«Для пользы мореплавания и купечества на восток наших верных подданных за благо избрали мы учинить поиск морскому проходу Северным океаном и далее...»

Вызванному в Петербург Чичагову адмирал С. Мордвинов объявил высочайший указ о присвоении звания «капитан бригадирского ранга», или, по-флотски, «капитан-командора».

— Екатерина жалует тебя в кредит, — пошутил Мордвинов, поздравляя Чичагова, — садись, читай покуда секретную инструкцию.

Непривычно чувствовал себя Чичагов. Вокруг сидели умудрённые адмиралы — Талызин, Спиридов, Нагаев, граф Чернышёв. Но не привык Василий к подобострастию, вида не подавал. Он понял, что согласно инструкции в Архангельске уже строились три судна для похода на Север. Оттуда же отправлены на Шпицберген материалы и припасы для базирования отряда. Следующей весной надлежало выйти на поиски прохода на восток Ледовитым океаном.

   — Ежели не всё уловил, копию тебе вручим, сберегай её надёжно, — предупредил Мордвинов. — Без промедления отъезжай в Архангельск. Там ждут тебя командиры Бабаев да Панов. Ежели какая заминка, сноситься будешь только со мной.

В Архангельске на стапелях Соломбальской верфи уже высились корпуса трёх судов, построенных для плавания во льдах. Командиров судов, бывалых моряков, капитанов 2-го ранга Василия Бабаева и Никифора Панова, Чичагов знал раньше по участию в Семилетней войне.

На Шпицберген отправлено специальное судно-гукор «Святой Михаил», с запасами провизии и материалами для вояжа, под командой унтер-лейтенанта Матвея Рындина.

Вскоре суда спустили на воду, начали оборудовать и достраивать на плаву. Суда назвали по имени капитанов: «Чичагов», «Бабаев», «Панов». Теперь все они дневали и ночевали на судах. Надо было спешить покинуть Архангельск до ледостава.

В конце августа отряд покинул верфи и 5 сентября бросил якоря в Екатерин-гавани, у выхода из Кольского залива.

В полярную ночь моряки продолжали готовить суда к плаванью во льдах. Чичагов обговаривал разные случаи при нахождении в туманах, при шквалах и штормах.

   — Наиглавное, не терять друг дружку, — постоянно напоминал он подопечным. — Чуть что — сигналить мне без промедления, — беречь людей от непогоды.

На картах капитан-командор прокладывал маршрут, выспрашивал у местных моряков-старожилов, бывавших прежде на Шпицбергене, особенности пребывания в тех местах.

Наконец, 8 мая 1765 года под Андреевским флагом отправилась в далёкий путь первая русская Арктическая экспедиция. На этот раз военным морякам выпала честь послужить русской науке.

Море Баренца встретило моряков весенними штормами, вперемежку е моросью, туманами и снежными зарядами. Благо, почти всё время задувал ветер южных румбов, и спустя три недели суда, расталкивая битый лёд, вошли в бухту Клокбай на Шпицбергене. На берегу залива виднелись две избушки, сложенные из плавника, приткнувшись к берегу, наполовину во льду, высилось судно. Вокруг него, радостно размахивая шапками, толпился его экипаж.

Чичагов шёл до берегового припоя на шлюпке, а потом по льду добрался до суши.

   — Лейтенант Рындин, — первым представился командир гукора.

Он обстоятельно доложил о зимовке, почти все матросы и он сам хворали, не хватало плавника для обогрева. Осмотрев запасы провизии, Чичагов распорядился пополнить судовые резервы.

Он подробно расспросил Рындина об условиях плавания к западу от Шпицбергена. Лейтенант, не раз бывавший на Шпицбергене, общался с голландскими и датскими шкиперами-китоловами, рассказал, что те промышляют к северу не далее миль на сотню.

   — Не видел ли кто из них проходу по чистой воде к востоку? — невзначай спросил Чичагов.

Глаза Рындина удивлённо округлились.

   — Такого ни разу не слыхал, ваше превосходительство, — ответил он, как бы пряча усмешку. — Какая может быть чистая вода, ежели кругом торосы до горизонта?

   — Добро. Проверим твои байки, — отвечал Чичагов. — А мы нынче же уходим. Невесть, вернёмся ли до ледостава. Крепись, тогда ещё одну зиму перетерпи, покуда за тобой не вернёмся.

