После первого порыва смотаться из школы во время эвакуации Дальтон понял, что просто оттягивает неизбежную головомойку. То обстоятельство, что ничто не имеет значения, не мешало попутно портить ему жизнь. Он не продумывал свой побег. Книги остались на парте, а рюкзак — на стуле.

— Ты правда обнюхивал ее волосы? — спросил Джимми.

Дальтон сделал длинную затяжку и, когда сигарета превратилась в окурок, швырнул ее через площадку и зажег следующую:

— Ага.

— Зачем?

— Я есть хочу, — ответил Дальтон. — А ее волосы пахли сладостями.

Джимми хохотал, пока его не одолел кашель:

— Чего?

— Шампунь или кондиционер или еще какая фигня, — пояснил Дальтон. — Они пахли клубникой, медом и миндалем. У меня аж в животе заурчало.

— Ты спятил.

— Девчонки моют волосы всякой ароматизированной фигней и ждут, что ты не будешь их нюхать? Да ладно! Шоколад, карамель и зеленые яблоки.

— Ни в жизни!

— А еще ананас. Кокос и капельку маршмеллоу.

— Ну ты и трепло!

— А может, это всё ее духи, — широко ухмыльнулся Дальтон. — Мужик, прямо целый буфет.

— Чувак, ты больной.

— Может быть, — согласился Дальтон. — Но сейчас я помираю с голоду. Сколько времени?

— Ты на мне часы видишь? — парировал Джимми. — А мобилу у меня конфисковали за травку.

По крайней мере, у него было, что конфисковать. У Дальтона не имелось ничего ценного — не считая шмоток из секонд–хэнда и подержанной стереосистемы.

Дальтон встал и, почувствовав головокружение, пошатнулся, прежде чем восстановил равновесие. Докуренную сигарету он растер пяткой, а потом начал кашлять — горло драло и жгло.

«Слишком много никотина».

После кашля ныла голова. Дальтон натянул на уши вязаную шапку и прижал ладони к вискам. Перед глазами прыгали темные мушки.

Чтобы не допустить еще одного приступа кашля, он тихо проговорил:

— Пошли обратно.

Через полчаса Дальтон переступил порог дома дедушки и бабушки, держась так, будто позади нормальный школьный день, о котором неохота разговаривать. Он открыл и закрыл дверцу шкафа, будто сгрузил туда рюкзак, которого на самом деле у него с собой не было.

— Я дома, — сказал он.

— Ты поздно, — донесся из столовой голос бабушки.

— Дела, — неопределенно отозвался он.

Дальтон зашел в столовую и увидел, что обед уже заканчивается. Такое ощущение, что с каждым днем они садились обедать всё раньше и раньше. Скоро в полдень есть станут. На столе не было ничего особенного — что–то вроде разогретой в микроволновке курятины. Они никогда не готовили ничего сложнее макарон с сыром и яичницы. Ему не поставили ни еды, ни тарелки. Сколько еще способов можно найти, чтобы сказать ему, что они никогда не хотели растить его, что он просто взваленная на их плечи обуза, ошибка, которую мать совершила, а потом спихнула на них, умерев родами?

— Я есть хочу, — проговорил он.

— Сунь что–нибудь в микроволновку, — сказала бабушка, будто разговаривала с дурачком.

Прикрыв глаза, Дальтон представил, как сует в микроволновку ее седую голову и готовит на полной мощности, пока глазные яблоки не выскочат из глазниц, как пробки из бутылки с шампанским на Новый год. Или они просто вскипят и вытекут по щекам, как сбежавшее молоко.

Не успел Дальтон найтись с остроумным комментарием, как дед поинтересовался:

— Где твоя домашняя работа?

«Начинается», — подумал он.

— Не задали.

— Откуда ты знаешь, — продолжал дед, — если свой рюкзак оставил в школе?

Они что, видели, как он входит с пустыми руками?

— А, забыл. Мы так перепугались из–за бомбы.

— Завуч звонил, — сообщил дед. — Опять. Тебя отстранили от занятий на неделю. И подумывают об исключении.

— Можно подумать, мне не положить на эту школу.

— Иди в свою комнату! — завизжала бабушка. — Ты под домашним арестом!

— Я есть хочу.

— Живо, Дальтон, — дед приподнялся со стула.

