— Карл Томинг, — представил он своего товарища. — ЦК Компартии Эстонии поручил ему организовать подпольную работу на островах.

— Очень рад с вами познакомиться, — протянул Елисеев руку Томингу.

Муй предложил гостям стулья, приготовился слушать Генерала. Елисеев оглядел строгий кабинет первого секретаря укома партии, придвинул стул ближе к столу.

— Обстановка складывается тяжелая, — начал генерал. — Мы вынуждены оставить Курессаре и отойти на Сырве. Там будем продолжать борьбу…

— Мы все понимаем, — вмешался в разговор Томинг. — Враг силен. Но мы ему не дадим покоя на территории нашей Эстонии. Организуем партизанский отряд.

— Только оружия нет, — сказал Муй.

— Оружием, патронами, снаряжением мы вас обеспечим, — ответил Елисеев и показал на Фролова. — Я специально пригласил с собой начальника снабжения.

— Когда можно будет получить оружие? — спросил Муй.

— Сейчас, — ответил Елисеев.

Муй позвонил. В кабинет вошел его шофер Курикян.

— Поедете с товарищем Фроловым и привезете оружие, — передал шоферу Муй.

— Прямо сюда? — спросил Курикян.

— Сюда…

Фролов и Курикян направились к двери. «А как же повозки? Совсем о них забыл», — остановился Фролов.

— Товарищ Муй, просьба у нас. Повозки нужны. Боеприпасы и продовольствие на Сырве переправить нужно. А машин не хватает. Помогите, — сказал он.

— Поможем, — произнес Муй.

Фролов и Курикян вышли. Встал со стула и Елисеев.

— И мне пора… Что нужно — обращайтесь, пока здесь, — проговорил он. — Я пришлю к вам начальника особого отдела. С ним договоритесь о связи.

Елисеев протянул руку Мую:

— Ну, желаю удачи. Прощайте…

— Почему прощайте?! — удивился Муй. — До свидания.

Елисеев улыбнулся, пожал руку Томингу:

— До свидания, товарищи…

Об отходе гарнизона Саремы на полуостров Сырве Букоткин узнал от начальника штаба стрелкового батальона, которого поздно вечером доставили в военно-морской госпиталь с перебитыми ногами.

Сообщение нового соседа Букоткина по палате подтвердилось на другой же день. Военно-морской госпиталь стал спешно готовиться к эвакуации. Раненым не говорили об этом, но по тому, как суетливо бегали сестры и санитарки, сердито покрикивали врачи, нетрудно было догадаться о готовящемся переезде.

Букоткин решил сам выяснить все до конца. Если моонзундцы действительно отступают, то ему в госпитале делать нечего: его место в строю. Слава богу, он крепко держится на ногах и может стрелять левой рукой. Правда, тело и голову по-прежнему стягивают бинты, но осколки извлечены, опасаться нечего.

В коридоре он остановил проходившую мимо белокурую сестру:

— Скажите, сестричка, что здесь происходит?

— Вам надо лежать смирно. Нам нельзя говорить об этом раненым, — с эстонским акцентом ответила сестра.

— Все равно мы узнаем. Как ваше имя?

— Минна.

— Минна, дорогая, ну пожалуйста, скажите! — Букоткин умоляюще посмотрел на сестру.

— Госпиталь переезжает на Церель. Теперь идите в палату.

Поблагодарив, Букоткин направился к своей палате, но, когда Минна скрылась в перевязочной, повернул обратно и постучал в дверь начальника госпиталя.

— Я прошу вас выписать меня.

— Как же я вас выпишу? На вас живого места нет! — удивился начальник госпиталя.

— Все равно выпишите. Не такое время сейчас, чтобы разлеживаться.

— Не выпишу, и не просите.

Отчаявшись, Букоткин решил дозвониться до коменданта. Наконец его соединили.

— Не выписывают, товарищ генерал.

Боясь, что генерал не дослушает, Букоткин торопливо убеждал Елисеева, что совсем здоров. Но Елисеев выслушал молча. Потом в трубке послышался его глухой голос:

— Я позвоню начальнику госпиталя.

Через полчаса Букоткину вручили направление.

