Порывом ветра с вант фок-мачты сбило огромную сосульку, она с грохотом разбилась о палубу.

«Пора и вздремнуть», — подумал командир, спустился в каюту и, не раздеваясь, прилёг на диван. Где-то рядом, за бортом, мерно шуршали, разбиваемые форштевнем волны, гулко постукивали по обшивке встречные льдины.

Вдруг шорох волн резко замедлился, на верхней палубе торопливо прогремели шаги вахтенных. Через минуту Лазарев был на шканцах. Сквозь пелену снежного заряда с правого борта виднелась ледяная громада. Ещё полчаса назад тугие паруса обезветрели. Не успел вахтенный лейтенант доложить Лазареву о случившемся, как матрос на салинге громко крикнул:

   — Лед сто саженей!

   — Всех наверх! — скомандовал Лазарев. — Лево на борт! Боцман! Всем стоять с правого борта с крюками и рострами.

Корабль, ещё двигающийся по инерции, стал медленно уваливаться влево. Снежные заряды внезапно прекратились, и все увидели, как два ледяных острова, столкнувшись дальними краями, медленно сходятся, а между ними, словно в гигантских клещах, находится «Мирный».

«Главное, не потерять инерцию», — мелькнуло у Лазарева. По его команде все матросы, вооружившись крюками, запасными реями, стеньгами стали медленно протягивать корабль, как бы выталкивая его из западни на чистую воду. Лазарев мельком взглянул наверх, и его лицо засветилось — вымпел на грот-мачте, словно нехотя, зашевелился, расправился, а потом весело затрепетал на ветру.

   — Стакселя готовить на левый галс.

И спустя минуту приказ командира был лихо выполнен матросами. Но вот срез кормы миновал кромку подветренной льдины. Несколько мгновений, и страшный грохот сомкнувшихся ледяных гигантов слился с гулом пушечных выстрелов, подаваемых с «Востока», в поисках своего товарища по плаванию...

Спустя неделю в океане разыгрался жестокий шторм. Внезапно изменившийся сильный ветер задул в направлении, противоположном движению волн, в океанской зыби возникла толчея гигантских водных валов. В предрассветном мареве следующего утра показался «Восток». Покрытый, как и «Мирный», от клотика до среза воды наледью и инеем, он казался сказочным видением...

Утром на «Востоке» подняли сигнал. Беллинсгаузен приглашал командира «Мирного».

   — Согласно инструкции назначено нам следовать к островам Аукландским и лишь затем спускаться в порт Джексон. Как вы полагаете сей план?

   — На Аукланде, слыхал я, дров нет, мачтового леса совсем нет, а нам ремонт предстоит. Ежели туда идти, наперёд месяца не хватит. Джексон гораздо ближе. — Лазарев подошёл к карте. — В бытность мою в сём порту починку добротную произвели, леса там вдоволь. Служителям же привольный воздух, пища там отменная и времени для отдохновения поболее будет. Полагаю, Джексон для нас более благоприятен.

   — Согласен с вами. Дабы более акватории обозреть, предлагаю идти нам раздельными курсами. Беллинсгаузен прочертил карандашом курс кораблей. — В сих местах неподалёку капитан Кук со своим спутником Фюрно путешествовали...

   — Мнится мне, господин капитан второго ранга, — Лазарев провёл по карте, — надобно между путями Кука и Фюрно расположить наше плавание, у них разлука была случайной, а наша нарочно предполагается. Посему и пользу науке большую принести должна.

Вечером 5 марта на пушечный прощальный салки с «Востока» «Мирный» ответил двадцатью выстрела ми. На фор-стеньге взвились сигнальные флаги взаимного пожеланий успеха, и корабли начали расходиться.

Не прошло и двух дней, как мореплаватели изведя ли суровый нрав океана. Страшный шторм небывалой силы обрушился на корабли. На «Мирном» пришлось спустить брам-стеньги и реи, а вскоре убрать и нижние паруса. Одни стаксели давали возможность кое-как удерживать корабль вразрез волне. А ветер ураганном силы менял направление, и гигантская толчея волн об рушилась на корабль с разных сторон. Матросы едва удерживались за леер, палуба временами становилась почти отвесной, и к ней можно было припасть щекой, как к стенке. Свирепый порыв ветра изодрал в клочья только что поставленный фор-стаксель.

Медленно уваливаясь под ветер, «Мирный» разворачивался лагом к волне.

