В штаб фронта позвонил Верховный:
— Как у вас дела, товарищ Николаев (псевдоним Ватутина)?
— Сражаемся! — бодро ответил тот. — Немцы бросили против нас сотни танков, из них половина «тигров» и «пантер». Особенно достаётся генералам Ротмистрову и Жадову, командующему 5-й гвардейской армией.
— Александров (псевдоним Василевского) рядом? Дайте ему трубку.
— Слушаю вас, товарищ Иванов (псевдоним Сталина)! — гулко отозвался Василевский.
— Срочно отправляйтесь к Ротмистрову и Жадову, — сказал Сталин. — Помогите им на месте. Жду вашего доклада!
— Вас понял, еду! — Александр Михайлович тут же стал собираться в дорогу.
В штаб 5-й гвардейской танковой армии он прибыл под вечер. Тепло поздоровался с генералом Ротмистровым. Павел Алексеевич был суров, его глаза горели. Он гордился тем, что его люди сражаются дерзко, упорно, но в душе таилась мысль: выстоят ли?
— Немцы прут вовсю, атака за атакой, — сокрушался он. — Где только Манштейн набрал столько машин? У меня танков вдвое меньше!
— Танки тебе дадим! — Василевский прошёл в блиндаж, снял реглан и сел за деревянный стол. — Где начальник штаба? Давай его сюда! Карту на стол! Поглядим, где наши позиции, а где вражеские...
Пять суток Василевский находился на КП Ротмистрова. Спал урывками. Зато ему довелось быть свидетелем крупнейшего танкового сражения южнее Прохоровки, в тридцати километрах от Белгорода, которое произошло на рассвете 12 июля на южном фасе Курской дуги. Как ни пытались немцы пробить брешь во второй полосе обороны, им это не удалось, хотя на отдельных участках они вклинились в советские позиции. Глубокой ночью Василевский вернулся с передовой и, наскоро перекусив, сел писать донесение Верховному. Он не сгущал краски, сообщал о том, что сам делал и что видел. Он не скрывал, что противник продолжает на фронте Ротмистрова и Жадова массовые танковые атаки и контратаки. Враг не отказался от мысли прорваться на Обоянь и далее на Курск, добиваясь этого какой угодно ценой. «Вчера сам лично наблюдал к юго-западу от Прохоровки танковый бой наших 18-го и 29-го корпусов с более чем двумястами танков противника в контратаке, — телеграфировал Василевский Сталину. — Одновременно в сражении приняли участие сотни орудий и все имеющиеся у нас РСы (реактивные установки). В результате поле боя в течение часа было усеяно горящими немецкими и нашими танками... Не исключена здесь и завтра возможность встречного танкового сражения. Против Воронежского фронта продолжают действовать не менее одиннадцати танковых дивизий, систематически пополняемых танками. Опрошенные сегодня пленные показали, что 19-я танковая дивизия на сегодня имеет в строю около 70 танков, дивизия «Рейх» — до 100 танков, хотя последняя после 5.VII.43 уже дважды пополнялась».
— Вы ещё не спите? — В комнату начальника Генштаба заглянул командарм Ротмистров.
Василевский с трудом заставил себя улыбнуться, но губы от жары пересохли, и улыбка получилась какой-то вымученной.
— Отправил Верховному телеграмму и теперь вот жду. Возможно, он сразу же ответит.
— Мои разведчики захватили «языка» — офицера из дивизии СС, и я только что допросил его, — сказал Ротмистров. — Он заявил, что в ночь на двенадцатое июля немцы вновь начнут наступление.
— Почему мне не доложил, что будешь допрашивать пленного?
— Вы отдыхали, и я не стал вас тревожить, — смутился Ротмистров.
— Тогда мотай на ус, Павел Алексеевич, и не теряй зря время, — посоветовал ему Александр Михайлович. — Кстати, танки получил?
— Получил, и немало. Боезапас тоже получили... Сейчас приглашаю к себе комдивов, хочу с ними поговорить... Вы не желаете сказать им слово?
— Сам решай. Если надо — я готов!
— Очень даже надо. Вы маршал, начальник Генштаба и представитель Ставки. Кого ещё слушать бойцам?..
