Виски ныли. Подкрадывался очередной приступ головной боли от перенапряжения. Надо напоминать себе не сжимать челюсти так сильно, а то зубы треснут. «Успокойся», — велел себе Райан, однако стресс всегда поддавался контролю с трудом.

Как бы он ни старался, учебник по матанализу и практические упражнения в плане понимания могли бы с таким же успехом быть написанными иероглифами. Райан всегда получал хорошие оценки по математике — геометрии, алгебре, тригонометрии — а кое–где в семестре проскальзывали и отличные. А теперь он отчаянно пытался понять хоть что–то.

Райан читал, что у мозга существует предел обучения. В один прекрасный момент он просто отказывается усваивать информацию, чтобы ты ни делал. От матанализа у Райана болела голова. И чем больше он старался разобраться в предмете, тем сильнее становились боли. Может, у него аллергия на матанализ? Или он просто оправдывает потерю интереса к математике? Он не хочет ее учить, поэтому она сделалась такой тяжелой. Можно переключиться на что–нибудь поинтереснее. У людей бывают психосоматические болезни, воображаемые болезни, которые кажутся им настоящими. Возможно, он сам себе вредит?

Отца вечно не было дома, а мать Райан не знал. Сумико, наверное, поступит в колледж и уедет. Он останется один. Один и с пустой головой. Ничтожество. Ничто больше не имело значения. Может быть, жизнь на самом деле ничего не значит. Все, кто думают иначе, обманывают себя.

Райан вздрогнул, когда в кармане завибрировал телефон. Обычно он включал звук, как только выходил из школы, но сегодня за всеми волнениями забыл. Один взгляд на имя и лицо на дисплее заставил его улыбнуться:

— Привет, Сумико. Что такое?

— Хочешь заскочить?

— Домашки нет?

— Я ее доделала в читальном зале.

— Везунчик, — Райан свирепо посмотрел на стопку собственного домашнего задания.

Он попытался вспомнить, где отец держит спички. Он бы сжег всю эту груду. А почему бы не спустить пар? Можно подумать, отцу есть до этого дело. Если он вообще заметит.

— Много дел?

— Ничего, что не могло бы подождать. Я зайду в десять.

— Отлично. Увидимся, здоровяк.

— Не буду называть тебя «маленькая леди».

Сумико хотела, чтобы это было только между ними.

— А то звучит, как плохая пародия на Джона Уэйна[16].

— Джона как–как?

— Ты безнадежна, — рассмеялся Райан.

Когда Бобби объяснил, что он из ФБР, Барбара Найс — Миллер усадила его в гостиной. Она даже предложила чашку чаю, которую Бобби отверг как знак невысказанного интереса к разговору. Барбара села напротив, усадив на колени своего йоркширского терьера «Малютку» Себастьяна, будто Бобби могло понадобиться опросить и собаку. Крохотный пес облаивал Бобби с момента его появления и до сих пор, пока хозяйка не подняла его на руки. Тогда собачка успокоилась и только смотрела настороженно.

«Наверное, собака знает, что мое удостоверение фальшивое».

— Так что вы хотите знать о том ужасном дне, агент Уиллис?

— Вы не заметили ничего необычного?

— Я беседовала с малюткой Себастьяном во время нашей утренней прогулки, — Барбара с любовью посмотрела на собачку и почесала ее за ушами. — Поначалу я подумала, что что–то взорвалось. А потом увидела, как все эти машины выходят из–под контроля и врезаются одна в другую. Я подхватила малютку Себастьяна и спряталась за банковским щитом, ну, который время и температуру показывает. Себастьян трясся, как осиновый лист. Пока всё взрывалось, я зажмурилась и хотела закричать. Наверное, я и кричала. Правда, сама себя не слышала.

Бобби показал ей снимок мужчины в котелке:

— Видели этого человека?

— О да, сумасшедший тип!

— Сумасшедший?

— Поначалу я обратила на него внимание, потому что он был так строго одет. Все это время он простоял там. Разумеется, у него ведь не было маленького песика, которого надо защищать, правда, мистер Себастьян? — ее голос подскочил на пару октав.

Бобби откашлялся, надеясь, что она обратит внимание на еще одно человеческое существо в комнате:

— Сумасшедший, в смысле, бесстрашный?

— Или парализованный ужасом, — проговорила Барбара. — Будем снисходительнее. Может, он просто был слишком болен, чтобы искать укрытие.