Дальтон уперся взглядом в лежащий на столе нож для масла, гадая, достаточно ли он острый, чтобы перерезать старику глотку. Он смотрел в рассерженное лицо деда, пальцы сгибались–разгибались и подрагивали. Бабушка держала в руке беспроводной телефон, готовясь в случае чего набрать 911. Они бы с радостью от него избавились. Мысль о том, чтобы дать им желаемое, успокоила Дальтона достаточно, чтобы он смог развернуться и уйти.

— Как ты смеешь позорить нас! — кричала вслед бабушка. — Ты позор семьи, прямо как твоя гулящая мать!

Их только это и беспокоило — какими он их выставляет в глазах соседей и школьной администрации. Их не волновало, счастлив ли он, сыт, здоров — если это не касалось их так называемых родительских навыков.

Дальтон с грохотом поднялся по ступенькам, намеренно сильно топая с надеждой, что что–нибудь сломается и потребует ремонта, на который у них нет денег.

Он ворвался в свою спальню — самую маленькую в доме комнату — и грохнул дверью так, что та задребезжала на петлях. Тут царил полный бардак, но Дальтона это не беспокоило. Все поверхности были завалены одеждой и обертками от конфет и фастфуда. Дальтон хотел, чтобы его комната была язвой на теле дома, чем более отвратительной, тем лучше. В последнее время они переступали его порог лишь затем, чтобы проверить, нет ли наркотиков.

За закрытой дверью до него не добраться. С глаз долой, из сердца вон — вот как с ним обращались. Его ограничили до крохотного уголка дома. Миссия завершена. Теперь они смогут отлично провести вечер без необходимости смотреть на него лишний раз.

Ну и ладно. Дальтон вытащил из шкафа черную толстовку, надел черные джинсы и черные ботинки. Потом выбрался из окна, пересек крышу веранды и спрыгнул на землю около подъездной дороги. Он встретится с Джимми Феррато, если друг сумеет избежать наказания, которое приготовили его предки, они вместе проедутся на восток и вытрясут немного деньжат из саммердейловских ребят. Дальтону нужно было снять напряжение, а детишки из Саммердейла так и лезут под кулак.

Разочарованный эффектом своего ложного сообщения о взрывчатке, Джесс Трамболл вернулся домой в четыре в паршивом настроении. Да, примчались копы с ищейками и здание эвакуировали, но потом… Скукотища. Все просто толпились там, будто пропустили автобус и не помнили, как добраться домой пешком. Правда, он не обдумал свой план с точки зрения развлекательной ценности.

Пригладив ладонью бритую макушку, Джесс зажмурился на несколько секунд, гадая, не найдется ли в аптечке аспирина. С самой эвакуации у него болела голова, и боль не проходила, а становилась только хуже.

Он лениво подумал, сложно ли сделать настоящую бомбу, крутую, с таймером. Не то чтобы ему в самом деле хотелось убить всех этих тупиц в школе, но он бы с удовольствием полюбовался на выражения их лиц, когда школа взорвется, как вулкан Кракатау. Он слыхал, что в интернете есть информация об изготовлении бомб в свободном доступе. Был бы только компьютер. Всегда можно, разумеется, заглянуть в библиотеку. Может быть, чопорная библиотекарша при его виде схлопочет сердечный приступ. Будет забавно. Но даже если он найдет инструкции по изготовлению взрывчатки, придется пробраться в школу и заложить чертову штуковину в туалете или еще где–нибудь. Например, в ящике стола мисс Гаррити. Сучка выводила его из себя так, будто это была цель всей ее жизни. День, когда он вылетел из этого гадюшника, стал лучшим днем в его жизни. Теперь он только хотел на десять минут обратно, чтобы оставить прощальный подарочек.

Возможно, когда–нибудь.

Джесс вздохнул, заметив на подъездной дороге загрунтованную развалюху своего старика. Он опасался неизбежной стычки. Смирившись, он вошел в кухню: отец сидел за столом и пил пиво из большой бутылки.

«Снова здорово».

Бутылка была, должно быть, второй или третьей за день, если он еще не переключился на что покрепче. По крайней мере, он все еще держался на ногах. Пятьдесят на пятьдесят, что к четырем Джесс найдет его в отключке где–нибудь в доме — скорчившимся над тазиком или растянувшимся где–нибудь в коридоре в луже подсохшей блевотины.