В ночь на 12 июля Василевский долго не ложился отдыхать. Если верить пленному немецкому офицеру из дивизии СС, в три часа ночи танки пойдут в атаку на наши позиции. На часах уже три, а на переднем крае мёртвая тишина! Прошло ещё два напряжённых часа. Пять утра... И вдруг тёмное небо раскололи орудийные залпы и багряные сполохи осветили всё окрест.
Вражеские атаки, однако, были отбиты. А на другой день и наступление против орловской группировки врага перешли Брянский и Западный фронты. С командного пункта 69-й армии генерала Крюченкина Василевский связался по телефону с командующим Брянским фронтом генералом Поповым, уточнил у него ряд моментов, а в заключение сказал:
— Марков (псевдоним Попова), ты не забыл, как недавно мы с тобой шагали на передовой? Не забыл... Молодец, Маркиан! А что ты мне обещал, помнишь? Сражаться с высоким накалом! Так что не подведи нашего предка Кутузова. Операцию-то Верховный, как ты помнишь, назвал в его честь... Понял? Ну, с Богом, Маркиан!
Василевский положил трубку на аппарат и в дверях блиндажа увидел... маршала Жукова!
— Что, твои подопечные на Центральном фронте уже разбили врага и ты пришёл мне на помощь? — усмехнулся Василевский.
— Да нет же, Саша! — улыбнулся Жуков. — Я был на КП Брянского фронта, и туда позвонил Верховный. Он приказал мне срочно вылететь в район Прохоровки и принять на себя координацию действий Воронежского и Степного фронтов. Я сразу же в самолёт — и к Ватутину. Даже тебе не было времени позвонить. Как тут дела, всё хорошо?
— Теперь — да, а было хуже, когда под Прохоровной на Ротмистрова навалились немецкие танки, были среди них и «игры» и «пантеры», но все они нашли здесь свою могилу.
Жуков поделился с Василевским своими мыслями. 7 июля он был на Обонянском направлении, и в первой же атаке бойцы уничтожили до двухсот вражеских танков.
— А когда немцы бросили танки против наших 6-й гвардейской и 1-й танковой армий, такое завертелось, что и смотреть было страшно! — сознался Георгий Константинович. — Шли танк на танк. Немцы оставили на поле боя около трёхсот машин. Кровавая схватка, скажу тебе... Но я рад, что наши танкисты нанесли врагу весьма чувствительные удары. — Он помолчал. — Ты куда сейчас?
Василевский ответил, что Верховный велел ему выехать на Юго-Западный фронт к генералу Малиновскому, организовать там наступательные действия. А начать их надо с переходом Воронежского и Степного фронтов в контрнаступление.
— Я намаялся за эти дни, Георгий, — признался Александр Михайлович. — Под Прохоровкой было такое сражение, что и не передать словами. Это надо видеть! Сотни горевших немецких танков! Горели там, к сожалению, и наши машины.
— Война, Саша, и чем жёстче идут бои, тем больше потерь, — грустно произнёс Жуков. — Пока ты не убыл на Юго-Западный фронт, я хотел бы ознакомиться с делами здесь, на Воронежском фронте. Сядем за стол, пусть начальник штаба разложит карты, а ты введи меня в курс принятых тобой решений.
Василевский вызвал начальника штаба и попросил дать ему все документы. Жукову достаточно было взглянуть на карту, и обстановка стала ему ясна. Он одобрил всё, что сделал Василевский для усиления фронта. Жуков, как он писал в своих мемуарах, «полностью согласился с мероприятиями и решениями Василевского».
— Ты знаешь, Георгий, я очень переживал за Ватутина, когда во время оборонительного боя по 6-й и 7-й гвардейским армиям фронта немцы в первый день нанесли удар тремя танковыми корпусами и двумя армейскими. А по обороне центрального фронта немцы ударили лишь тремя корпусами. Так что Николай Фёдорович ныне герой, хотя перед сражением тебе и мне пощекотал нервы.
Жуков мягко сказал:
— Я был у Рокоссовского, он всё знает и даже сам тревожился за Ватутина — устоят ли его войска. И я и он в курсе того, что ты и твой подопечный Ватутин пережили неделю назад. Ну, а главное то, что наши бойцы не дали себя словить!
Когда 15 июля в контрнаступление включился и Центральный фронт, Василевский уже находился в штабе Юго-Западного фронта и вместе с его командующим генералом Малиновским, членом Военного совета генералом Желтовым и начальником штаба генералом Корженевичем обсуждал план предстоящих боевых действий фронта.
