«Виллис» въехал во двор штаба, и оба вошли в помещение. Василевский разделся и приказал помощникам, сопровождавшим его, нанести обстановку фронта на его рабочую карту. Те быстро сделали своё дело, и когда начальник Генштаба взглянул на карту, на душе у него защемило.

   — Вы что, Филипп Иванович, ещё не отдали приказ начать отвод войск фронта?

   — Зачем отводить? — удивился Голиков. — Перед вашим приездом я докладывал товарищу Сталину, что продолжаю наступать, и он не возразил. А вы, стало быть, против?

   — У меня создалось впечатление, что вы не до конца осознали угрозу войскам фронта, — упрекнул Голикова Василевский. — Взгляните на карту, где ваши войска, а где немецкие. Рывок Манштейна — а он делать это умеет, — и вы окажетесь в тяжёлой ситуации.

   — Если я отведу свои войска, немцы захватят Харьков, а я за этот город готов Манштейну перегрызть горло! — едва не крикнул Голиков.

   — Хватит пустых разговоров, Филипп Иванович! — резко осёк его Василевский. — Немедленно отводите войска, а потом будем думать, что делать дальше!

Но время было потеряно. 4-я немецкая танковая армия нанесла удар по 3-й танковой армии и с большими для себя потерями вклинились в советскую оборону на шесть—восемь километров. Манштейн понял, что добиться большего на этом участке фронта ему не удастся, и перенёс направление главного удара встык 3-й танковом армии и 69-й армии, между которыми образовался разрыв в полсотни километров. Закрыть его было нечем, и вскоре противник вы шёл с юга к Богодухову, а с севера прорвался к Харькову.

В это время Василевского вызвал на связь Верховный:

   — Что там у вас? — Голос недовольный.

Василевский объяснил ситуацию в районе Харькова, он не скрывал угрозы захвата немцами города.

   — О чём Голиков думал раньше? — раздался в трубке громкий сердитый голос Верховного. — Он кто, командующий фронтом или бравый ефрейтор?..

Пока Сталин бранил Голикова, Василевский его не перебивал. Разговор слышал и рядом сидевший Голиков. Он даже побелел, в глазах погас огонёк.

   — Вы что молчите? — послышался в трубке ворчливый голое.

   — Слушаю вас, товарищ Сталин, — отозвался начальник Генштаба.

   — Что вы предлагаете?

Василевский сказал, что надо передать Воронежскому фронту танковую армию генерала Рыбалко из Юго-Западного фронта.

   — Хватит этих сил, чтобы противостоять танкам Манштейна? — спросил Верховный.

   — Возможно, хватит, но я в этом не уверен.

   — Если что — звоните, — предупредил Верховный. — А генералу Голикову скажите, чтобы он лучше воевал, иначе с фронта его придётся убрать. Тоже мне полководец!..

Положив трубку, Василевский взглянул на Голикова:

   — Всё слышал, Филипп Иванович?

   — Круто берёт Верховный, — тихо произнёс Голиков.

   — Если же говорить начистоту, то тебе, Филипп Иванович, надо крепко намылить шею. Перегруппировку танковых корпусов врага ты и генерал Ватутин приняли за отступление, да ещё Ставку ввели в заблуждение... И уже не ты, а я прошу для тебя танковую армию!

Голиков промолчал, хотя по его хмурому лицу было видно, что он нервничает. А генерал Рыбалко, получив приказ о передислокации 3-й танковой армии с целью оказания поддержки Воронежскому фронту, был явно удручён и сразу вышел на связь с представителем Ставки.

   — У меня сил крайне мало, армия понесла в боях ощутимые потери, и они пока не восполнены. Может, выделите Голикову другие войска?

Кажется, Василевский тоже вышел из себя. Тут дорого время, а он ещё даёт советы!

   — Павел Семёнович, вам что, не ясен мой приказ? — громко прокричал он в трубку. — Тогда я могу сделать так, чтобы этот приказ вам отдал товарищ Сталин, но за последствия такого шага я не ручаюсь...

   — Вас понял, выполняю... — торопливо отозвался генерал.

