– А что произошло на самом деле? – с любопытством спросила Тильда. – Отец сказал, что поссорился с Гомером.

– Так оно и было. Он явился ко мне с идеей ввести в игру дочку Гомера, и я поняла, что он и тебя собирается втянуть в очередное мошенничество. Можно подумать, он и без того не превратил твою жизнь в ад этим проклятым наследием Гуднайтов.

Я все повторяла: «Почему бы не сказать людям правду»? А он отвечал: «Потому что правда не сделает нас богатыми, Гвенни». Он неплохо зарабатывал на Гомере, но ему все было мало. Он решил создать Скарлет.

– Значит, ты устранилась, а я начала. Поэтому он и не велел ничего тебе говорить.

– Я ничего и не знала, пока ты не ушла из дома. Пока не поднялась наверх и не нашла последнюю, смазанную картину, Он подписал ее за тебя и продал.

– Поверить не могу, что ты так и не призналась мне насчет Гомера. Посылала деньги, чтобы мне не пришлось возвращаться с поджатым хвостом, но так и не сказала, что ты и была Гомером.

– Не была я Гомером. Все это только маска. Неудачный костюмчик, как говорит Эндрю. И он не слишком хорошо на мне сидел. Я просто не создана для роли мужчины.

– Да. Но молчала ты не потому. Понимала, что если я узнаю, то непременно останусь и буду продолжать рисовать Скарлетов.

– Не поднимай меня на пьедестал, я этого не заслужила. Я не сумела защитить тебя. Ты рисовала чудесные картины, но отец заставлял тебя подписывать их чужим именем, а я не остановила его. Еще одна сторона кошмара Гуднайтов.

– Ну не все было таким уж кошмаром, – запротестовала Тильда.

Гвен вздернула подбородок:

– Ты станешь учить своих детей рисовать?

– Обязательно. Но не подделывать картины. С этим покончено. Я была последней.

– Значит, ты снова уедешь, – решила Гвен.

– Ни за что. Я остаюсь. Это одна из многих вещей, которые Дэви сделал для меня. Вернул галерею. Мы сможем работать по-новому. И я хочу начать писать картины. Свои картины. Постараюсь брать заказы на фрески поближе к дому. Я хочу жить здесь.

– А я – нет. Хочу уехать.

– Уехать? Что же, это твое право.

– Я провела здесь тридцать пять лет.

– Самое время сменить обстановку.

– Я вернусь.

– Все в порядке, мама. Правда, все хорошо, – убежденно сказала Тильда.

– Правда, я еще не знаю, куда отправлюсь.

– Наверное, туда, где есть яхты и корабли.

– Яхты – все равно что Гомер, – вздохнула Гвен. – Нереальны. Реально это.

Она улыбнулась женщине, державшей в руке картину, и Тильда неприлично вытаращила на покупательницу глаза, разглядев, что это такое.

– Мы продаем Финстерс? – шепнула она матери.

– Не мы, а Майкл. Я всего лишь беру деньги. Эти Демпси способны продать даже прошлогодний снег.

– И не говори, – покачала головой Тильда, но вдруг вспомнила, что последняя Скарлет осталась у Дэви. – Я пойду. Поговорим завтра.

– Лучше не надо, – отказалась Гвен и выбила чек на Финстерс.

Дэви пересек белое гулкое пространство полупустого подвала. Настроение было прекрасным, и даже его мнение об этом мире в целом, несомненно, улучшилось. Сняв покрывало с кровати, он полюбовался картинами. Пять холстов, шестой у него.

Дэви вынул последний из конверта, прислонил к стене, а рядом выстроил остальные. Один длинный ряд работ Скарлет Ходж. Настоящее чудо.

Он отступил, любуясь полотнами. Коровы, цветы, бабочки, русалки, танцоры и городской пейзаж.

Присмотревшись, Дэви понял, что все они словно бы составляли определенную последовательность. Коровы перетекали в цветы, которые взмывали в воздух бабочками. Из общего ряда выпадал только пейзаж, которому следовало быть в начале.

Он поднял картину, чтобы перенести на нужное место, и замер.

Дом Гуднайтов.

Перед глазами пронеслась вся мебель, которую он передвинул за последнюю неделю. Свет и радость, исходившие от трех рисунков, внезапно сосредоточились в картинах Скарлет.