«Через мгновение корабль развернёт, и прощай всё...» — промелькнуло в голове у командира. Вторые сутки он не покидал шканцы.

   — Боцман! Ставить гафельные триселя, да попроворней! Руль на борту держать.

На минуту корабль остановился, а потом опять продолжал медленно разворачиваться бортом к волне.

   — Живей, братцы, живей!

Матросы и сами поняли, что это последняя надежда. Вот когда пригодились нештатные триселя, сшитые Лазаревым в Кронштадте именно на этот случай. «Только бы выдержали! Должны. Сам Есаулов, лучший парусник Кронштадта, строчил их по его чертежам».

У всех трёх мачт вздулись небольшие косые четырёхугольники. «Мирный» уже не заваливался на борт, словно нехотя остановился. Звенели, выдерживая неистовый напор ветра, триселя. Шлюп медленно разворачивался и вводил на волну.

— Ура-а-а! — пронеслось над палубой сквозь рёв урагана.

Кричали все — и офицеры, и матросы, повернувшись к своему командиру. Впервые за эти дни скупой улыбкой осветилось его лицо. «Сии мгновения достойны всей жизни», — подумал он.

Взобравшись на волну, шлюп проваливался теперь в бездну так, что под воду уходил бак. Выходя из воды, бушприт трещал под напором волн и вычерпывал из океанских глубин длинные водоросли. Килевая качка устранила главную опасность — опрокидывание корабля, но испытывала теперь на крепость весь набор корпуса «Мирного».

Ураганный ветер постепенно стихал. Океан в полной мере испытал стойкость русских моряков.

Минуло семь месяцев, за это время, отдохнув в Австралии, шлюпы плавали в неизведанной части Тихо го океана, вдоль шестнадцатой параллели. Упорные поиски увенчались успехом. Моряки открыли четырнадцать неизвестных островов и назвали их архипелагом Россиян. Наступившее лето вновь звало первопроходцев в полярные широты продолжать прерванный вояж. Плавание началось с неприятности. На «Востоке» в носовой части открылась довольно сильная течь. Возвращаться назад для ремонта — значило упустить время и отказаться от второго похода в Антарктиду. Решили плавание продолжать, но идти медленнее, постоянно откачивая воду.

В середине декабря корабли в четвёртый раз пере секли Южный полярный круг. Однажды матросы, охотившиеся на тюленя, принесли пингвина, а вскоре команду облетела обнадёживающая весть — в желудке вскрытого пингвина нашли небольшие камни горных пород, значит, берег недалеко.

Рождество моряки встретили в окружении ледяных островов и туманов, при сильном ветре и волнении. Утром 10 января море к югу очистилось ото льда, но ветер в полдень покрепчал, зашёл к востоку, ледяные поля пришли в движение. Появились киты, птицы вновь кружились вокруг мачт. Колокол на «Мирном» пробил семь склянок. Все офицеры, и даже доктор вышли на шканцы. Новосильский посмотрел за борт и воскликнул:

   — Ей-богу, господа, вода, как никогда, посветлела!

Не успел он закончить, как Лазарев протянул подзорную трубу Обернибесову:

   — Взгляните, Николай Васильевич, виден берег!

Все невольно повернулись в ту сторону, раздались одновременно пушечные выстрелы с «Востока» и радостный крик матроса с салинга:

   — Земля!

Лазарев скомандовал вахтенному офицеру:

   — Передать сигнал на «Восток»: «Вижу землю!»

В эту минуту небо раскрыло пасмурную завесу серых облаков, и солнечные лучи высветили вдали большую гору, увенчанною конусом, покрытую снежной шапкой, обрамленной чёрными скалами.

Шлюпы сигналами поздравили друг друга с открытием. Сошлись, подняли флаги расцвечивания, матросов поставили на ванты, и троекратное «Ура!» возвестило об открытии безвестной земли.

Острову дали имя Петра I — создателя русского флота. Спустя неделю континент сбросил окончательно таинственный покров.

...С утра небо было ясным и солнечным. Вахтенный пробил три склянки. На шканцах командир «Мирного» внимательно рассматривал в подзорную трубу серебристую поверхность ледяных полей по правому борту. Внезапно лицо его озарилось улыбкой — в окуляр было хорошо видно, как над бескрайними снежными просторами возвышался скалистый берег с цепочкой гор, увенчанных снежными пиками. Минуту спустя и на «Востоке» заметили берег. Могучее русское «Ура!» перекатывалось над бескрайней ледяной пустыней.