Копнов пробрался по ходам сообщения в выдвинутый вперед дугообразный окоп, где занимали оборону моряки отделения старшины 2-й статьи Плечева. Оттуда хорошо просматривалась сравнительно большая поляна, за которой синел Вяйке-Вяйн. Слева доносилась хаотическая стрельба: немецкие десантники высадились на берег и вступили в бой с батальоном 76-го стрелкового полка. Вот-вот должны были появиться немцы и в районе обороны ленинградского батальона.

— Здорово, земляки! — дружески протянул Копнов руку командиру отделения. — Как настроение, товарищи?

— Настроение одно: бить фашистов, товарищ полковой комиссар, — ответил за отделение Плечев.

— Хорошее настроение! — воскликнул Копнов. — Истинно ленинградское.

— А как там наш Ленинград? Говорят, фашистские войска уже у стен города стоят? — спросил веснушчатый моряк. Из-под каски у него лихо выбивался чуб рыжеватых вьющихся волос.

— Стоят немцы у нашего Ленинграда, — вздохнул Копнов. — Действительно, это так. Но город наш родной не возьмут! Не отдадут его ленинградцы…

Разговор прервала атака гитлеровцев. Длинной цепью они высыпали из камышей на открытую поляну и в полный рост пошли к опушке леса, где в окопах залег ленинградский батальон. Едва первая цепь достигла середины поляны, как последовала команда и моряки открыли огонь из пулеметов и винтовок, прижав немецких автоматчиков к земле. Веснушчатый моряк, гневно сверкая глазами, поливал из ручного пулемета цепи гитлеровцев, приговаривая:

— Получай, гад… Сухим пайком… Сполна… По первое число… Без расписочки…

Старшина 2-й статьи Плечев стрелял из винтовки хладнокровно, старательно прицеливаясь, и почти всегда его пуля клала на землю фашистского солдата.

Несколько раз вражеские автоматчики поднимались на ноги и устремлялись на окопы ленинградцев, но свинцовый ливень бросал их обратно на землю. Гитлеровцы вынуждены были отступить. Они скрылись в камышах.

— По-ленинградски дрались! — похвалил Копнов.

— Такой атакой они нас в жизни не возьмут, — сказал Плечев. — А вот авиация… Ведь гоняются самолеты за каждым нашим бойцом! Не будь у них такой авиации — ни на один остров не ступила бы фашистская нога.

— А где же наша авиация? — с вызовом спросил веснушчатый моряк.

— Есть авиация, — спокойно ответил Копнов. — Но сейчас она действует там, где решается судьба страны: под нашим Ленинградом, под Москвой, под Ростовом…

— Воздух! — раздался в соседнем окопе чей-то отчаянный крик. Плечев увидел над проливом шестерку «юнкерсов». Самолеты летели на небольшой высоте прямо на позиции батальона.

— Легки на помине, — произнес веснушчатый моряк и поправил каску. — Сейчас начнется карусель…

— Идите в дзот, товарищ полковой комиссар, — предложил Плечев, опускаясь на дно окопа. Копнов присел с ним рядом.

— Земляков я видел сегодня в бою. Хочу поглядеть на них и при бомбежке, — с задором ответил он.

Моряки были удивлены, что начальник политотдела БОБРа остался вместе с ними. Даже командир взвода при налете немецких бомбардировщиков уходил в дзот, не говоря уже о командире роты.

Минут сорок «юнкерсы» кружили над окопами ленинградского батальона, сбрасывая бомбы. В ушах стоял беспрестанный грохот взрывов и рев моторов. Черные тени бомбардировщиков с воем проносились над полузаваленными окопами, обстреливая ленинградцев из автоматических пушек и крупнокалиберных пулеметов. Осколком снаряда задело веснушчатого моряка. Плечев перевязал ему рану.

— На кой черт мы сидим на этом проклятом острове! — выругался моряк. — Кому нужны эти паршивые болота, камни, камыши! Ленинград надо защищать! Там наше место, а не здесь, у черта на куличках…

— Не будь истеричной бабой, возьми себя в руки, — строго поглядел Копнов в воспаленные глаза моряка. — Сейчас передовой рубеж обороны Ленинграда находится здесь, на Моонзунде. Пятьдесят тысяч солдат прикованы к этим камням, камышам и болотам. А ведь они Гитлером предназначались для захвата нашего города! Поэтому, чем дольше мы будем удерживать фашистские войска на островах, тем большую помощь окажем родному Ленинграду…

Немецкие бомбардировщики, сбросив бомбы и расстреляв весь боекомплект, улетели в сторону Муху. Тут же на поляну из камыша вышла первая цепь вражеских автоматчиков. К Копнову подошел командир роты.

