Кингстон влюбилась в Гарновского, и при помощи хитрого и прозорливого священника при тамошнем нашем посольстве, Самборского, герцогиня Кингстон в сопровождении Гарновского бежала из Англии на корабле в Петербург.

Екатерина приняла Кингстон дружески. Русские вельможи и их жены усердно следовали в этом случае примеру, поданному им свыше. Все они, наперерыв друг перед другом, желали представиться герцогине и старались обратить на себя ее особенное внимание. Часто они приглашали ее к себе в гости, устраивая в честь ее блестящие праздники.

Когда герцогиня Кингстон заявила более близким к ней лицам о своем желании сделаться статс-дамою русского двора, то они заметили, что ей, как иностранке, прежде чем пустить в ход подобную просьбу, следует приобрести недвижимое имение в России. Обладая громадными денежными средствами, Кингстон через несколько недель купила на свое имя в Эстляндии у барона Фитингофа имение, за которое заплатила 74 000 серебряных рублей. Имение это, по родовой ее фамилии Чэдлей, было названо Чэдлейскими или Чудлейскими мызами.

Все шло превосходно. Но образованный, дальновидный Гарновский, друг Потемкина, удостоенный благорасположения и милостей Государыни, любимый страстно герцогинею, взглянул в балете на прелестную Матрешу и все позабыл на свете. Через день после того он увез танцовщицу в имение Потемкина на Неве, «Островки», в 40 верстах от Петербурга и там повенчался с Матрешей.

Таким образом он заплатил дань своему времени, о котором оставил любопытнейшие записки, напечатанные в «Русской старине» за 1876 г., где читаем: «Вследствии полученного фирмана, первая из сераля рейхс-эфендия (Безбородко) наложница[48], Мария Алексеевна Грекова, соизволила отправиться на сих днях в Москву, в препровождении козлер-аги (черный евнух) г. Рубахина (издателя первого описания С.-Петербурга Богданова)[49], казначея бывшего откупщика Лукина, и не малой свиты, помещенной в двух четырехместных и одной двухместной каретах». Впоследствии Грекова стала актрисою; портрет ее есть в словаре Д. А. Ровинского[50], который почему-то сделал отметку, что сведений о Грековой не имеется.

Герцогиня Кингстон, потеряв своего возлюбленного, не захотела более оставаться в России и уехала во Францию, где не могла забыть любимого Гарновского и вскоре умерла, оставив состояние, по самой умеренной оценке, до 3-х миллионов фунтов стерлингов. Некоторую часть своего состояния Кингстон оставила тем лицам, с которыми была знакома в России, и, между прочим, завещала Императрице Екатерине драгоценный головной убор из бриллиантов и жемчуга.

Государыня приказала признать завещание герцогини Кингстон действительным для России, а Гарновский просил Екатерину, чтобы взамен назначенных ему по духовной герцогини денег 50-ти тысяч были ему отданы ее дом, находившийся у Измайловского моста, и участок земли, лежащий у Красного кабачка, на что и получил благоприятную резолюцию.

Получив дом, Гарновский решил его достроить на свой лад, и при затеянной постройке его соседом оказался поэт Державин, изливший свой гнев на Гарновского в стихотворении «Второму соседу», так как Г. Р. Державин «первым соседом» считал М. С. Голикова, с которым жил прежде рядом на Сенной площади.

Обращаясь к Гарновскому, поэт говорил:

Дом Гарновского по своей величине и великолепию должен был быть самым обширным после Зимнего дворца, и его он рассчитывал продать Екатерине для которого-нибудь из ее внуков. Державин пророчески ему сулил недоброе:

И действительно в доме Гарновского потом был помещен Конно-гвардейский полк, а Феб-Потемкин вскоре умер, и Гарновский, заведуя Таврическим дворцом, тотчас принялся вывозить оттуда в свой дом картины, статуи, по поводу чего тот же Державин писал:

Этой строфой поэт намекал на то обстоятельство, что когда Гарновский стал опустошать Таврический дворец, то один из наследников кн(язя) Потемкина, генерал-прокурор Самойлов, остановил чрез полицию его своевольные распоряжения. Затем все кончилось благополучно, и Гарновский до кончины Екатерины спокойно владел домом и распоряжался Чудлейскими мызами.

Но, когда вступил на престол Павел Петрович, то 16-го июня 1797 г. генерал-прокурор кн(язь) А. Б. Куракин получил собственноручный указ Государя, в котором было сказано: «Повелеваем Вам дать ответ, почему указ наш об отобрании от полковника Гарновского имения покойной герцогини Кингстон не исполнен, и, отыскав виновных такового неисполнения, отдать непременно под суд, каковому подвергнуть и самого Гарновского». И прежде чем кн(язь) Куракин представил доклад по этому делу, тогдашний с. — петербургский генерал-губернатор граф Ф. Ф. Буксгевден писал ему: «В сходственность последовавшего мне Высочайшего повеления — исключенного из службы Гарновского прикажите посадить под караул в первой караульной и потом отошлите к генерал-прокурору для отдачи под суд — оный посажен и от здешнего коменданта барона Аракчеева к вашему сиятельству прислан быть имеет». С этих пор началась бедственная пора для Гарновского.

Дело его было кончено 14-го апреля 1798 г., и хотя относительно Гарновского не состоялось обвинительного приговора и он был выпущен из крепости, но очутился в бедственном положении, так как все дела его были расстроены, и его самого за долги посадили в городскую тюрьму, где он и оставался до вступления на престол Александра I.

Начало устройства Петергофа было положено Петром Великим вскоре после основания Петербурга. Около 1709 г. на петергофском побережьи были построены — гавань и небольшой домик для Государя. Близость любимого Кронштадта была причиною, что Петр одновременно в 1711 г. начал постройку дворцов здесь и в устьи Стрельны.

8-го февраля 1715 г. был нанят известный архитектор Жан-Батист-Александр Леблон. Конон Никитич Зотов, комиссар нашего адмиралтейства, бывший в Париже, предложил Леблону ехать сухим путем и сам привез его в Пирмонт для представления Петру. На начатых прежде приезда Леблона работах по сооружению Большого Дворца в Петергофе, осенью 1716 г. выступила грунтовая вода, залив основание дворца и грота. Леблон, для сбора вод в верхнем и нижнем садах, устроил акведуки и вывел их из кирпича по сторонам грота с верха горы. Затем, исправив порчу, произведенную большою водою Самсонова канала, Леблон продолжал строить Петергофский дворец, но в 1719 г. он умер, сраженный оспой, и Петергофский дворец достраивал архитектор Браунштейн, строитель Кронштадтских сооружений, да и сам Петр наблюдал за постройкою дворца и устройством «плезирских садов» и фонтанов.