Деятельностью Лазарева вдохновляются все, кто с ним служит. С долей преувеличения, но в целом верно проводит эту мысль В. К. Истомин: «Для всех и каждого, удостоившихся чести носить мундир в то время, он казался божеством, повелителем всего, что на водах и на море двигалось и колыхалось. Так был он велик и могуществен. Можно смело сказать, что подобного ему деятеля в России не существовало».

Наверняка, если бы во главе флота в период Крымской войны стоял М. П. Лазарев с его большим боевым опытом Средиземноморской кампании, экспедиции в Босфор, десантных операций со стратегической прозорливостью (ещё в 1833 году разработал план разгрома английского флота в случае прорыва его в Чёрное море), с настойчивостью, личной отвагой и самостоятельностью при решении важнейших вопросов подготовки и ведения боевых действий, исход этой кампании был бы иным.

Много заботясь о других, Лазарев был невнимателен к себе. Ещё в 1845 году он чувствовал временами недомогание, нигде не лечился, работал на износ, стремясь выполнить всё, что задумал.

В начале 1851 года, когда болезнь приняла угрожающие формы, он всё ещё полностью руководит флотом, лично участвует во всех походах и ученьях. В январе 1851 года по указанию свыше наконец-то направляется на лечение в Вену. И здесь он решает все важные вопросы строительства родного флота, принимает доклады, отдаёт распоряжения. При нем безотлучно любимый ученик и соратник контр-адмирал В.И. Истомин. Болезнь быстро делала своё чёрное дело. Истомин знал, что семья Лазаревых живёт скромно и, думая о будущем, составил прошение на имя царя. Среди официальных бумаг он положил прошение на подпись Лазареву — авось не заметит. Но тот увидел.

— Что это такое? — пробежал глазами и с укором Истомину: — Как могли вы, Владимир Иванович, обмануть моё доверие? Всю жизнь я не просил ни о чём, не теперь же изменять своим правилам.

И он разорвал бумагу.

Один из выучеников Лазарева — лейтенант Унковский неделю назад в Триесте — получил письмо жены Лазарева о том, что дни адмирала сочтены.

Спустя три недели 11 апреля 1851 года адмирала Лазарева не стало. Шесть адмиралов-сподвижников (Корнилов, Нахимов, Истомин, Хрущев, Юрьев, Станюкович) несли прах своего командира к последнему прибежищу. Похоронили Михаила Петровича в каменном склепе сооружаемой церкви Равноапостольского князя Владимира в Севастополе. Горевали русские моряки, а в Лондоне, как вспоминал современник: «Пили за здоровье друг друга и поздравляли, узнав о смерти русского адмирала Лазарева». Англичане, видимо, знали его силу и спустя два года развязали Крымскую войну. И всё-таки, как выразился Нахимов:

«Успех Синопского дела обязан духу Михаила Петровича». Безусловно, его деяния вдохновляли защитников во время героической обороны Севастополя.

Великий Герцен, бичуя бездарей-генералов И. Паскевича, А. Меншикова, М. Горчакова и Николая I главных виновников поражения России в войне 1854—1855 гг., — в противовес им ставил в пример моряков-черноморцев, стойко сражавшихся на бастионах Севастополя... «Можно указать на черноморских моряков... Они воспитаны в школе Лазарева, человека образованного, честного, не стеснявшего ил пустыми формами, способствовавшего всячески их образованию... они жили под его влиянием, где была гораздо менее стеснена свобода мысли».

Проникновенно сказал В. Корнилов о своём наставнике М. Лазареве: «Потомство оценит благотворную мысль увековечить память-адмирала, жизнь которого и морская, и военная, и как гражданина, и как человеки удивляет своею полнотою и послужит отрадным примером на пользу будущих поколений».

