— Ради этого они постараются открыть второй фронт, — заметил Молотов.
— Всё это хорошо, но сегодня мы поведём речь о делах на всех фронтах, — вновь заговорил Верховный. — В зимнюю кампанию сорок четвёртого года мы намерены развернуть наступление от Ленинграда до Крыма включительно! Товарищ Василевский, Генштаб подсчитал, сколько на сегодня своих войск имеет Германия на советско-германском фронте?
— Около пяти миллионов человек, почти пятьдесят тысяч орудий и миномётов, пять с половиной тысяч танков и штурмовых орудий и более трёх тысяч самолётов.
— Враг ещё достаточно силён, — хмуро бросил Сталин. — А чем располагает Красная Армия?
Василевский сказал, что наше превосходство над противником в людях — в 1,3 раза, по артиллерии — в 1,7 раза, по самолётам — в 2,7 раза.
— Всё ясно, товарищи? — спросил Верховный. — Теперь проанализируем глубоко и всесторонне обстановку на фронтах, чтобы решить, где и какими силами будем проводить масштабные операции. Вам слово, товарищ Жуков.
— А может, сначала послушаем начальника Генштаба? предложил Жуков.
— Хорошо, начнём с товарища Василевского, — согласило! Сталин.
Разговор шёл деловой и конкретный, анализировались и ошибки, которые имели место при проведении боевых операций, и хотя Сталин то и дело задавал выступающим острые вопросы, это никого не обескуражило. И Василевский, и Жуков, и Антонов, и адмирал Кузнецов говорили по делу, не боясь обидеть Верховного. В итоге Ставка решила главные наступательные операции в 1944 году провести на юго-западном театре боевых действий с целью освобождения Правобережной Украины и Крыма. Молотов предложил полностью освободить Ленинград от блокады и «отбросить врага за пределы Ленинградской области». Его поддержал Сталин:
— Ленинградцы подлинные герои, им надо помочь!
Что касается Прибалтийских фронтов, то им ставилась задача во взаимодействии с Ленинградским фронтом освободить Новгородскую область и выйти к границам Прибалтийских республик. Войскам западного направления следовало продолжать освобождение от врага территории Белоруссии.
— Я считаю, что главные средства и силы надо сосредоточить на четырёх Украинских фронтах, — подчеркнул Верховный. — Там важно создать превосходство в силах над противником и в сжатые сроки разгромить войска группы армий «Юг» и «А».
«После совещания в Ставке мы с А. М. Василевским дней пять ещё поработали с Генштабом по уточнению задач фронтам, — вспоминал маршал Жуков. — Несколько раз Верховный приглашал нас к себе в кремлёвскую квартиру на обед. Как известно, И. В. Сталин вёл скромный образ жизни. Питание было простое — русской кухни, иногда готовились грузинские блюда. Никаких излишеств в обстановке, одежде и быту у Сталина не было... После того как задачи фронтов были окончательно отработаны, мы с Александром Михайловичем отправились на подопечные фронты, где нам было поручено осуществлять дальнейшую координацию действий войск. Я поехал координировать действия фронтов Н. Ф. Ватутина (1-й Украинский фронт) и И. С. Конева (2-й Украинский фронт). А. М. Василевский — Р. Я. Малиновского (3-й Украинский фронт) и Ф. И. Толбухина (4-й Украинский фронт)».
Василевский анализировал резервы Ставки, когда к нему в кабинет вошёл нарком ВМФ адмирал Кузнецов, следом за ним — академик Тарле.
— Евгений Викторович, дорогой, рад вас видеть! — улыбаясь, произнёс Василевский. Он пригласил гостей сесть. — Давно не встречались. Над чем сейчас работаете?
— Товарищ Сталин попросил оперативно подготовить к переизданию книгу о нашествии Наполеона в Россию в 1812 году, потому-то я всё бросил и сел за сей труд, — пояснил академик. — Этот труд недавно вышел, и я готов вам его презентовать! Вот ему, — он кивнул на адмирала Кузнецова, — книгу я уже подписал.
— Николай Герасимович своего не упустит, — усмехнулся Василевский. — Он мне хвалился, что ваша книга «Нахимов» его покорила. Так ведь, Николай Герасимович?
— Эта работа историка Тарле меня очаровала. Мне по душе его труды о Фёдоре Ушакове, Михаиле Кутузове, они большого патриотического звучания! В них хорошо показано, как наши великие предки любили Россию и как её защищали, не щадя живота своего...
