— А-а…

Председатель толкнул стержень в ручку и чиркнул по календарному листку.

— Чиркает вроде…

— Дядя Андрей, покажи приемчик, — тихо попросил Максим, оглянувшись на дверь.

— Это какой приемчик? — удивился председатель.

— Ну какой, — усмехнулся парень. — Как вы меня тогда.

— Никаких приемчиков не знаем, — отперся председатель. — Вот холера, опять бумагу рвет.

— Дядя Андрей, ну покажи прием?

— Ты дурака тут не валяй, — разозлился председатель. — Сколько дней на работу не ходишь?

— У меня отгулы, — тоже рассердился парень. — Законные, между прочим. Я перед посевной из мастерской не вылазил.

— Ну и отгуливай, гуляй отсюда, — Андрей Андреевич швырнул стержень в мусорную корзину. — Гитаристы, понимаешь ли… Отирается тут.

Максим хлопнул дверью так, что посыпалась штукатурка.

Вечером, когда стемнело, он пошел к председателю домой. Путь ему преградил Венька Порохин. Чуть поодаль стояла Люська. В сумерках белело ее платьице.

— Проси у Люськи прощения, — процедил Венька через вспухшую губу.

— Чего? — удивился Максим, опешивший от неожиданности.

— Проси у Люськи прощения, — повторил Венька.

Его девичьи щеки горели даже в темноте, а лоб был белый от напряжения.

— Да пошел ты от меня, — ругнулся Максим.

— Проси, сказано, прощения, — твердил Венька, сжимая кулаки.

— Уйди лучше, Венька, не прыгай, а то опять в больницу на «Жигулях» покатишь…

— Ну! — двинулся на него Венька.

— Веня! — крикнула Люська и встала между ними.

— Проси прощения, — повторил Венька, отодвигая Люську в сторону.

Они оба исподлобья смотрели на Максима: Венька — упрямо, воинственно, Люська — настороженно, со страхом за своего друга. Глаза их мерцали в сумерках одинаковым непримиримым блеском, и, вообще, они, оказывается, походили друг на друга. Максиму стало почему-то не по себе, он отступил шаг назад.

— Чего это вы? — усмехнулся он. — Любите на здоровье, мне-то…

Люська вздохнула:

— Пойдем, Веня, ну его!

И они, понурые, пошли.

— Эй, вы, — окликнул вдруг Максим.

Догнал их и нехотя выдавил:

— Ляпнул я тогда… не подумавши. Прости, Люська… Другой бы внимания не обратил, а ты сразу в морду, — примиряюще сказал он Веньке.

— Думать надо, прежде чем ляпать, — не сдавался тот.

Люська легко вздохнула. Помолчали. Максим обшарил глазами небо и заметил:

— Сегодня опять спутник запустили… Весь земной шар ими опоясан.

— Да что ты? — вроде бы удивилась Люська.

— Ага, — ответил Максим. И они разошлись в разные стороны.

На крыльце председательского дома сидела Надя и расчесывала кончик короткой косы, задумчиво глядя в темноту сада. В доме горел свет.

— Привет, — поздоровался Максим и облокотился на перила.

— Привет, — Надя встрепенулась и удивленно уставилась на парня круглыми глазами. — А-а-а! Герой нашего времени! — опомнившись, язвительно прошипела она и, задрав аккуратно причесанную головку, встала.

— Позови отца, — попросил Максим.

Надя, дернув узким плечиком, надменно пошла в дом.

— Я в вашем возрасте, между прочим, был поскромнее, — успел заметить ей Максим.

Андрей Андреевич вышел на крыльцо, сел на ступеньку и закурил.

— Когда на работу думаешь выходить? — строго спросил он.

— Завтра.

— Чего пришел?

— Дядя Андрей, покажи прием!

— Вот привязался… Что я тебе, чемпион по дзю-до? Иди в секцию к Мишке (Мишка руководил секцией борьбы при Доме культуры) да борись.

— Мишку я и сам только так делаю, — махнул рукой Максим.

— Это по носу-то? — серьезно спросил Андрей Андреевич.

— Да ладно вам…

Когда Надя осторожно, с замиранием сердца, вышла из дома, отца и Максима на крыльце не было. Из-за куста сирени, растущего за домом, раздавались кряхтенье, шипенье, сопенье.

— Ниже ты меня захватывай, балда… Ну! Вали, черт тя!

