— О семье Кальвиных ты мне недавно говорил, а об аресте брата-моряка ни слова! Почему? — В голосе вождя Берия уловил едва скрываемую суровость.

«Кто ему доложил об этом моряке? — недоумевал Берия. — Адмирал Головко или нарком ВМФ адмирал Кузнецов?..»

   — Я жду, Лаврентий, — подтолкнул его суровый голос вождя.

   — Что я мог тебе доложить, если нам пока не удалось доказать вину командира-моряка? Он всё отрицает. Вот я и решил, что как только моряк развяжет язык и обвинение будет готово, всё тебе и подать как на блюдечке!

   — В чём обвиняется командир корабля? — сухо спросил Сталин.

Берия объяснил ему историю с арестом немецкого агента.

   — Нам кажется, что агент, работавший на морском заводе, завербовал Кальвина, когда его корабль находился там в ремонте. И Азар снабжал его секретными сведениями о нашем новом минноторпедном оружии. И ещё одна деталь, — продолжал Берия. — Азар Кальвин не только командир корабля, он ещё и конструктор. Он создал оригинальный прибор для морской торпеды, и теперь она сама находит себе цель на море и ликвидирует её.

   — Прибор внедрён на кораблях флота?

   — Пока нет, его должны были испытать на Балтике, но что-то затормозилось.

   — Прибор лежит, а конструктор сидит! — усмехнулся Сталин. — Он что, этот Азар Кальвин, враг?

Берия заявил, что свою вину Кальвин не признает, хотя улики налицо. Перед войной с группой военных моряков он ездил в Германию для обмена опытом службы на море, встречался там с немецкими моряками, среди которых был и немецкий агент, бывший инженер морзавода в Ленинграде, которого чекистам удалось разоблачить. Он-то и заявил, что Азар Кальвин передавал ему важные военные сведения.

   — А не пытается ли агент оговорить Кальвина? — спросил Сталин. — Вот что, Лаврентий. Лично разберись с этим делом. О командире корабля просили нарком ВМФ Кузнецов, адмирал Головко. Есть ещё один военачальник, который ручается за Азара Кальвина своей головой.

   — Кто этот военачальник? — спросил Берия.

   — Потом скажу, Лаврентий. Ты сначала сделай то, что я тебе поручил. Кстати, тебе докладывали, что жена моряка-командира приехала в Москву, чтобы увидеть мужа? Но в свидании с мужем ей отказали. Это же бесчеловечно!

   — Нет, об этом мне не докладывали, — возразил Берия.

   — Тоже разберись, кто дискредитирует наши органы... — Сталин встал. Взял в комнате отдыха бутылку «Боржоми» и налил себе в стакан. — Хочешь?

Берия отказался.

   — И вот ещё что, Лаврентий. Разберись и с арестованными военными. Нам сейчас дорог каждый командир, каждый специалист. Этого требует война, и если человек невиновен, надо его немедленно освободить. Ты понял? Мы и так потеряли немало заслуженных военачальников, и я не уверен, что все они были шпионами и предателями.

   — Лес рубят — щепки летят, — бросил Берия.

У Сталина вмиг помрачнело лицо, ноздри гневно раздулись.

   — Ты эту свою гнилую философию забудь! — сквозь зубы процедил он. — Если тебя крепко поколотят, то ты не только себя признаешь виновным, но и мать родную продашь! Щепки летят... — грубо повторил вождь. — Эти щепки — люди! Самое ценное, что у нас есть в стране. А ты обращаешься с ними, как с червями... Наведи в своём ведомстве законный порядок! Если это не сделаешь, я поручу другим это проделать, но тогда, Лаврентий, пеняй на себя!

В дверях появился Поскрёбышев.

   — К вам нарком ВМФ адмирал Кузнецов и генерал Василевский.

   — Пусть войдут!

Берия встал:

   — Разреши мне идти, Иосиф?

Берия вернулся на Лубянку удручённый. По внутреннему телефону он позвонил капитану госбезопасности Костенко.

   — Сергей Иванович, как продвигается дело Азара Кальвина? Ты что, всё ещё его не «расколол»? Ах, моряк человек упрямый, понял... А может, он не виноват, а ты хочешь приписать ему измену Родине? Вот что, — продолжал Берия. — Свяжись с полковником Кальвиным и передай, чтобы жена его брата прибыла на Лубянку к семнадцати ноль-ноль, и разреши ей свидание с мужем... Что ты сказал? Не надо этого делать? Ты кто такой, чтобы учить меня? Тебе приказывает нарком, а ты смеешь возражать? Ах, ты не понял меня, да? Тогда пошевели своими куриными мозгами, может, и поймёшь!.. Приготовь все документы на Кальвина и принеси мне. Я сам им займусь!..