— А как у вас с «Крымской войной», Евгений Викторович?
— Недавно вышла в двух томах. Тоже пришлось многое переработать с учётом нынешней войны.
— У него к вам есть просьба... — начал было Кузнецов, но Тарле прервал его:
— Я сам скажу... Александр Михайлович, как член Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний гитлеровцев я работаю над статьёй для «Правды» о зверствах фашистов. У меня появился ряд серьёзных вопросов, и я хотел бы с вами обсудить их. Но прежде замечу, не сам я напросился к вам, мне посоветовал товарищ Сталин, говорит, у начальника Генштаба в руках все фронтовые нити. Поможете?
— Да хоть сейчас, если смогу! — воскликнул Василевский.
— Николай Герасимович мой друг, но у него такой фактуры не имеется. — Глаза академика заискрились, в них было столько теплоты, что Александр Михайлович пожал ему руку. — Ну что, за работу? А Николай Герасимович мешать нам не станет...
По радио передавали последние известия, Василевский но расслышал в трубке голоса, хотя он был ему знаком и слышал Александр Михайлович его не раз.
— Саша, это я, Мария Александровна, узнали? Вы не смогли бы прийти к нам сегодня вечером часам к семи? Борис Михайлович очень просил. Сейчас он спит, и я говорю тихо, чтобы не разбудить его.
Дверь Василевскому открыла Мария Александровна, милая, добрая женщина, с которой ему всегда было приятно поговорить. Увидев его, она обрадовалась:
— Так быстро? Вот уж Борис обрадуется! Заходите, пожалуйста.
Василевский снял шинель, шапку, пригладил ладонью волосы и шагнул в кабинет. Шапошников сидел за столом и что-то писал. Увидев гостя, он положил ручку на стол и встал.
— Наконец-то я вас увидел, голубчик! — сказал он негромко и необычно мягко, по-женски. Осунувшееся лицо вдруг вмиг посветлело, хотя бледность щёк не исчезла, да и улыбка была какой-то неживой. Он долго держал ладонь Александра Михайловича в своей руке, приговаривая: — Да вас не узнать. Вы посуровели, возмужали, взгляд стал острее.
— Война, Борис Михайлович, — улыбнулся Василевский, — она даёт о себе знать. Седины-то у меня прибавилось, как будто только что из моря вышел и пена застыла на волосах.
Покашливая, Шапошников сел на диван, а Василевскому кивнул на кресло.
— Ваша седина, голубчик, меня не тревожит, — ответил маршал. — Главное — у вас таланта прибавилось! Хотя я и болею, но за событиями на фронтах слежу. Да вы садитесь и не смотрите на часы. Я вас долго не задержу. Ну, рассказывайте, как дела, доволен ли вами Верховный?
— Прежде скажите, как вы себя чувствуете? — Александр Михайлович сел в кресло. — Товарищ Сталин не раз спрашивал меня, как ваше самочувствие, не бываете ли вы в Генштабе...
— Он мне звонил трижды, когда наши войска готовились к Курской битве. — Борис Михайлович помедлил, взял папиросу и хотел было закурить, но отложил её в сторону. — Боялся Верховный, что наши фронты не выдержат натиска фашистов. А я спрашиваю его: «Что на этот счёт вам говорят Жуков и Василевский?» — «Они убеждают меня в обратном». — «Значит, — отвечаю вождю, — всё идёт как надо и вам не следует волноваться».
— Он высказывал нам свои сомнения, и не раз, — заметил Василевский. — Кто клюнул на удочку, так это Ватутин. Говорит: «Давайте не ждать, а первыми ударим по вражеской обороне». Я тут же осадил его, но он всё же позвонил Сталину, и тот распорядился, чтобы все фронты подготовили запасной вариант, если вдруг Гитлер даст отбой наступать своим генералам. Смехота, и только!
— У Ватутина членом Военного совета был Хрущёв, он-то и толкнул его на этот шаг, — усмехнулся Борис Михайлович. — Мне жаловался как-то генерал Ерёменко, что когда он командовал Сталинградским фронтом, Хрущёв, как член Военного совета, нередко толкал его на разные авантюрные шаги, даже звонил Сталину, предлагал то одно, то другое сделать на фронте. Порой это злило вождя. Однажды при мне, разговаривая с ним, Сталин сердито бросил в трубку: воевать надо хорошо, а не жаловаться на нехватку оружия и войск. Допёк он Верховного!.. — Голос у Бориса Михайловича звучал глухо.
