– Я покупаю еду в ресторанах, – смущенно признался Томас. – Это высвобождает мне время для расследования.

– О, вот как? – оживилась Гвен. – В ресторанах?!

– Только об этом никому, договорились?

– Ни единой душе.

– И не забудьте про картины, – напомнил Томас, открывая дверь в галерею.

– Ни за что на свете, – поклялась Гвен, спеша выйти до прихода первого посетителя.

Полчаса спустя Тильда наблюдала из офиса за происходящим в галерее с каким-то странным чувством – словно смотрела старый фильм. Она сотни раз видела подобные показы, с самого раннего детства, когда ей приходилось вставать на табурет, чтобы дотянуться до окошка в двери. Но на этот раз чего-то не хватало, и она не сразу поняла – дело в том, что здесь некому играть роль заводилы. Никто не стоит посреди комнаты, с улыбкой руководя спектаклем.

Но тут в галерее появился Мейсон, жизнерадостный, сияющий, в парчовом жилете, под руку с Клеа, которая была про сто великолепна в черном платье с вырезом до талии и огромными золотыми обручами в ушах. Мейсон направился прямо к центру комнаты, смеясь и жестикулируя, словно пародируя отца Тильды.

«Бедняга. Он явно не дотягивает», – с жалостью подумала она.

В офис вошел Дэви.

– А, Вилма сегодня в своем китайском жакете. Кажется, самое время стянуть что-то и обжиматься в шкафу.

– Мейсон и Клеа уже здесь, – сообщила она.

– Тогда уходим.

Дэви захватил ключи от машины Джеффа. Посмотрел в окошечко и восхищенно присвистнул.

– Что там?

Тильда проследила за его взглядом.

Клеа успела повернуться, демонстрируя собравшимся изящную, полностью обнаженную спину. На глазах у всех присутствующих она нежно улыбалась Мейсону. Идеальный профиль затмевала лишь не менее идеальная линия бюста.

– Вот оно что, – протянула Тильда, стараясь, чтобы голос не прозвучал уж слишком резко.

– Остынь, Вероника, – ухмыльнулся Дэви. – Я просто наслаждаюсь пейзажем. Знаю-знаю, она – адское отродье. И все же…

– И все же она хороша в постели, верно? – договорила за него Тильда, наблюдая, как Клеа с кошачьей грацией шествует по галерее. «Терпеть тебя не могу!» – Куда лучше меня.

– Да, – кивнул Дэви. – Ну что, идем?

– Намного лучше меня? – не отступала Тильда.

Дэви закрыл глаза:

– Зачем ты занимаешься всякой ерундой? Знаешь ведь, чем это кончится.

– Скажи, – настаивала Тильда.

Дэви вздохнул и заглянул в галерею.

– Видишь ту мебель, которую ты разрисовала? Каждое твое движение было действительно необходимым, потому что ты усердно трудилась и у тебя есть к этому призвание.

– Спасибо, – прошептала Тильда, невольно тронутая его словами.

– Так вот. Клеа трахается с таким же вдохновением, как ты – рисуешь.

Тильда охнула.

– Если это тебя утешит, она скорее всего рисует так, как ты…

– Больше ты до меня не дотронешься! – вспылила Тильда.

– А что, раньше имелись шансы дотронуться? – удивился Дэви. – Так мы идем или нет?

– Разумеется, – кивнула Тильда, пытаясь думать только о главном. Они вернут картину. Дэви получит свои деньги. Потом занавес опустится – он уедет в Австралию, а она вернется к спокойной жизни мастера фресок.

– А что, собственно, случилось? – спросил Дэви.

– Знаешь, до твоего появления я была счастлива, – выпалила Тильда, направляясь к двери.

– Неправда. Ты…

В офис ворвался Итан. Он тащил на руках Стива, обряженного ради праздника в парчовый жилет и черную бабочку, что отнюдь не улучшало настроение пса.

– Надин сшила жилетик, – пояснил Итан. – Она сказала, что такова одежда всех мужчин, собравшихся на открытие галереи.

– Вот Мейсон обрадуется! – вздохнула Тильда. – Только никого не укуси, Стив.

– Вы уходите? – спросил Итан.

– Да, – кивнул Дэви, – мы…

– Что же, желаю «успешно штурмовать замок», – сказал Итан, унося Стива в галерею.

Дэви ошарашенно смотрел ему вслед:

– Неужели все знают, что мы сегодня идем на преступление?