Оскар Кальвин собрался идти к главному редактору, но ему позвонил Костенко с Лубянки:

   — Привет, Оскар Петрович! Где сейчас находится жена вашего брата Азара?

   — У меня, Сергей Иванович. Она была на Лубянке, но свидание с мужем ей не разрешили...

   — Неувязка получилась, — прервал его Костенко. — Передайте ей, чтобы сегодня к пяти вечера пришла к нам. Я жду её. Кстати, вам тоже могут дать добро на свидание с братом.

   — Спасибо, Сергей Иванович, я обязательно этим воспользуюсь!

Оскар тут же позвонил Насте:

   — Привет, мадонна! Свершилось чудо — тебе сегодня надо быть к пяти вечера на Лубянке. Встретишься со своим Азариком. А завтра я пойду к нему.

   — Кто нам помог? — обрадовалась Настя. — Даже не верится...

   — Сам теряюсь в догадках. Наверное, Саша Василевский...

А в это время генерал Василевский и нарком ВМФ адмирал Кузнецов находились у Сталина.

   — Я хотел бы доложить обстановку с конвоем союзников, — начал Кузнецов, но Сталин перебил его:

   — Минуточку, товарищ Кузнецов. — Верховный раскрыл свой блокнот. Вы говорили мне об аресте командира корабля, запамятовал его фамилию...

   — Азар Петрович Кальвин, — подсказал Василевский.

   — Вот-вот, Кальвин. Он что, хороший командир корабля?

   — Очень даже толковый командир. Ещё до войны на Балтике проводились учения, и его корабль первым обнаружил и атаковал подводного противника. За успехи в службе он был награждён орденом, и я поздравлял его.

   — Мне сегодня сказали, что Кальвин ещё и конструктор? — Сталин хитро прищурил глаза. — Его прибор для морской торпеды вы испытали? И вообще, нужен ли этот прибор для флота?

   — Нужен, товарищ Сталин, но испытания прибор ещё не прошёл. Перед войной корабль Кальвина перевели на Северный флот, и связь с конструктором прервалась. Но я немедленно приму надлежащие меры.

   — С этого бы и начинали, — пробурчал вождь. — Вот он, — Сталин кивнул на Василевского, — знает Азара Кальвина с детских лет, говорит, что это честный и преданный нашей Родине большевик. Так ведь?

Василевский встал:

   — Так точно, товарищ Сталин.

Адмирал Кузнецов покраснел, а Верховный продолжал:

   — Я поручил Берия разобраться с арестом командира корабля, и, если он невиновен, его освободят. А вы, товарищ Кузнецов, уточните, когда ваши специалисты испытают прибор для морских торпед. Торпеда — грозное оружие, и стоит она дорого. Поэтому важно, чтобы каждая торпеда уничтожала вражеские корабли, а не терялась бы в морских пучинах. Ну, а теперь о конвоях союзников... Скажите, что они нам доставили и что доставят в ближайшее время? Я хотел бы, товарищ Василевский, чтобы Генштаб держал на контроле этот важнейший вопрос. Сейчас нам крайне важна помощь союзников в стратегическом сырье и вооружении. Вам слово, товарищ Кузнецов...

Настя пришла с Лубянки в девятом часу вечера в расстроенных чувствах. Она молча вошла в комнату, разделась. Даша спросила, удалось ли ей увидеться с мужем.

   — Лучше бы его не видела, — глухо молвила Настя. — Его так били, что всё лицо и шея в синяках. — Она села на диван. — Худой он, Азар, как будто с петли его сняли. Признался мне, что скучает по кораблю. Спрашивал про сына Павлика, на кого похож, хорошо ли уже говорит, не болеет ли. — Она вздохнула, потом холодно и невозмутимо продолжала: — Утром Азара снова водили на допрос, но не били, как прежде. Он даже сам удивился, отчего вдруг к нему такая милость.

   — Чего они хотят от него?

   — Я сама горела желанием узнать, за что Азара спрятали в каземат, — дерзко усмехнулась Настя, — но не удалось. Мы сидели друг против друга за столом, а рядом стоял охранник, и Азар не мог говорить о том, чего от него хотят и за что бьют. Этот высокий, рыжий, как колос, охранник следил за нами как борзой пёс. Я спросила Азара, как их кормят, можно ли принести передачу, так он гаркнул чуть ли не во всю глотку: мол, об этом говорить не полагается — и смотрел на меня так, как змея глядит на лягушку, когда готовится её проглотить. — Настя с минуту молчала. — Была я у Азара не больше часа. Когда мы расставались, я встала и хотела было обойти стол, чтобы обнять его на прощание и поцеловать, но рыжий охранник не разрешил. Тогда Азар через стол протянул мне руку, и я пожала её, наказала мужу, чтобы поберёг себя. «За меня, Настя, не волнуйся, я чист, и никакого греха за мной не водится», — проговорил Азар.