Повеселевший, он вышел из кабинета, нашел сестру-хозяйку и получил обмундирование. По пути к штабу на узких улочках ему попадались перегруженные машины, повозки и даже трактор с прицепом. Все двигалось на запад — к полуострову Сырве.

В штабе Букоткин направился к начальнику артиллерии за назначением, но тот был где-то на батареях. Букоткин походил по пустым коридорам, потом его вызвали к оперативному дежурному.

— Вам приказано выехать к капитану Стебелю. Сейчас все к нему эвакуируются. Кстати, заберите своих подчиненных во дворе.

— С сорок третьей батареи? — удивился Букоткин.

Обрадованный, он выбежал из дежурной комнаты. Во дворе, под ветвистой липой, на скамейках сидели усталые краснофлотцы его батареи — люди, о которыми он сражался. Силы вдруг покинули его, и он не смог тронуться с места.

— Дубровский! — узнал он кока.

Дубровский вздрогнул, повернул на окрик лицо с рассеченной щекой и встал со скамейки.

— Товарищ командир?! Вы?! — В следующее мгновение он бросился к Букоткину: — Думали, не придется больше свидеться. Ведь мы с того света, можно сказать, пришли…

Подбежали и другие краснофлотцы. Букоткин каждому жал руку, обнимал, что-то говорил. Вот они снова с ним, его питомцы, его лихие и бесстрашные артиллеристы, не дрогнувшие в неравной схватке с врагом. Но как их мало осталось! Всего четырнадцать человек…

— А где остальные?

— Остальные… — замялся Дубровский, — остальные, товарищ командир, погибли при прорыве. А раненые попали в плен. В общем, точно мы и сами не знаем…

Из рассказа краснофлотца Букоткин узнал о последних часах 43-й береговой батареи и о прорыве из окружения.

…Капитан Стебель приветливо встретил батарейцев и пригласил своего боевого соратника к себе в комнату, которая находилась в первой башне. Командир 515-й батареи был на несколько лет старше Букоткина. Широкое, почти круглое лицо, толстые губы, голубые глаза, застенчивая улыбка — все говорило о добродушии и спокойствии прославленного артиллериста, батарея которого уже два раза упоминалась в сообщениях Советского информбюро. Букоткину показалось, что Стебель внешне совсем не изменился, разве только складки возле уголков рта углубились. Последний раз они встречались в начале войны в Курессаре, когда отправляли свои семьи на Большую землю. Потом изредка говорили по телефону до того злополучного дня, когда гитлеровский десант обрушился на 43-ю батарею. И вот снова встретились.

— Куда теперь? — поняв состояние Букоткина, спросил Стебель.

— Не знаю.

— Хочешь ко мне? Должность помощника свободна. Командир первой башни совмещает. С начальством договорюсь…

Зазвонил телефон. Стебель торопливо снял трубку.

— Объявляйте воздушную тревогу, — приказал он и пояснил Букоткину: — Бомбардировщики летят курсом на батарею.

Букоткин услышал далекий, точно подземный, глухой взрыв. Через минуту взрывы стали доноситься отчетливее: бомбы падали вблизи башни.

— Полтора месяца бомбят ежедневно, — сказал Стебель. — Нашу ложную батарею каждый раз в щепки разносят. И хорошо! Обе стороны довольны.

Налет так же быстро прекратился, как и начался. Стебель предложил. Букоткину осмотреть его хозяйство. Они вышли из первой башни, зашли на вторую, потом свернули на тропу, которая, извиваясь через лес, кратчайшим путем вела от башни к центральному посту и командному пункту батареи.

День обещал быть солнечным и жарким, хотя первое дыхание осени уже чувствовалось по обильной холодной росе, по желтизне листьев березок и орешника. На прозрачном голубом небе — ни облачка, не по-осеннему спокойно и море. Его синяя бескрайняя гладь застыла в лесистых берегах, и сейчас оно напоминало тихий деревенский пруд.

Тишину утра нарушил раздирающий вой сирены: на батарее опять объявили воздушную тревогу. Стебель и Букоткин ускорили шаг. Послышался рокот фашистских бомбардировщиков. Их было около двадцати. Когда первая бомба гулко хлопнула в районе ложной батареи, Стебель и Букоткин входили уже в центральный пост. Там, в оперативной комнате, были комиссар батареи старший политрук Беляков и командир первой башни лейтенант Червяков.