Прошла неделя ожесточённых боев, и всё это время Василевский не находил себе места. Под мощными ударами немецких танков войска левого крыла Воронежского фронта продолжали откатываться к Харькову. Голиков заметно переживал, хотя и старался не подать виду. Наконец не выдержал, спросил Василевского:

   — Что будем делать? Мне бы ещё две-три армии, и я бы немца остановил.

   — Об этом надо было думать раньше, а не разводить дискуссию, — подчеркнул Василевский. — Теперь у нас один выход...

   — Какой? — насторожился Голиков.

   — Просить у Верховного резервы...

«А он, этот поп-полководец, незлопамятный, как я полагал», — подумал Голиков.

В ночь на 10 марта у Василевского состоялся обстоятельный разговор с Верховным. Ситуация на Воронежском фронте встревожила его, и он спросил:

   — Вы хотите усилить Курско-Белгородско-Харьковское направление?

   — Так точно! — подтвердил Василевский. — Надо срочно перебросить на Воронежский фронт две общевойсковые армии и 1-ю танковую армию генерала Катукова. — Эту армию он хорошо знал, так как Генштаб формировал её в феврале на базе управления 29-й армии с использованием 3-го механизированного корпуса из состава Калининского фронта. Тогда же по его предложению эту танковую армию возглавил Катуков.

   — Берите танки Катукова, — коротко резюмировал Сталин. — Директиву получите позже...

Василевский задумался.

   — Что вас волнует, Александр Михайлович? — спросил Голиков. — Верховный ведь дал нам три армии?

   — Дать-то дал, но пока они сюда поступят, немцы могут взять Харьков и Белгород, — грустно ответил Василевский. — А сдержать их натиск у нас, к огорчению, нет достаточно сил.

«Он прав, и я не могу ему возразить, — с болью в душе осознал Голиков. Его покорило то, что Василевский дважды разговаривал с Верховным и ни разу не назвал его фамилии. А мог бы не только назвать, но и доложить Верховному, что он, Голиков, поставил под сомнение приказ начальника Генштаба. — Да, повёл я себя по-дурацки, если не хуже...» И, чтобы хоть как-то сгладить свою вину, он подсел к Василевскому и тихо, чтобы не слышали операторы, работавшие за соседним столом, сказал:

   — Вы извините, пожалуйста, я наговорил вам всяких глупостей. Я так верил, что выиграю это сражение, даже Харьков с ходу взял, и вдруг осечка. Хотелось козырнуть, понимаете...

   — Я не сержусь, Филипп Иванович, — усталым голосом ответил Василевский. — Наше фронтовое дело, а стало быть, и сама победа над врагом вырастает из наших поступков. Ты же сам как-то говорил, что побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто умнее. А поступил ты неумно. Теперь вот немцы стремятся вновь захватить Харьков, и я не уверен, что нам удастся его отстоять. В районе юго-западнее Харькова генерал-фельдмаршал Манштейн сосредоточил свою 4-ю танковую армию и оперативную группу «Кемпф» — десять пехотных, шесть танковых и одну моторизованную дивизии! А у тебя в 3-й танковой армии на сегодня лишь пятьдесят танков!

   — И всё же я буду биться с врагом до последнего! — заявил Голиков.

Но, как и предвидел Василевский, войска Воронежского фронта хотя и продолжали упорно оборонять подступы к Харысову, сдержать натиск врага не смогли, и он захватил Харьков. Это случилось 16 марта, когда резервы Ставки ещё не подошли. А по Белгороду нанесли удар с юга танки корпуса СС, с запада — армейский корпус. Крайне ослабленная в боях 69-я армия генерал а

Казакова 18 марта оставила Белгород. Командование Воронежского фронта и маршал Василевский переехали в район Обояни.

Что же в это время происходило в Ставке? Сталина очень обеспокоила обстановка, сложившаяся на Юго-Западном и Воронежском фронтах. Поэтому он решил подключить к этому делу своего заместителя маршала Жукова, который находился на Северо-Западном фронте у маршала Тимошенко. Его войска готовились форсировать реку Ловать. Когда поздно вечером в штабе фронта Жуков и Тимошенко чаёвничали, позвонил Сталин. Обсудив ситуацию на Северо-Западном фронте, где на реке и на всех дорогах началась распутица от ранней оттепели, Жуков заявил Верховному, что войскам фронта придётся прекратить здесь свои наступательные действия. Сталин согласился с ним и сказал: