Глаза Берия пробежали рапорт.

   — Полковник Оскар Кальвин? — удивился Берия. — Странно!

   — Да, тот самый Кальвин, отец которого живёт в Париже! — ехидно произнёс вождь.

Берия сложил в рюкзак куски парусины и завязал его.

   — Могу я переговорить по этому делу с маршалом Василевским?

   — Не смей отвлекать его! — резко сказал Сталин. — В районе Курска назревают большие события, и отвечают за них два маршала — Жуков и Василевский.

   — Оскар Кальвин — его друг, и мне хотелось бы кое-что у него выяснить.

   — Полковника Кальвина тоже не трогай, он наш! — Сталин прошёл к столу и сел. — Крепко же ты меня подвёл, Лаврентий. Честное слово маршала Василевского оказалось для меня дороже досье, которое состряпали твои подопечные на Лубянке!..

В это утро Ватутин проснулся, когда небо на востоке набухало синью. На переднем крае за всю ночь не раздалось ни одного выстрела, и он хорошо поспал. Едва умылся, как дежурный по штабу доложил, что прибыл маршал Василевский.

   — Да ты что! — Ватутин схватил с вешалки шапку и выскочил во двор.

Василевский как раз вылез из машины. Вскинув руку к головному убору, Ватутин начал было рапортовать, но маршал с улыбкой прервал его:

   — Я знаю, кто ты, Николай Фёдорович, и знаю, чем занимаешься. Скажи лучше, почему такой грустный?

   — Всё гадаю, почему фрицы не наступают, чего они ждут? Может, начнём первыми?

   — Наберись терпения! — осадил его начальник Генштаба. — Начинать первыми мы не будем!

   — Тогда я доложу своё мнение Верховному, — загорячился Ватутин.

   — Пожалуйста, Николай Фёдорович, это твоё право как командующего.

Предложение Ватутина заинтересовало Верховного, о чём он сообщил маршалу Василевскому, позвонив ему:

   — Я поручил Ватутину доложить свои соображения по Воронежскому фронту. А вы передайте командующему Юго-Западным фронтом генералу Малиновскому моё распоряжение также прислать в Ставку свои намётки. С Жуковым в отношении Центрального фронта генерала Рокоссовского я переговорю сам.

Василевский сделал так, как приказал Верховный, однако но мог скрыть своего раздражения.

   — Задал ты нам лишнюю работу, Николай Фёдорович, — разжал губы Василевский. — Верховный любит, когда ему подбрасывают идеи, но эти идеи, дружище, должны быть реальными, а не вроде дутого шара. Подул ветер — и такой шар лопнул, как мыльный пузырь. — Начальник Генштаба помолчал. — Порой выдержки тебе не хватает, оттого и мельчаешь.

Ватутин почувствовал, как к лицу прихлынула кровь, но ничего не ответил.

В ночь на 22 июня Сталин вновь вызвал Василевского в Стаи ку. Едва тот вошёл к нему в кабинет, как он спросил:

   — Молчат немцы? Я всё ещё волнуюсь, будут ли они наступать? Может, согласимся с предложением генерала Ватутина и начнём первыми?

   — Я категорически против! — покраснел Александр Михайлович. — Данные разведки свидетельствуют о том, что немцы всё ещё стягивают свои войска. А коль так, они наверняка начнут наступление!

   — Жуков тоже говорит, что надо подождать, — глухо уронил Верховный.

Прошла ещё одна напряжённая неделя. В ночь на 2 июля в Генштаб поступили новые сведения о противнике: не позднее 6 июля враг начнёт наступать! «Наконец-то дождались», — подумал Василевский, ознакомившись с данными разведки. Он тут же подготовил директиву, которая информировала командующих фронтами о том, что «немцы могут перейти в наступление в период с 3 по 6 июля». Доложил Сталину. Тот прочёл документ и подписал.

   — Генерал Антонов пусть передаёт директиву фронтам, а вы вылетайте на Воронежский фронт! — приказал Верховный начальнику Генштаба.

Вернулся Василевский на КП штаба фронта рано утром, но Ватутин не спал.

   — Директиву получил? — просил его Александр Михайлович.

   — Так точно! — весело отозвался Ватутин. — Я лично предупредил всех командиров дивизий, так что мы готовы к удару...