Рындин оказался прав. Почти полтора месяца отряд Чичагова, поднявшись до 80-й параллели, пробирался сквозь льды на северо-запад. Уже на выходе из Клокбайского залива судам пришлось расталкивать крошево льда. Неподалёку стояли на якорях китобои. Чичагов послал Панова расспросить шкиперов об обстановке.

   — Так что все голландцы твердят: николе к северу. Проходу на восток нет, — сообщил вернувшийся Панов. — Удивлены они таким вопросам. Разглядел я у них судёнышки. Они покрепче наших. Обшивка-то у них в четыре доски, а наша лишь в две...

Чичагов молча выслушал и проговорил не смущаясь:

   — Не робей, капитан, мы двужильные. Возвертайся, не позабудь, как условились, про сигналы в туманности и сумраке. Передай о том Бабаеву.

Спустя два дня суда поднялись к северной оконечности островов Шпицбергена, вошли в крупнобитый лёд. Громадные глыбы преградили путь, суда едва уклонялись от них. Наружную обшивку то и дело обдирали льдины. Вдали, версты за две-три, громоздились сплошные торосы. Отряд повернул назад и двинулся вдоль кромки ледяных полей в Гренландское море. Редкий день не пасмурило, солнце совсем не показывалось. Частенько внезапно находили снежные заряды и суда скрывались за их пеленой.

Для обозначения места каждые полчаса «Чичагов» стрелял из пушки.

«Главное моё попечение, — доносил Чичагов, — состояло в том, чтобы сыскать способы быть вместе трём судам неразлучно, дабы во всякое время не ли шиться взаимного вспомоществования; а для того назначены были сигналы, через которые я с другими командирами говорить мог.

Временами мороз прихватывал паруса и снасти, кругом нависали сосульки, леденела палуба. В кубрике круглые сутки тлел камелёк, возле него сушили одежду матросы, сменившиеся с вахты».

Чичагов распорядился через день окуривать кубрики и каюты порохом и можжевельником. И всё же часть команды постоянно хворала от переохлаждения. Тогда Чичагов приказал всем свободным от вахты быть в непрестанном движении. «Выдумывали такие игры, которые делают большое движение, и матросы, узнав в оном пользу, всегда резвились до поту».

И всё же каждый день таил в себе смертельную опасность. Кругом, куда ни кинь взгляд, штормовой океан, «особливо когда дует крепкий ветер, с превеликим визгом; трепещут паруса, скрепления в корпусе и мачтах, а паче шум от ударов кипящих волн, в которых корабль ныряет, — вспоминал Василий Чичагов. — В таком случае не токмо в отдалении, но и на собственном корабле, даваемое по команде, громогласное повеление слышать почти невозможно; тогда остаётся только подкреплять себя надеждою на Бога, иметь неустрашимость, весёлый и отважный вид, дабы подчинённые не пришли в отчаяние».

23 июля суда достигли широты 80” 26', севернее, чем это удавалось англичанину Генри Гудзону.

Чичагов собрал капитанов на совет.

   — Нынче третий месяц на ходу. Осенние шторма вскоре зачастят, провианту не густо, что делать станем?

Обстоятельно рассудив, капитаны решили возвращаться, не заходя на Шпицберген.

   — Слава Богу, покуда матросики все целы и невредимы, — высказал своё мнение Панов.

Из Архангельска Чичагов рапортовал Адмиралтейств-коллегии:

«Итак, за неизмерным количеством льда во всё время нашего плавания, как Гренландского берега, так и сквозь льды, проходу не усмотрено. И по всем видимым нами обстоятельствам северной проход, за непреодолимыми препятствиями ото льдов, невозможен».

В столице адмиралы занервничали. Больше всех горячился честолюбивый вице-адмирал Чернышёв.

   — Как же так? Государыне обещано, что проход на Восток отыщут, а Чичагов его не сыскал.

Срочно затребовали Чичагова в Петербург.

— Надлежит вам срочно выйти к Шпицбергену, — огорошил Чичагова граф Чернышёв, — перезимовать там и весной искать проход на Восток в Северном океане.

Чичагов обстоятельно доложил, что уже поздно, начало сентября, корветы требуют ремонта, до ледостава не успеть. Очень сожалел Чичагов, что скончался М. Ломоносов. Он-то, выслушав его доводы, наверное дал разумный ответ.