии и уверенности.

   — Где вы видели французов? — бросил взгляд на карту Суворов.

   — Вот здесь, — указал пальцем полковник. — У Кленталя.

   — А как узнали о поражении Римского-Корсакова? Как определили французские силы?

   — Беженцы среди селян сообщили. Даже назвали имя генерала Молитора.

Молитор был известный генерал и командовал никак не малыми силами.

Не замечая находившихся в комнате, Суворов уставился в карту.

   — Разрешите выйти? — негромко спросил Денисов.

Ответа он не получил.

Осторожно ступая, все направились к двери, но требовательный голос заставил их остановиться:

   — Призовите всех генералов, надобно обсудить положение!

На сбор не понадобилось много времени: почти все генералы находились поблизости. Они вошли и выстроились вдоль стены, не спуская глаз с фельдмаршала.

   — Корсаков разбит и прогнан за Цюрих, — произнёс Суворов негромко, но отчётливо. — Готц пропал без вести, и корпус его рассеян. Прочие австрийские войска, шедшие для соединения с нами, опрокинуты от Глариса и прогнаны. Итак, весь операционный план для изгнания французов из Швейцарии нарушен.

Он замолк, закрыл глаза, и находившиеся в комнате генералы и полковники, замерев, молча стояли в ожидании слов фельдмаршала. Многие и до этого ясно сознавали сложившуюся ситуацию и нависшую над всеми ими угрозу. И вот она свершилась.

— Теперь идти вперёд на Швиц невозможно. Там у Массены свыше шестидесяти тысяч, а у нас нет полных и двадцати. Идти назад?.. Нет! Это значило бы отступление. А русские и я никогда не отступали! Мы окружены горами. Мы в горах! У нас осталось мало сухарей на пищу, а менее того боевых артиллерийских зарядов и ружейных патронов. Мы будем окружены врагом сильным, возгордившимся победою — победою, устроенной коварной изменою... Да-да, изменою. Ежели бы мы вышли ранее, как было намечено планом, да не ждали, когда союзники подвезут обещанное продовольствие и мулов, мы были бы в Мутентале раньше, смогли бы первыми напасть на Массену и не позволить ему разгромить Корсакова. Но теперь... — Старый командующий замолк и поднял глаза на стоящих перед ним генералов. — Теперь, господа, помощи нам ожидать не от кого. Одна надежда на Бога, другая — на величайшую храбрость и на высочайшее самоотвержение войск, вами предводимых. Это одно остаётся нам. Нам предстоят труды великие, небывалые в мире: мы на краю пропасти!.. Но мы русские. Я обращаюсь к вам, господа начальники. Не требую, а прошу: спасите честь и достоинство России и её самодержца, нашего государя. Спасите, молю Богом!