Кальвин вздохнул. А голос комфлота всё ещё звучал в его ушах: «Надеюсь, вы извлекли урок из промаха командира «Несокрушимого» капитана третьего ранга Серебрякова? Немецкую лодку он обнаружил быстро, но промедлил с манёвром, и она всадила в его корабль торпеду! Хорошо ещё, что не погиб экипаж, кораблю оторвало лишь корму и на буксире его дотащили до базы, а могло быть и хуже».
Настырный голос мичмана Романова вернул его к действительности:
— Эхо по пеленгу двадцать градусов, дистанция два кабельтова! Тон эха ниже!
Кальвин почувствовал озноб. Это же совсем рядом, и, если не уклониться, лодка может снова выпустить по кораблю торпеду. Вмиг оценив обстановку, он приказал:
— Курс сто пять градусов! — А через минуту добавил: — Боевая тревога, атака подводной лодки!..
Но атака сорвалась — подводная лодка успела отвернуться вправо и увеличила глубину погружения. Не от хорошей жизни рискнул командир субмарины: по курсу лодки в сумеречных глубинах скрывались камни и она могла наскочить на них. Враг это знал, но ничего существенного предпринять не мог.
Кальвину надо было осмотреться. Он нагнулся к переговорной трубе и спросил мичмана:
— Захарыч, может, поставить на вахту ещё и краснофлотца Галкина?
— Он температурит, видать, грипп, а может, ещё что, — ответил мичман. И как бы невзначай обронил, что зря он отпустил на берег Саврасова, акустик он опытный и очень помог бы.
— Захарыч, не серчай, — просто сказал Кальвин. — Я и мысли не допускал, что он опоздает на корабль. А он, чёртов художник, подвёл меня!..
Вахтенный радист доложил, что на его имя с берега передали телеграмму. Кальвин попросил зачитать её по телефону, но радист возразил:
— Я хотел бы лично доставить вам её на мостик.
— Что, разучился читать? — усмехнулся Кальвин, хотя в груди отчего-то похолодело. — Ладно, неси...
Листок из рук краснофлотца он взял осторожно, словно боялся уронить. Прочёл — и сердце защемило. Смотрел на листок, а он двоился, ком подступил к горлу. Вышел из рубки на воздух. Небо слезилось. Серо-зелёные волны глухо били в борт корабля, ветер бросал брызги в лицо, тяжёлые солёные капли щипали глаза, но Кальвин этого не чувствовал. Он смотрел на море, а видел перед собой мать и будто наяву слышал её тихий голос: «Сынок, не могу приехать к тебе в гости на вьюжный Север, потому как сердечко шалит. И до слёз больно мне, что не доведётся подержать на руках своего внучка Павлика. Ты уж не серчай. Летом сам приедешь с сыном, уж тогда-то я нарадуюсь внучком». Азар горько вздохнул: «Жаль тебя, мама, видно, не судьба нам с тобой свидеться». Он спрятал телеграмму в карман кителя, запросил пост акустиков:
— Что там у вас?
Услышав в ответ, что горизонт чист и целей нет, Кальвин попросил мичмана поскорее установить контакт с лодкой.
— Понимаешь, Захарыч, меня ждут на берегу... Да нет, не жена и не брат. Надо мне ехать в родные края. Понял, да?..
Ветер немного стих. Море шевелилось как живое, переливалось волнами загадочно и сумрачно, а когда из-за туч выглядывало солнце, оно серебрилось. Но моряки знали, что нередко море обманчиво, поэтому все, кто участвовал в поиске подводного противника, были напряжены до предела. «Только бы не ушла субмарина в шхеры, там её не достать», — тревожился Кальвин. И вдруг резко, как выстрел, прозвучал голос мичмана:
— Слышу шум винтов подводной лодки! Пеленг десять!..
«Ну вот, Азар, тебе выпал ещё один шанс», — сказал себе Кальвин. Он нагнулся к переговорной трубе и спросил мичмана:
— Захарыч, ты не напутал?
— Ошибочки как таковой товарищ командир, не имеется! — зычно отозвался Романов.
Взглянув на карту, на которой штурман вёл прокладку курса вражеской лодки по данным акустика, Кальвин понял: у мыса она повернула вправо. Там, у камней, есть впадина, возможно, лодка решила форсировать её и уйти узкостью? Только не это! Азар приказал увеличить ход до полного. Едва корабль зарылся носом в бурлящую пенистую воду, как мичман громко доложил:
— Есть контакт, товарищ командир!..
