«Что с Сарапиным, жив ли? Впрочем, такого голыми руками не возьмешь», — подумал он о старшине 2-й статьи.

Несмотря на огромные потери, десантные корабли подходили к острову. Вода кишела плавающими людьми, по гитлеровцы не пытались подобрать их: они стремились быстрее уцепиться за землю. Немецкие батареи перенесли огонь в глубину обороны гарнизона, чтобы не поразить свои катера. В бой вступили говорливые пулеметы, сухо защелкали винтовочные выстрелы. Бойцы батальона упорно защищались, не давая возможности кораблям с войсками подойти вплотную к берегу. Но вражеские корабли все шли и шли. Казалось, им не будет конца.

Связной от Ключникова сообщил начальнику штаба, что противнику удалось зацепиться за берег в северо-восточной части острова, около Каласте. Идут упорные бои за деревню. Под угрозой и Куйвасту. Ни слова не говоря, Охтинский побежал к пристани.

Впереди, метрах в ста двадцати, на каменистую косу с катеров и барж прыгали гитлеровские солдаты, беспорядочно стреляя на ходу. Слева тянулись изрытые снарядами окопы, из них красноармейцы вели винтовочный огонь по косе. Справа, на бруствере разваленной стрелковой ячейки, стоял станковый пулемет, надежно прикрывающий правый фланг обороны. Охтинский понял, что, пока пулемет будет бить по врагу с этой позиции, противнику не удастся пройти косу и приблизиться к окопам. Созрел план контратаки. Пулемет будет удерживать противника на месте до прихода подкрепления, обещанного Ключниковым, а потом совместными силами одним ударом можно будет смять врага и опрокинуть его.

Когда гитлеровцы кинулись по захваченной косе на окопы, длинная очередь «максима» заставила их прижаться к земле. Через две минуты они опять поднялись в атаку, и снова пулемет уложил их на землю. С катеров и барж по стрелковой ячейке ударили пулеметы. Пули с нудным свистом пролетали мимо Охтинского.

Он невольно прижался спиной к деревянной стене сарая, потеряв пулеметчиков из виду. Громовой рев заставил его отпрянуть от спасительной стены и посмотреть на косу: гитлеровцы в третий раз бросились в атаку. «Максим», дав короткую очередь, неожиданно замолк. Охтинский впился глазами в стрелковую ячейку. Так и есть, оба пулеметчика убиты. Один лицом вниз неподвижно лежал за пулеметом, другой скатился на дно ячейки. Только пулемет мог сейчас заставить немцев отказаться от атаки. Но кто заменит пулеметчиков? Охтинский решил послать к «максиму» связного, но, оглянувшись, увидел его убитым.

Ближе всех к станковому пулемету занимало оборону отделение Сычихина. С катеров и барж прыгали в воду и выходили на берег все новые и новые группы немецких солдат. Винтовочный и автоматный огонь не мог их остановить. Взоры всех невольно обратились к стрелковой ячейке, на бруствере которой высился «максим».

— Пулемет, огонь! Стреляй быстрее, пулеметчик! Давай огня, бей гадов! — слышались взволнованные голоса в окопе.

— Чертова душа, — не выдержал и Сычихин. Сложив руки рупором, он громко крикнул пулеметчику: — Открывай огонь, что тянешь! Давай!..

Гитлеровцы, ободренные молчанием пулемета, с победным криком устремились к окопам. Еще метров тридцать — и они выйдут с узкой косы. Тогда их ничем не остановить. Но тут наконец заговорил станковый пулемет. Первая шеренга замешкалась, остановилась и залегла. «Максим», не переставая, продолжал косить сбившуюся толпу врагов, оттесняя ее обратно к воде. Досталось и тем, кто лежал на земле — с бугра пулемет простреливал всю косу.

Станковый пулемет неожиданно прекратил стрельбу, Сычихин насторожился. Что бы это могло значить? Не мог сейчас пулеметчик по своей прихоти прекратить огонь. Наверное, кончилась лента, перезаряжает пулемет…

Через несколько минут «максим» заговорил снова, но вскоре опять умолк. Сычихин встревожился не на шутку: он видел, что с кораблей пулеметы вели огонь по стрелковой ячейке.

— Давай, морячок, выручай! — крикнул белокурый боец в сторону «максима».

— Какой морячок? — не понял Сычихин.