— Почему вы решили, что он был болен?

— Перед тем, как начались аварии, он массировал виски, — объяснила она. — Как будто у него очень голова болела. У моей тети Вильгельмины бывают такие мигрени, что ее рвет. Может, бедняга слишком плохо себя чувствовал, чтобы убежать.

— А после происшествия? Вы видели, как он уходил?

— Наверное, от шока ему стало полегче. Он ушел прежде, чем с ним смогла поговорить полиция. Я пыталась помочь — я проходила курс первой помощи пятнадцать лет назад — но всё это было так ужасно… Я ничего не могла сделать до прибытия парамедиков.

— Спасибо, что уделили время, мэм.

— Не за что, — она проводила Бобби до двери. — Попрощайся с милым агентом ФБР, Себастьян.

Песик снова начал лаять и не замолкал, пока Бобби не сел в машину.

Следующим пунктом было маленькое заведение «Сантехнические работы Кириакоулиса». Бобби хотел побеседовать с Лианой Бекакос, которая сообщила, что ее начальник, Фрэнк, пропал после последнего вызова во вторник. Сама она лично ничего не видела, но Бобби надеялся, что Лиана сможет рассказать что–нибудь о Фрэнке.

Она разговаривала с ним через прилавок, нервно накручивая черные пряди на пальцы.

— Нет, Фрэнк совсем не такой. Он очень ответственный. Он бы ни за что просто так не сбежал в Атлантик–сити. Весь бизнес на нем. Если он не будет работать, и работы не будет. Это его репутация. Я обзвонила клиентов и отменила вызовы. Понятия не имею, что делать.

— Когда вы с ним разговаривали в последний раз?

— Он звонил сказать, что приехал к дому Кэрри Гиллард на Лафферти. Новый туалет устанавливать. Обычное дело.

— И больше не звонил?

Лиана покачала головой:

— Он обычно звонит по дороге, если задерживается из–за пробок. Или отмечается, когда приходит на работу. Я звонила на сотовый, но никто не отвечает. Просто включается голосовая почта. С домашним телефоном та же история.

— Семья у него есть? Жена? Дети?

— Он вдовец. Жена скончалась пять лет назад. Рак груди. Детей нет. Он живет один, но у меня есть запасной ключ. Я заглядывала к нему домой. Никаких следов.

— А той Кэрри звонили?

— Да, когда Фрэнк опоздал к следующему клиенту. Я хотела узнать, когда он выехал. Она сказала, что он ушел час назад. Фургона и след простыл, — она говорила всё быстрее, будто спешила вывалить факты, чтобы расследование продолжалось. — Думаете, его похитили?

— А что, есть такая вероятность?

— Кому и зачем делать что–то подобное? Ради выкупа? Он рабочий. Отнюдь не богат. Я бы знала, я же его бухгалтер.

— Хотел бы я знать, — с сочувствием проговорил Бобби.

Он подозревал, что Фрэнка убили исключительно из–за фургона и всё на этом, но не мог себя заставить сказать это Лиане. Кто он такой, чтобы разрушить лелеемую ей надежду на возвращение шефа живым и невредимым? Он может и ошибаться. Почему бы и нет.

Но вряд ли.

Дальтон Рурке не мог вернуться домой до окончания уроков, так что остался тусоваться с Джимми Феррато на баскетбольной площадке за старой средней школой Баркли. От улицы спереди их скрывало дряхлое здание, а сзади — деревья. Крохотный островок вменяемости. Они сидели на растрескавшейся площадке и выдергивали пучки травы, которые пытались отвоевать местечко для Матушки Природы.

— Травка есть? — спросил Дальтон.

— Если бы, — отозвался Джимми. — В субботу утром мама отыскала мою заначку. С тех пор я на мели.

Вместо травки они выкурили оставшиеся сигареты — десяток на двоих, коротая время. Заброшенная разваливающаяся школа с запущенной игровой площадкой служила еще одним доказательством того, что жизнь бессмысленна. Чего бы ты ни пытался достичь, к чему бы ни тянулся, всё ускользнет, как в песне Kansas «Пыль на ветру». Через сотню лет кому какое будет дело, что он пропускал уроки, прогуливал школу, свалил с ног Тайлера Шеклфорда, жил и умер? В мире, где ничто не имеет значения, можно делать всё, что заблагорассудится. К сожалению, Дальтону всё же приходилось переживать кратковременные последствия.