Кальвин лёг на боевой курс и отдал приказ:
— Атака подводной лодки!..
Краснофлотцы стали сноровисто сбрасывать с кормы корабля глубинные бомбы, они глухо взрывались, поднимая кверху столбы воды.
— Справа плавающий предмет! — прокричал вахтенный сигнальщик.
Корабль развернулся и подошёл ближе к незнакомому предмету. На воде качались два пробковых матраса, а чуть дальше от них чернело большое масляное пятно.
— Капут субмарине! — воскликнул Кальвин. — Долго же она, стерва, нас водила за нос, но мы всё же накрыли её!
Он вошёл в рубку и на листке бумаги написал донесение командующему флотом: «В 14.25 уничтожил немецкую подводную лодку южнее мыса Сеть-Наволок. Жду ваших указаний. Кальвин».
— Срочно передать в штаб флота! — приказал Азар радисту, вызвав его на ходовой мостик.
Ответ из штаба флота пришёл быстро, чего Кальвин никак не ожидал.
«Командиру «Жгучего». Возвращайтесь в базу. Комфлот».
Азар вышел из рубки. Справа показался скалистый берег. Угрюмые сопки родными сёстрами стояли в ряд и отвесно, как застывшие богатыри. А далеко за сопками — бухта, где базировались корабли. Ещё полчаса ходу, и «Жгучий» встанет у своего причала. Теперь Кальвина мучила совесть: перед выходом в море он не доложил комбригу о том, что с берега не вернулся краснофлотец Саврасов.
«Жгучий» наконец ошвартовался, и на причал подали сходню. По ней на корабль поднялся Саврасов. Он подошёл к командиру и, приложив руку к головному убору, доложил:
— Товарищ капитан второго ранга, краснофлотец прибыл с берега с опозданием... — Голос у него дрогнул, поломался, он тихо добавил: — Подвёл вас, Азар Петрович...
— Почему опоздал? — хмуро спросил Кальвин.
Саврасов сделал рукой неопределённый жест, но тут же заговорил:
— Вике билет доставал... Пришлось идти к военному коменданту... Словом, пока это решал, время ушло. — И, посмотрев в лицо Кальвину, произнёс: — Я готов нести наказание... Ну, а как в море, акустики не подвели? — вдруг спросил он.
— Это какие же акустики? — усмехнулся командир. — Вы — на берегу, краснофлотец Галкин заболел, в строю остался один мичман. Он-то и нёс почти двое суток вахту. И за вас, и за Галкина, и за себя... Да, Фёдор, не ожидал от тебя такого «подарочка». Придётся наказать. Каждый из нас должен служить на совесть, помнить, что он защитник Родины, а уж потом влюблённый Ромео.
Саврасов густо покраснел.
— Я прошу вас не сообщать о ЧП Насте: хоть она и моя сестра, а разговаривать со мной не станет...
В кубрике к нему подошёл мичман Романов.
— Где ты ночь провёл, Фёдор? — спросил он сердито.
— На соседнем корабле. И вы думаете, я спал? Ошибаетесь, Пётр Захарович. Я и глаз не сомкнул.
— Вот ты, Фёдор, сказал, что жене билет покупал на поезд, — сдержанно заговорил мичман. — Может быть... Только нет такого билета, чтобы купить на все случаи жизни. Ты, видно, забыл, что здесь, на переднем крае, ты сражаешься и за свою любовь!..
Экипаж выстроился на шкафуте по правому борту. Сквозь тучи проклюнулось солнце, его лучи слепили глаза, и моряки щурились. Капитан 2-го ранга Кальвин вышел на середину строя и громко скомандовал:
— Краснофлотцу Саврасову выйти из строя!
«Началось! — пронеслось в голове Фёдора. — Суток пять ареста, наверное, отвалит». Он сделал три шага вперёд и повернулся лицом к сослуживцам.
— Товарищи! — заговорил Кальвин необычно взволнованно. — Поход был нелёгким. И поиск выдался сложным. Однако мы уничтожили вражескую подводную лодку и выполнили приказ командующего флотом. Я вами доволен, товарищи! Вы действовали на боевых постах чётко, слаженно, особенно когда корабль уклонялся от вражеской торпеды. Так и должно быть! На сухопутных фронтах ещё идут ожесточённые бои против фашистов, и на море мы обязаны бить врага наверняка! — Кальвин передохнул. — За высокую бдительность и волю к победе над врагом объявляю вам благодарность!