— Мам, а они опять дерутся! — сообщила Надя матери.

— Дожил до седых волос… — проворчала та. — Иди, зови их чай пить.

— Папа, иди ужинать! — громко крикнула счастливая Надя.

Андрей Андреевич подмял под себя Максима, грузно сел на его мускулистое, еще не набравшее силу тело, и, вытирая пот, выдохнул:

— Слышь, гитарист, ужинать пойдешь?

— Можно, — процедил парень, извиваясь под председателем, как ящерица.

Итак, Славка ехал в деревню к дедушке и бабушке. Причиной этой поездки явилась дубленка. Обыкновенная шуба из овчины. Мода резко изменила свое направление и от всевозможных пелаксов и болоньев повернула к овчине. И Славке, как и всем его ровесникам, захотелось непременно заполучить дубленку.

— Где ж я тебе ее возьму? — всплеснула руками мама. А потом, подумав, предложила: — Поезжай-ка, Славик, к деду. У него отличный полушубок есть, попроси, может, отдаст? Он его редко надевает, тяжело в нем. И попроведуешь, кстати.

Маленький пыльный автобус, тряхнув еще разок на прощанье своих пассажиров, остановился у деревенского клуба. Славка вышел, огляделся по сторонам.

Вечерело, по улице тянулось стадо коров. На лавочках у домов сидели старики и старушки, ребятишки играли в прятки. Славке стало хорошо и радостно от всего этого, и он почувствовал себя опять маленьким мальчишкой, каким носился с пацанами по этой длинной и узкой деревенской улице.

— Никак, внук Петровича приехал? — с улыбкой полюбопытствовала проходившая мимо женщина.

— Он самый.

— Ишь, ты, какой вымахал! — засмеялась она. — Прямо жених нашим девкам!

Славка подхватил чемодан и зашагал к дедову дому, здороваясь на каждом шагу.

Он был в деревне последний раз в прошлом году. За год дедова избенка осела, еще больше вросла в землю и печально смотрела на улицу небольшими аккуратными оконцами.

Бесшумно отворилась калитка, и Славка услышал, как молочные струи звонко барабанят по пустому подойнику. «Бабуля корову доит», — определил он. И тут же услышал неторопливый голос деда.

— Вот холера, вся в репье изгваздалась. И куда тя черти занесли… Стой, стой, не брыкайся… Ишь, норовистая какая…

Славка тихонько прошел в избу, поставил чемодан, снял плащ и лег на широкую лавку. Все здесь было так же, как и в прошлый год, и так же, как много лет назад. Тикали ходики, поблескивала зелеными глазами огромная фарфоровая кошка на комоде. Славка закрыл глаза и представил, как сейчас войдет бабуля, погладит его шершавой ладошкой, даст кружку сладкого парного молока, а дед глянет на него притворно-сердито и пробурчит: ишь ты, санапал такой!

— Батюшки! — услышал он бабушкин голос. — Славушка! Перепужал-то как!

— Ишь ты, санапал вымахал какой, — дед обнял внука, и Славка почувствовал, как задрожали его сухие плечи.

Через полчаса все сидели за столом. Дед пропустил стопку и неторопливо расспрашивал Славку, как живут мать с отцом, чего не едут.

— Ты, Славушка, в отпуск к нам, аль как? — спросила бабушка.

— Нет, баба, я денька на два.

— А чего так скоро?

— Отпуск у меня уже был, в поход ходил, — объяснил Славка, — я навестить вас приехал, и дело к тебе, деда, есть.

— Что за дело, сказывай.

— У тебя дубленка есть. Мама говорила, что ты ее редко носишь, а мне она вот так нужна. Отдай мне ее, деда, я тебе деньги заплачу.

— Дубленка, говоришь… Есть дубленка. А чего она тебе враз понадобилась? — спросил дед.

— Все сейчас носят. Мода такая.

— Мода? — дед долго смотрел куда-то в угол комнаты, потом промолвил: — На кой мне твои деньги? Деньги молодым нужны, а нам чего их, солить, что ли?.. Бери дубленку, раз мода дак.

— Ну хочешь, я тебе вот этот плащ отдам, — предложил Славка.

— А он уже не модный, поди? — усмехнулся дед.

— Да это отец мне сунул в сумку, от дождя, говорит.

Утром, раным-рано, дед прошел в Славкином плаще по улице.