— Так пулеметчик-то — наш моряк! Я сам видел, как он прибежал к пулемету вон из-за того дома, — объяснил боец.

«Морячок? Уж не Кучеренко ли это? Они ведь где-то здесь близко», — вспомнил Сычихин о своем новом друге.

— Вот что, пойдете со мной к пулемету, — сказал он бойцу. — Надо помочь товарищу.

Белокурый краснофлотец кивнул в знак согласия и, выскочив из окопа, пополз по-пластунски за сержантом к стрелковой ячейке. Сычихин уже отчетливо увидел черную спину пулеметчика, когда «максим» заговорил снова. Да, это был действительно моряк, но не Кучеренко.

— Давай-давай, браток! Молодцом стреляешь! Бей их, сволочей! — одобрительно проговорил Сычихин над ухом пулеметчика, дружески похлопав его по плечу.

Но, заглянув в лицо пулеметчика, он остолбенел и в первое мгновение потерял дар речи: это был начальник штаба подполковник Охтинский. Из виска подполковника сочилась кровь и каплями падала на рукав кителя. На правом плече расплылось кровавое пятно, китель был распорот.

— Товарищ подполковник, разрешите заменить вас? Вы ранены, вас надо в тыл, — опомнился Сычихин.

— Прибыло подкрепление? — не поворачивая головы, спросил Охтинский, продолжая разить цепи врагов. — Без подкрепления я не могу уйти…

Сычихин ничего не знал о подкреплении, но сообразил, что начальник штаба не отойдет от пулемета, пока не придет помощь.

— Придет… пришли уже, пришли, — торопливо заверил он. — Я сам видел. Целый взвод, рота…

Охтинский разжал пальцы и устало повалился на спину. Пулемет замолчал.

— За пулемет! И стрелять до последнего патрона, — приказал Сычихин бойцу, а сам, взвалив на спину обмякшее тело подполковника, пополз в тыл.

Охтинский сначала помогал ему одной рукой и ногами, а потом выбился из сил и впал в забытье.

С каждым метром ползти становилось труднее. Сычихин взбирался по отлогому холму на гребень, за которым они оба будут чувствовать себя в безопасности. Вокруг них свистели пули, впиваясь в землю. Сзади слышались беспрерывная стрельба пулемета, резкие хлопки винтовочных выстрелов, чужой крик. Но сержант думал только о том, как бы скорее перевалить через гребень холма и спасти подполковника.

С трудом перебравшись через гребень, Сычихин осторожно положил Охтинского на траву. За холмом было сравнительно тихо. Сюда доносились лишь отголоски боя да гул «юнкерса», кружившего над дорогой, что проходила у подножия холма. Около леса Сычихин заметил санитарную машину. Сняв каску, он стал размахивать ею, подзывая санитаров. Два человека с носилками побежали ему навстречу. Не теряя времени, Сычихин взвалил на спину начальника штаба и стал спускаться. Через минуту санитары бережно уложили подполковника на носилки и понесли к машине.

— Нужно сбросить немцев в воду, сержант. Иначе нам долго не выдержать: их много, — тихо проговорил Охтинский и, слабо пожав руку сержанта, шепотом добавил: — Спасибо, товарищ…

— Сбросим, товарищ подполковник, обязательно сбросим. Вы только не волнуйтесь.

Круто повернувшись, Сычихин стал снова взбираться на холм. На гребне он остановился и посмотрел вниз. Санитары вносили подполковника в машину; возле них суетилась медсестра в белом халате. Неожиданно из-за леса вылетел «юнкерс» и спикировал на санитарную машину. Последовал один взрыв, второй, третий… Клубы дыма скрыли машину. У Сычихина перехватило дыхание. Не помня себя, он скатился с холма и бросился к месту падения бомб. Дым быстро рассеялся, но машины Сычихин не увидел. Вместо нее валялась груда обломков, а рядом — изуродованные тела санитаров. Сознание страшного несчастья пронзило его. Он принялся разбрасывать обломки, отыскивая подполковника. Охтинский лежал с обезображенным, окровавленным лицом и полуоткрытыми глазами.

— Сволочи, что же они сделали, — застонал Сычихин, до крови кусая губы, чтобы не разрыдаться. Но мешкать было нельзя.

Взбежав на холм, Сычихин заметил большую группу красноармейцев, шедших на помощь.

«В самый раз подоспели», — подумал он.

В окопе Сычихин отыскал командира роты и сказал ему: