Удивлению Петра не было границ.

— Как, что ты сказал? Повтори…

Часовой смело повторил свою дерзкую фразу.

— Как ты смеешь говорить это!

— Да ты, государь, сам решил мое дело. Последней деревнишки меня лишил, что от прадеда досталась. Отдал ее обидчику моему…

— Правду ли говоришь?

— Разве посмею неправду молвить…

Петр призвал к себе караульного офицера и отдал приказ — напомнить ему о преображенце. Утром — при рапорте царю — караульный офицер спросил:

— Изволите ли о Преображенском гренадере помнить…

— Помню, брат, помню!..

Государь приказал принести дело гренадера из Сената, долго рассматривал его и, наконец, убедился, что его противник — человек знатный и богатый — ловко запутал все дело и обманул Сенат. На другой же день Петр отправился в Сенат и обратился к сенаторам с грозною речью!

— Мы все, паче же я, стыдиться должны, что столь грубо обмануты были хитростию коварного ябедника…

И новый указ «водворил правосудие»: не только деревни гренадера были отняты у неправо завладевшего ими богача, но из владений богача было отписано гренадеру «за его убытки» столько же земли и крестьян, сколько их было в деревне гренадера, да взыскан штраф на госпиталь в 1000 рублей. Жестоко пострадали также сенатский обер-секретарь, «яко бездельник», не вникший в дело, — он был посажен на месяц в тюрьму — и стряпчий богача, запутавший дело, — его сослали в Сибирь как опасного «ябедника»…

Летний сад был вполне доступен для посторонних, и в его аллеях немало было вручено Петру различных жалоб и просьб. Часто гуляли в нем и матросы корабельщики — самые приятные для царя гости. Однажды, встретив в саду голландца-корабелыцика, Петр заговорил с ним про Петербург и спросил:

— Не лучше ли Архангельска Петербург? Чаятельно, сюда чаще ездить будешь, нежели в Архангельск…

— Не очень хорош Петербург твой, — отвечал голландец.

— Чем же плох? Скажи…

— Да тем, что в Архангельске дают нам, ваше величество, отменные голландские оладьи, а здесь их и не сыскать.

Царь расхохотался.

— Приходи-ка, приятель, завтра ко мне во дворец, да с товарищами. Я угощу вас оладьями не хуже архангельских.

На другой день в Летнем дворце голландцы-корабельщики ели оладьи, напеченные царским поваром, и наугощались так, что лишь к утру оставили дворец.

При жизни Петра редкий год проходил в Петербурге без каких-нибудь особенно замысловатых празднеств. В 1710 г. их было три.

19 октября торжественно праздновалось взятие Ревеля, как всегда, молебном в Петропавловском соборе и затем «целонощным» пиром в доме Меншикова.

Любимый повар царя Иоганн фон Фельтен — родом датчанин — терпеть не мог шведов, но Петр дразнил его «шведом» и заставлял в дни празднования побед над «учителями» изображать шведа. И на этот раз Фельтен, в черном плаще и с закрытым лицом, стоял у входа в Петропавловский собор, изображая постигшее его горе. На вопросы, о чем он горюет, Фельтен отвечал:

— Как же мне не горевать, когда враг отнял у меня всю Лифляндию.

Вечером была зажжена иллюминация: даже Петропавловский собор и флагшток царского штандарта были усеяны фонариками.

31 октября 1710 г. праздновалась свадьба племянницы царя, Анны Иоанновны — будущей императрицы, выходившей замуж за герцога Курляндского. Обер-маршалом на свадьбе был сам царь.

В 9 часов утра державный обер-маршал, в сопровождении 24 подмаршалов, отправился на шлюпках за невестой в дом ее матери — вдовствующей царицы Прасковьи Феодоровны.

Впереди ехали немцы-музыканты — 12 человек — с рожками и трубами. За ними сам царь с гребцами, одетыми в красные бархатные матросские куртки с нашитыми на груди серебряными щитами с царским гербом. «Обер-маршал» был также в красном кафтане с собольей опушкой, с серебряной шпагой у пояса и маршальским жезлом в руке.

