Грызлов больше не вспоминал этот разговор, а после него решил не допрашивать Ларина Алексей Николаевича.

А дальше началось. Сразу после событий на Хортице Егор допросил пленных разбойников, и шестеро из десяти указали, что именно Григорий Попов заплатил за похищение Елизаветы Глов. Полицейские, оставленные в доме графа, из охранников превратились в стражу, и под конвоем сопроводили Григория Васильевича в карцер. Отца и сестру тогда трогать не стали, позже Грызлов обоих вызывал на допрос.

А вот Андрея Рыллева решили-было арестовать, да его в имении уже и след простыл. Еще в тот воскресный обед, когда Ларин устроил свой жестокий допрос, хитрый мошенник понял, что дело гибло и земля начинает загораться у него под ногами. Он бежал, правда недалеко, позже его поймали в Никополе. Хотел через Крым удрать за границу, да один из людей Коншина его узнал, и будучи в курсе дел Александровска, задержал беглеца, но это случится потом.

А сейчас Григорий послал своего человека к Лаврову, молодому дворянину, которого он через свое влияние в Екатеринославске определил на место правой руки полицмейстера, сместив Егора с этой должности. Но вряд-ли его ставленник был в состоянии помочь своему благодетелю. Люди Попова нашли домашних и слуг Лавровых в замешательстве, недоумении и просто таки в панике, весь дом стоял на ушах. Ведь молодой господин, правая рука полицмейстера, совершенно голый ловил по всему дому бабочек, и кричал что они для императора.

— Помешательство. — дал диагноз Мирон. — Будем надеяться что в ближайшие сутки он придет в себя, иначе таким и останется. — его слова повергли в истерику несчастную Лаврову.

Причиной такому происшествию было чрезмерное увлечение молодым Лавровым молоком земли, которым его щедро снабжал Григорий Попов, да и срубил тот сук, на котором хотел не только восседать, но и танцевать в свое удовольствие. Так что из-под стражи выручить было некому. Григорий, не смотря на ранения, показания Унге и разбойников, все отрицал, вел себя нагло и требовал скорейшего освобождения, не забывая при этом сыпать угрозами.

Ларину ничего не грозило, но он все-равно пребывал некоторое время на острове, вместе с немцами и людьми Федора они шерстили остров, ища тайники и землянки бандитов. Во вторник из Киева пришла телеграмма, так и так, заниматься будет сам владыка, от вас требуется повсеместное содействие. Уже в четверг прибыл спец-десант, и после беседы с Сергеем, Грызлов немедля приступил к своей нелегкой работе по очищению губернии от поразившей ее заразы, разослав остальной десант по деревням и местечкам губернии, для сбора информации.

Григорий был неразговорчив, кроме угроз от него ничего не добились. Тогда, с подачи Коншина, решили арестовать Марию Коншину.

— Она беременна от него, вот на этом и сыграйте. — предложил Владимир Степанович.

— А невестку вам не жаль? — спросил его Евдоким. Они находились все в том-же кабинете, где совсем недавно между агентом владыки и молодым Гловом происходил разговор.

— Она знала на что шла, когда изменяла моему сыну! — ответил тот. — И знала, что Григорию, рано или поздно придется ответить! — он перевел дух. — Да и потом, — уже спокойным голосом продолжил мужчина. — она свидетель, и очень ценный свидетель.

— Ну да, ну да. — с задумчивым видом произнес Грызлов.

Так и случилось. Зная о беременности девушки, Евдоким надавил на эту тему, и Мария начала говорить. Знала она не очень много, в основном подтвердила показания Унге, но вот один ее рассказ оказался очень ценен, и немного шокировал даже ушлого Грызлова.

— В него сложно не влюбится, — глотая слезы говорила Мария. — вот та малолетка и влюбилась. А он! Он ею воспользовался! А когда она забеременела, то пригрозила все отцу своему рассказать. — девушка расплакалась. Евдоким дал ей воды, дождался пока она придет в себя. — За дело взялся Андрей, — все еще всхлипывая говорила дальше Мария. — а Григорий просил ее, убить ребенка, но она сказала что пойдет к отцу. И вот, Гриша пригласил Анну к себе, послал карету. Попросил не говорить пока отцу, сам обещал женится. Он напоил ее чем-то, по дороге домой Андрей, с еще одним, я его не знаю, удушил ее, когда та уснула. Тело занес в сарай, повесил на балке… — она прижала правую ладонь ко рту и зашлась беззвучным рыданием.

— Вы знали?

— Нет, — всхлипнула девушка. — я когда мы вер..- она громко икнула. — вернулись узнала, а потом мне Андрей все рассказал.

— Как?

— Когда опился. — просто ответила Мария, она подняла заплаканные глаза на Грызлова. — Что мне будет?

— Суд. — просто ответил тот.

— А ребенок? — ее голос дрогнул.

— Монастырь. — прозвучал вместо ответа приговор.

И даже теперь Григорий отпирался! Но это уже было неважно.