– Ты меня дурачишь, – сказал он вслух и поставил картину в начале ряда, наблюдая, как город переходит в деревню, море, ночное небо. Как же он сразу не заметил? Как же не понял, что все это рисовала Тильда?

Дэви почти рухнул на кровать.

«О Боже! Она мошенница и лгунья. Она водила меня за нос добрые две недели».

Никогда еще он не хотел ее сильнее.

Услышав шаги Тильды на лестнице, Дэви приподнялся, но тут же снова сел. И когда Тильда вошла, все в той же истрепанной китайской куртке, блестя огромными глазами за выпуклыми линзами очков, с крохотными рожками-завитками, стоявшими дыбом на голове, у него захватило дух.

Она хотела что-то сказать, но увидела поставленные в ряд картины и поднесла руку ко рту.

– Привет, Скарлет! – бросил ей Дэви.

А Клеа в этот момент тоже было не до веселья.

Во-первых, Мейсон совершенно не обращал на нее внимания. Напялил дурацкий парчовый жилет, в поисках которого она обшарила все магазины Колумбуса, и вел себя как инспектор манежа в цирке. Даже купил ей уродливый стул, расписанный подсолнухами и птицами. И что прикажете ей с ним делать? Клеа была готова мириться со многими недостатками мужчин, которые женились на ней, но только не с потерей достоинства. У Сирила этого достоинства было хоть отбавляй. Поневоле пожалеешь о его кончине. Останься у него деньги, другого мужа ей и желать было бы нечего.

Томас, официант, произведенный в повара, тоже вел себя как-то странно, бросая на нее сердитые взгляды поверх канапе. Он и до этого не отличался дружелюбием, хотя какого дружелюбия можно ожидать от слуги? Возможно, у него несварение желудка – все блюда были несколько жирноваты. А может, его мучает головная боль, – на эти синяки просто страшно смотреть. Собственно, ей-то все равно, но неприятно, когда тебя так разглядывают. Все время отвлекаешься.

В довершение всего откуда-то возникший Рональд попытался взять ее за руку. Господи, как же бестолковы эти мужчины!

– Не здесь, – прошипела она, оглянувшись на Мейсона, но тот, к счастью, был поглощен собственным цирком и не смотрел на нее.

– Я кое-что узнал насчет галереи, – сообщил Рональд, и ей пришлось позволить увлечь себя к столу с закусками.

– Это насчет картин Скарлет Ходж. Тут дело нечисто, – продолжал Рональд, набирая в тарелки канапе. – Их не только мало кто видел, о них вообще нет информации. Одна газетная статья, а потом – ничего. Тони Гуднайт продал шесть картин, но больше о них не упоминал.

– Скарлет Ходж умерла, – раздраженно напомнила Клеа.

– Свидетельства о смерти нет, – заявил Рональд, жуя креветку.

– И что? – Клеа снова перехватила пронзительный взгляд Томаса и угрожающе нахмурилась. «Прекратите немедленно», – мысленно приказала она ему. Дождавшись, когда с лица Томаса исчезнет зловещая гримаса, она повернулась к Рональду. – Я спрашиваю, что тут такого?!

– Если свидетельства о смерти нет, – пояснил Рональд, – значит, она не умирала.

– Она могла умереть в другом месте. Может…

– Думаю, ее вообще не существовало, – перебил Рональд. – Эти штуки с креветками просто…

– То есть как это «не существовало»?!

– Свидетельства о рождении тоже нет. Ни Гомера, ни Скарлет.

– Кто такой Гомер? – фыркнула Клеа, теряя терпение.

– Отец Скарлет. «Гуднайт-гэлери» сделала состояние на Гомере, потом вдруг переключилась на Скарлет, а через несколько месяцев о ней словно забыли. С этого времени, собственно говоря, и начинается период упадка галереи, – пояснил Рональд. – Ты была права. Что-то тут не так.

– Правда? – Впервые, с тех пор как Рональд отдал ей деньги Дэви, в глазах Клеа появилось нечто, похожее на одобрение: – Рональд, ты великолепен!

Рональд вспыхнул, мгновенно забыв о креветках.

– Клеа, я…

Она многозначительно сжала его руку:

– Узнай все, что можешь, и приходи завтра утром. В десять. Прямо ко мне в спальню.

– Обязательно, – задохнулся Рональд, чуть не уронив тарелку. – Обязательно приду, я…