Прибыв в дом царицы-вдовы и отдохнув там с полчаса, Петр уже с невестой направился к герцогу Курляндскому, который встретил его у входа и угощал различными сластями. Невеста, в белом бархатном платье, обшитом золотом, в горностаевой мантии и с бриллиантовою короной на голове, с сестрами своими и государя дожидалась у пристани на своей барке.

От герцога Курляндского все отправились на шлюпках в дом Меншикова[96], где и происходила свадьба. Богатство и блеск костюмов были, по словам современников, изумительны. Свадебный поезд состоял более чем из 50 шлюпок, переполненных кавалерами и дамами, музыканты играли не умолкая.

Высадившись на берег у дома Меншикова, жених шел между посаженым отцом — Петром и Меншиковым, а невеста — с великим адмиралом графом Апраксиным[97] и великим канцлером графом Головкиным[98]. Рота гвардии Преображенского полка отдала честь ружьем, и забили в барабаны.

Венчание было совершено в походной домовой церкви у Меншикова. Служил архимандрит на русском языке, повторявший, впрочем, все возгласы на латинском языке.

Свадебный пир происходил в двух залах. В одной из них под красным балдахином стоял овальный обеденный стол для жениха и невесты, которых вел к столу сам царь, держа их за руки. За одним столом с новобрачными сидели вдовствующая царица, сестры царя, новобрачной и придворные дамы. Над новобрачною и ее сестрами были устроены сплетенные из лавровых ветвей короны, а над герцогом — лавровый венок.

Царь, как обер-маршал, не садился за стол, а ходил вокруг, угощая гостей вместе со своими подмаршалами, по большей части морскими капитанами. Как распорядители, они имели кокарды из кружев и цветных лент с розою в середине. Заздравные тосты возглашались царем и сопровождались пушечными салютами из орудий, поставленных на площади у дома и на царской яхте «Лизета».

После обеда начался бал, продолжавшийся до 2 часов ночи, а затем молодых проводили в опочивальню с разными церемониями, при чем пили вино за здоровье молодых даже в самой спальне.

На другой день в доме Меншикова был снова обед, перед началом которого царь сорвал лавровый венок, висевший над местом герцога, и предложил ему снять корону над местом своей юной супруги. Корона была так крепко привязана, что герцог не мог ее отвязать и отрезал ножом.

Во время обеда из двух поданных на стол громадных паштетов вышло по нарядно одетой карлице. Малютки протанцевали менуэт на столе новобрачных. При возглашении тостов палили по обычаю из пушек, а после обеда принялись танцевать.

Вечером Петр сам зажег фейерверк и едва не опалил себя «потешными огнями», устроенными на Неве на особых судах…

Свадьба была отпразднована очень весело, но через две недели герцог Курляндский заболел горячкой и вскоре умер.

Еще при жизни герцога в Петербурге была отпразднована знаменитая в своем роде свадьба карликов, очень позабавившая обывателей «парадизу».

12 ноября 1710 г. — накануне дня свадьбы — двое одинаковых ростом карликов разъезжали по городу в трехколесной коляске, приглашая на свадьбу гостей. Впереди карликов ехали верхами «по русскому обычаю», как выражается Вебер[99], «два официанта прекрасно разодетых».

13 ноября, после обеда, открылось свадебное шествие. Впереди шел карлик-маршал, великолепно одетый, с маршальским жезлом. Шафером у невесты был сам государь. В свадебном поезде участвовало 72 карлика, которые представляли собою, по словам Вебера, «такое разнообразие пород и множество таких странных фигур, что без смеху нельзя было смотреть на них».

После венчания состоялся свадебный пир в доме Меншикова, а за ним и бал. Танцевали одни только карлики, к величайшему удовольствию Петра и всех остальных зрителей.