– Джефф не знает. Мы стараемся не вовлекать его в наши дела, ведь нам может понадобиться адвокат.

– Рад это слышать, – съехидничал Дэви, выходя на автостоянку. – Вам следовало бы поставить здесь фонари.

– Для этого нужны деньги. Дай мне хотя бы расплатиться с Саймоном за краску. А ведь есть еще и закладная!

Они сели в машину.

– Ах да, закладная! Это и есть та самая идеальная жизнь, которую я испохабил?

– Ладно, прости. Ты не виноват ни в чем. И во всем.

– Я не…

– До твоего появления я не осознавала, насколько несчастлива. Только все ниже склоняла голову и продолжала идти. И тут ты хватаешь меня в шкафу, и мне приходится признать, что я не только жалкая мазилка, но еще и в постели ничего не стою.

– «Ничего не стою» – это твои слова. Не мои. И я готов всему тебя научить, – вызвался Дэви.

Тильда повернула к нему голову:

– Я рада, что ты отремонтировал галерею.

– Знаю.

– Она такая красивая… куда красивее, чем в моих воспоминаниях. И когда я увидела все то, что нарисовала тогда, мне вдруг захотелось рисовать снова. Что-то настоящее. Это дает ощущение счастья. А когда ты уедешь, все это тоже уйдет, потому что сами мы этого не вытянем. Нет ни времени, ни… – Тильда махнула рукой. – Ни куража. Не то, что у моего отца. Гвенни вернется к кроссвордам, Надин – к погоне за карьерой, а я – к фрескам. Так что спасибо за то, что вернул галерею, но ты разрушил мою жизнь.

– Знаю, – повторил Дэви.

– Ничего ты не знаешь.

– Я знаю, что ты – большой художник. Что ненавидишь рисовать фрески. Что любишь свою семью. Что ужасно злишься за что-то на своего отца. И что галерея – это твое и только твое. Я знаю тебя.

Тильда задохнулась от неожиданности.

– Не настолько, как тебе кажется, – нашлась она, глядя в окно. – Ну так мы едем или остаемся?

Дэви завел мотор.

– Учти, там будут шкафы, Вилма. Так что держи себя в руках.

– Да, и еще одно, – вспомнила Тильда.

– Что именно?

– Если сегодня что-то пойдет не так, я остаюсь. Ни за какие коврижки не покину тебя. И не смей выпихивать меня из двери. Сегодня мы работаем вместе. И только вместе.

– Согласен, – кивнул Дэви, немного помолчав. – Но это в последний раз. Сегодня все будет кончено.

– И слава Богу. Едем.

Гвен не находила себе места. При виде Мейсона ей хотелось плакать.

«Такой славный человек. Может, попросить Форда пришить его?»

Нет, так шутить грешно, однако было бы неплохо, если бы кто-нибудь огрел его по голове, потому что сейчас он собственноручно гробил всю затею с показом. И как бы она ни противилась возрождению галереи, все же не могла не желать успеха собственной семье и особенно младшей дочери.

Мейсон тем временем убеждал растерянную женщину, решившую купить комод, расписанный оранжевыми зебрами, что это прекрасное вложение средств.

– Предметы искусства постоянно дорожают, – распространялся он, и Гвен, поспешно обойдя стойку, взяла его за руку.

– Мейсон, дорогой… – начала она.

– Пожалуй, я немного подожду, – пробормотала женщина, отступая. – Можно погладить собачку?

– Конечно, – с готовностью кивнула Гвен. Мейсон покачал головой.

– Эта собака все нам испортит, – прошептал он. – Нельзя ли ее убрать? Нас никто не принимает всерьез.

«Ну да, особенно если мы продаем мебель с оранжевыми зебрами».

– Понимаешь, – объяснила она вслух, – эта мебель – не вложение капитала. Ты покупаешь эти изделия потому, что они тебе нравятся, а не потому, что искусство дорого ценится.

Мейсон нежно посмотрел на нее и погладил по руке.

– Предоставь это мне, Гвенни. Я знаю, что делаю.

«Как же, знаешь!»

Удостоверившись, что он не пристает больше к бедной женщине, она вернулась за стойку.

В глубине галереи Майкл чему-то смеялся вместе с женщиной, держащей картину Финстерс и не сводившей при этом глаз с собеседника. С той минуты, как открылись двери, этот тип каким-то чудом сбыл с рук уже трех Финстерс.