— А Унге говорит что внушал. — нашел несоответствие Евдоким Авдеевич.

— Иностранец, — пожал плечами Коншин. — тем более что он не был участником разговора, а так, подслушивал.

В этом был резон. Они сидели в кабинете полицмейстера и ужинали. Вообще, Владимир Степанович принимал самое активное участие в расследовании, оказывал всяческое содействие.

— А что Белянский Мирослав? — продолжал допрос Грызлов.

— Я не знаю… — испугано прошептала Мария, она поняла что для себя оправдательного приговора может не ждать.

Это была правда, девушка действительно не знала ничего о Мирославе Белянском, а вот кто знал, так это Андрей Рыллев, которого привезли из Никополя в ночь с пятницы на субботу. Вид у него был потрепанный, а под правым глазом чернел синяк на пол-щеки, люди Федора не особо церемонились с дворянином, и в виду этого, тот еще в Никополе дал свое полное согласие сотрудничать со следствием.

Рыллев решил все валить на Григория и Унге, что это они все организовали, а он бедный несчастный был чуть-ли не заложником у этих злых и корыстных людей. Грызлов принял игру, и даже некоторое время подыгрывал, а когда понял что ничего нового не узнает, начал вести допрос в иной манере и наступил со стороны силы:

— А вы знаете, что за убийство дворянки, несовершеннолетней, чьи предки, между тем, принимали непосредственное участие в становлении власти империи на этой земле, я могу и сам придумать казнь. Владыка наделил меня такими полномочиями. — смотря прямо в глаза Андрею произнес он. — Ведь умереть быстро, и без мучений, это одно из высших благ жизни. — Евдоким легонько улыбнулся, Андрей с интересом слушал его. — Я не буду рассказывать вам о крысах и ведрах, я уверен, вы знаете. — он сел на стол, вполоборота к допрашиваемому. — Можно ваши яички, подсоединить медным шнурочком, к…как ее… — Грызлов клацал пальцами в воздухе. — динамо…динаме… — мужчина деланно ломался вспоминая слово. — Машина! Динамо-машина! — как-бы неожиданно вспомнил он и соскочил со стола. — Точно! Динамо-машина! Или, — Евдоким Авдеевич прищурился, глянул в сторону, снова посмотрел на Андрея, цокнул языком. — душить, — он пригнулся к столу, оперся на него руками и посмотрел на Андрея одним глазом, повернув к нему правую сторону лица. — вы знали что повешенные умирают не сразу? Да, — снова смотрел обеими глазами, поднялся от поверхности стола. — многие висят, додыхают! Ну, так, этот процесс и вовсе в забавную пытку превратить можно. — допрос шел в комнате три на три, по центру стоял грубый стол, напротив друг-друга два стула, на трех из четырех стенах находилось по двери. Евдоким Авдеевич выпрямился, повернулся правым профилем к собеседнику, уставившись в грубо оштукатуренную стену серого цвета, на которой не было двери. — Особенно долго помирают маленькие девочки. — с задумчивым видом протянул он, Андрей отвел глаза, уставился на поверхность стола. — А еще, — продолжал рассуждать Грызлов. — заразить его хворью, сифилисом, — он повернулся к Андрею лицом. — пусть мучается, сидя в подвале каком-нибудь с гнойными язвами на теле. — Рыллев поднял на него глаза, еще в самом начале разговора глаза эти были невинны как у теленка, на лице была маска простецкого выражения, а на губах то и дело сияла неловкая улыбка. А вот сейчас взгляд становился тяжелым, губы вытянулись ровной полоской, глаза смотрели исподлобья на собеседника. — То-ли дело, хитрая штука, — продолжая говорить мужчина сел на стул, закинул правую ногу на левую, откинулся на спинку, правый локоть поставил на край стола, рукой то и дело показывал то на стену, то на собеседника. — подсадить человека, скажем, на опиум, мак, гашиш. Да мало-ли дряни в мире? И все! корми его вовремя, а когда надоест, — Грызлов засмеялся. — пере… — он давился смехом. — пере… корми… — он отсмеялся, перевел дух. — И все! Готов дурак! — от резкого хлопка по столу ладонью Андрея дернуло. — Есть еще химия, кислоты там всякие, но это уже надо разбираться, яды всякие. — Евдоким снова поднял ладонь к верху, начал указывать то в стену, то на собеседника. — И ведь главная беда знаешь в чем? В чем беда главной казни? Андрюш? — голос словно резал каменным ножом. — Что казнить то можно весело, да вот все боятся казни, валят друг на друга, не хотят отвечать! — Грызлов захохотал. — А ведь последнее благо им в жизни дано! — он поднял палец к верху. — Покаяться и умереть быстро, наивысшее благо в нашей жизни, это быстрая и легкая смерть. Да, благо жизни в смерти, парадокс! — Евдоким сел ровно, пожал плечами, оперся руками о стол и встал. — А можно и годами гнить заживо, и все-равно все рассказать, да только поздно будет. — еле слышно закончил он свою речь и направился к выходу.