Владимир Корнилов

  январе 1818 года в канцелярии Морского кадетского корпуса появилось прошение отрока Владимира Корнилова:

«...Отец мой родной, действительный статский советник Алексей Михайлов сын Корнилов, службу вашего императорского величества продолжал на флоте, ныне мне от роду двенадцать лет, обучен по-российски и по-французски читать и писать и арифметике, но в службу вашего императорского величества никуда ещё не определён, а желание имею вступить в Морской кадетский корпус в кадеты, а потому всеподданнейше и прошу.

К сему прошению недоросль из дворян Владимир Корнилов... руку приложил».

Корнилов единственный, из его предшественников-флотоводцев, происходил из «морской семьи», отец моряк — капитан 1-го ранга в отставке, мать — сестра тоже бывшего моряка. Но то ли не было вакансии в корпусе, то ли прихворнул Владимир, но в корпус он был зачислен только весной 1821 года.

Владимира зачислили сразу в старший класс, а спустя месяц после «оморячивания» на фрегате «Малом» он приступил к занятиям уже в звании гардемарина.

В том же году помощником директора корпуса стал бывалый капитан, командор Василий Головнин. Среди преподавателей выделялись два молодых офицера: математик двадцатипятилетний Дмитрий Завалишин и недавно вернувшийся из кругосветного плавания к Южному полюсу, преподаватель высшей математики Павел Новосильский. Видимо, сказалось влияние Головнина и Новосильского, и Владимир Корнилов загорелся мечтой о дальних вояжах.

После успешной сдачи экзаменов 2 февраля 1823 года Корнилов был произведён в первый офицерский чин мичмана и назначен на фрегат «Малый». Осенью 1824 года он, с желанием совершить кругосветное плавание, отправляется на шлюпе «Смирный» в Русскую Америку. Почти неделю лавировал шлюп в Датских проливах.

Не зря спешил командир шлюпа, капитан-лейтенант Дохтуров, зная коварство Северного моря. На траверзе мыса Скаген в конце октября ветер усилился, развёл большую волну. То и дело зарываясь в волнах, шлюп сотрясался от ударов водяных валов. Около полуночи зыбь прекратилась, но опять усилившийся противный ветер развёл волну. Едва успели убрать верхние паруса, как жестокий ветер достиг ураганной силы.

На передней фок-мачте сильным порывом шквал истого ветра надломило стеньгу, верхнюю составляющую часть мачты. Вместе с реем и парусами она рухнула на палубу, проломив кусок фальшборта. Свалившись за борт, она повисла на вантах и, подбрасываемая волнами, колотилась о борт, угрожая поломать его.

Шлюп тем временем накренился в сторону волочившейся по волнам стеньги. Несколькими ударами топора успели отрубить ванты. Избавившись от не жданной обузы, шлюп начал, наконец-то, слушаться руля и медленно набирать ход.

Самоотверженными усилиями всего экипажа спешно исправили повреждения, но небольшой шлюп по-прежнему находился во власти стихии: ветер гнал его на берег. На рассвете 4 ноября стало видно Ютландское побережье, к вечеру показались скалы норвежского берега.

Высокое мастерство командира и экипажа позволило миновать прибрежные рифы и мели. На следующий день, при непрекращавшемся шторме, сильно повреждённое судно вошло в небольшой норвежский порт Арендаль.

Шлюп остался на плаву, но продолжать дальнейшее плавание оказалось невозможно, требовался капитальный ремонт. Перезимовав в Арендале, «Смирный» с открытием навигации в мае 1825 года вышел в обратный путь в Кронштадт. Кругосветное плавание, к сожалению, не состоялось.

В конце ноября Корнилова прикомандировали к Гвардейскому экипажу. Для службы здесь требовалось меньше всего познаний в морском деле и больше всего — строевой выправки. Корнилов был другого склада, в нём не оказалось «достаточной для фронта бодрости».

Как раз в ту пору в Петербурге царила суматоха, менялись владельцы трона империи. Старший брат Корнилова, Александр, служил в Московском полку, был арестован[28] с подозрением на причастность к событиям 14 декабря на Сенатской площади. Через три месяца его освободили, «вменяя арест в наказание».