На другой день после полудня на участке Воронежского фронта немцы предприняли разведку боем. Их попытка вклиниться в передний край обороны была отбита. Разведчики взяли в плен «языка». Пленный немец на допросе сказал, что всем солдатам выдали на руки сухой паек, шнапс и завтра, 5 июля, «наши войска станут крушить оборону большевиков».

Ватутин долго стоял в раздумье, потом обратился к Василевскому:

   — Не начать ли нам в ночь на пятое июля артиллерийско-авиационную подготовку? Немцы займут исходное положение, и мы своим огнём накроем их!

   — Я тоже об этом подумал, Николай Фёдорович. Рискнём! Отдавай приказ артиллеристам и лётчикам!..

Тысячи орудий залпами раскололи небо, и где-то там, на немецких позициях, гулко рвались снаряды. Василевскому представилось яркое зрелище. Грохотали тяжёлые орудия, реактивные снаряды «катюш» огненными стрелами чертили небо, отовсюду слышался непрерывный гул наших самолётов, взрывы бомб.

   — Вот это симфония! — произнёс Ватутин. Он радовался как мальчишка, хватал поочерёдно трубки телефонов и отдавал различные приказы командирам артиллерийских частей.

Контрподготовка, как выяснилось позднее, дала исключительный эффект, враг понёс большие потери в живой силе и технике, была дезорганизована подготовленная немцами система артиллерийского огня, нарушено управление войсками; понесла потери вражеская авиация на аэродромах...

Так началась битва на Курской дуге. В разгар сражения позвонил Сталин.

   — Началось? — спросил он Василевского.

   — Да, товарищ Иванов (псевдоним Сталина). — У Юрьева (псевдоним Жукова) тоже завязались тяжёлые бои, я только что звонил ему. Немцы пытаются сокрушить нашу оборону, но войска держат свои позиции.

   — Хорошо, докладывайте мне чаще, — подчеркнул Верховный.

«Выстоять бы ребятам, а там легче будет», — вздохнул Василевский, наблюдая в бинокль за действиями наших артиллерийских расчётов.

   — Товарищ командующий! — услышал он голос начальника штаба фронта генерала Иванова. — Из района Стрелецкий—Тамаровка—Зыбино—Трефиловка немцы бросили на наши позиции более пятисот танков! Об этом сообщил на КП самолёт-разведчик.

   — Семён Павлович, — отозвался Ватутин, — прикажи артиллеристам усилить огонь, бить прямой наводкой и снарядов не жалеть!..

Первая вражеская атака была отбита, и Василевский, прильнув к стереотрубе, увидел на поле горящие танки, среди них дымились хвалёные «тигры» и «пантеры».

   — Хорошо горят, вот только много от них копоти! — весело произнёс маршал.

На какое-то время установилась тишина. Но Василевский знал, что эта тишина обманчива и продлится недолго. И вот она, буря, — в бинокль он рассмотрел, как на поле снова появились танки с чёрными крестами на броне. Они шли уступом, быстро, казалось, их не остановить.

   — До чёрта! — ругнулся Ватутин, наблюдая за ними в бинокль.

Но на танки обрушился град снарядов нашей артиллерии, и многие из них застыли на месте. Одни горели, объятые чёрным дымом, другие повернули обратно. Лишь до десятка «тигров», вырвавшись из огня и дыма, мчались на наши позиции. Раздалось сразу несколько орудийных залпов, и снаряды накрыли их.

   — Меткие у тебя артиллеристы, Николай Фёдорович! — крикнул Василевский, не отрываясь от стереотрубы.

Он не вмешивался в действия генерала Ватутина, пока тот быстро принимал необходимые решения. Оборона фронта оставалась для врага неприступной. Вскоре, однако, немцам удалось прорвать позиции 52-й стрелковой дивизии полковника Некрасова и занять населённые пункты Березов, Гремучий, Быково, Вознесенский. Стрелковая дивизия полковника Баксова отошла на рубеж Красный Починок, оставив село Черкасское. Ватутин распорядился послать туда танки. Огорчил Василевского и командующий 5-й танковой армией генерал Ротмистров, сражающийся на Прохоровском направлении: у него были большие потери.

   — Что там у Павла Алексеевича? — спросил Василевский.

   — Танковая атака немцев идёт одна за другой, и Ротмистрову приходится нелегко.