— Рота потеряла от налета четвертую часть личного состава, — доложил он. — Соседи слева отходят с позиций в район Кейгусте.

— А мы останемся здесь, — твердо сказал Копнов и обратился к морякам: — Товарищи ленинградцы! Дорогие земляки! Отступать нам некуда. Считайте, что за вашими спинами стоит наш любимый Ленинград!..

Полковник Ключников принимал все меры к тому, чтобы остановить наступление вражеских войск на левом фланге ориссарских позиций. Его запыленная машина помчалась на север, к пристани Талику. Он знал, что там стояла 100-миллиметровая береговая батарея. С ее помощью можно будет создать сильный опорный пункт и не пустить фашистов к бухте Трииги. За центр он беспокоился меньше: там насмерть стояли испытанные в боях на Муху подразделения 46-го стрелкового полка.

В Талику Ключников встретил начальника артиллерии БОБРа. Харламов не видел полковника с самого начала войны и был рад этой встрече, хотя вид Ключникова испугал его. Правда, и раньше Ключников не отличался полнотой, а сейчас был просто страшен: глаза провалились и лихорадочно блестели, бледно-желтая кожа туго стянула продолговатое лицо, обнажая скулы.

— Не чувствую вашей поддержки, начальник артиллерии, — здороваясь, проговорил Ключников. — Где она, былая слава моряков?!

— Снаряды кончились, — оправдывался Харламов. — Пришлось взорвать батарею. А ведь только построили…

— Не рассчитывал я на это, — задумался Ключников.

— Из краснофлотцев батареи я сформировал роту. Послал к вам, — желая успокоить полковника, сказал Харламов, хотя сам отлично понимал, что батарею никем не заменить.

— Плохо дело, плохо…

Харламов не понял, к чему это относится: то ли к тому, что снарядов нет и батарея взорвана, то ли к тому, что немцы рвутся на север Саремы.

Южнее Талику против наступавших на север немецких войск Ключников бросил все имевшиеся в его распоряжении резервы. Красноармейцы и краснофлотцы занимали оборону в одних окопах. Мелкие подразделения подчинялись более крупным, но задача перед всеми стояла одна — приостановить наступление противника хотя бы на день-два. Полковник увидел обтянутую тентом грузовую автомашину бригады художественной самодеятельности 46-го стрелкового полка. К нему подошел руководитель бригады политрук Василевский.

— Может быть, концерт художественной самодеятельности сейчас дать для бойцов, товарищ полковник? — спросил он.

— Обязательно дать. Только в окопах. С винтовкой в руках, — ответил Ключников.

— Дадим, товарищ полковник, — понял Василевский.

В полном составе прибыл на позицию штаб ОВРа. Ключников увидел среди моряков даже двух девушек. Он узнал главного лоцмана Моонзунда лейтенанта Кудинова, с которым познакомился при высадке батальона Абдулхакова с Куйвасту на Виртсу.

Собранный Ключниковым сводный отряд отбивал атаки немецких десантников одну за другой. Противник то и дело посылал на моонзундцев свои бомбардировщики для обработки полосы обороны, и потом снова автоматчики шли на приступ. Кудинов, находясь в полуразваленном окопчике, стрелял из винтовки по наступавшим фашистам. Рядом с ним метал гранаты краснофлотец с катера. В окопах все больше и больше появлялось раненых. Их едва успевала перевязывать метеоролог штаба ОВРа Лена Захарова. Ей помогала девушка-эстонка, буфетчица с транспорта «Хелга», который Кудинов последним из судов проводил по начиненному минами Кассарскому плесу из Рохукюла в бухту Трииги.

Возле окопа шлепнулась мина и засыпала землей санитарок. Кудинов помог им подняться.

— Давайте-ка в тыл, девчата. Тут и убить могут…

— А раненых кто перевязывать будет?! — ответила Лена и поползла к краснофлотцу, бросавшему гранаты. Из горла моряка текла кровь, пуля прошла навылет.