Коля Зинин с легкостью сдал в железнодорожную кассу свой билет и забыл думать о поездке в Херсон. Когда через десять дней от летней стипендии остались рожки да ножки, он с той же легкостью, с какой распростился с билетом, расстался с двумя новыми костюмами, снеся их в скупку, и написал родителям, что тяжело заболел и что не может к ним приехать. Вскоре он получил из дому телеграмму: «Сынок, днями выезжаю. Мама», а также солидный денежный перевод. Он поскорей отправил домой срочную депешу: «Отложи приезд. Поправляюсь. Подробности письмом», и послал коротенькое письмо, в котором просил родителей не волноваться и не приезжать к нему, так как болезнь его оказалась не опасной, как считали сперва врачи, и он скоро приедет сам.

Свои послания он сочинял весело, не заботясь о том, как воспримут их отец и мать, ибо все, что не касалось сейчас его любви, не могло заботить его. С каждым днем он любил Геру все сильнее и спрашивал ее, любит ли она его.

— Не знаю, — отвечала она. И, подумав, добавляла, мило растягивая слова: — Наве-е-ерное, люблю-ю. Иначе зачем бы я с тобой ходи-и-ила?

Эти ее «не знаю» и «наверное» бередили ему душу и заставляли ревновать ее к тем парням, что откровенно заглядывались на нее и пытались завязать знакомство.

И тут ему пришла удивительно простая и прекрасная мысль: он должен жениться! И он сказал об этом Гере.

— Не знаю, — подумав, ответила она. — Как мама… Она, наверное, будет против.

— При чем же мама? Женимся-то мы с тобой! — горячо убеждал он ее. — Ведь ты меня любишь? Любишь или нет?

— Люблю, — отвечала она. — По-моему, люблю.

— Так при чем тут мама? Познакомь меня с ней, — настаивал он. — Давай вместе пойдем к ней и скажем. В конце концов тебе девятнадцать, а мне двадцать один!

— Нет сперва я скажу ей сама, — решила Гора.

На другой день, когда он зашел в магазин, она шепнула:

— Вечером пойдем к нам. Я все сказала маме, она хочет тебя увидеть.

И ранним вечером Коля Зинин, встреченный лаем маленькой пятнистой собачонки, чей голос он постоянно слышал за забором, простаивая в темноте у калитки с Герой, не без трепета вошел в незнакомый дом. Каково же было его удивление, когда вместо свирепой тигрицы, какой рисовалась ему Герина мать, его встретила совсем молодая женщина, невысокого роста, с девичьей фигурой, удивительно похожая лицом на Геру и казавшаяся вовсе не матерью ее, а старшей сестрой. Когда они вошли, она что-то готовила на кухне, но тут же стряхнула с рук муку, вытерла их о фартук и приветливо подала руку:

— Здравствуйте, Коля. Вот вы, значит, какой — покоритель сердец! Ну, познакомимся, я — Зинаида Павловна. — И сказала Гере: — Забирай его и комнату и накрывай на стол. У меня все готово.

Когда сели ужинать в тесной комнатушке (домик состоял из кухни да этой комнатушки) и включили свет, Зинаида Павловна при электричестве и вовсе превратилась в молоденькую девушку. Она держалась так просто, голос, жесты и движения ее были так молоды, что Коля невольно сравнил ее со своей мамой — его мать, имевшая пятерых сыновей, младшим из которых был он, выглядела бы рядом с Зинаидой Павловной старухой.

С Колей Зинаида Павловна обращалась, как с равным, и он быстро отрешился от неловкости, держался непринужденно.

— Теперь, ребята, давайте поговорим серьезно, — сказала Зинаида Павловна, когда они поужинали и Гера, убрав посуду, подала чай.

— Я знаю, Коленька, о вашем намерении жениться, — Зинаида Павловна по-хорошему улыбнулась ему. — Гера мне вчера сказала, и вот я все время думаю. Честное слово, я не против. Если вы любите друг друга, то это просто замечательно. Ведь правда же, вы любите друг друга?

— Конечно! — с чувством сказал Коля.

— Но где же, Коленька, жить и на что жить? — попросту спросила его Зинаида Павловна. — Вот вы оба подумайте и ответьте мне: где и на что? Неужели здесь? — Она скептическим взглядом окинула свою комнатушку, тесно заставленную старенькой мебелью, увешанную по стенам истертыми коверчиками, полочками с какими-то статуэтками и скляночками, горшочками с комнатными цветами.

— Нет, зачем же? — немедленно ответил Коля, понимая, что всем им жить здесь тесно. — Мы снимем комнату.

— А на какие деньги, Коля? У тебя стипендия, Гера получает гроши. Хотя она и кончила десятилетку, но что это за работа — ученицей продавца? — говорила Зинаида Павловна, дружески называя Колю на «ты». — Ребята, поймите меня, ведь это жалкое существование! А если появится ребенок? Для нормальной жизни нужны деньги, а их нет. Ты меня слышишь, Гера?

Было видно, что Гере весь этот разговор не по душе. Она сидела, потупясь, все время молчала и краснела.

— Деньги всегда можно найти, — ответил за Геру Коля.

— Где же, Коля? Где вы их найдете?

— Ну, заработаю, конечно, — Коля смутился от столь прямого вопроса Зинаиды Павловны. — Я могу работать и учиться. Ничего особенного.

— Ничего вы, Коля, здесь не заработаете, — вздохнула Зинаида Павловна, снова переходя на «вы». — Сейчас хорошие деньги платят только на Севере. Я не говорю о пройдохах и спекулянтах, эти везде умеют делать деньги. А если нормальный человек хочет заработать, то только на Севере. — И обернулась к дочери: — Гера, ты помнишь Толика, сына Пантелеевых? Носатый такой, некрасивый. Помнишь, его еще «дурачком» дразнили? А вот уехал на Север, через пять лет богачом вернулся. Тогда уж и женился, и то два года жену выбирал.

— Мама, что ты сравниваешь? Ведь он геолог, — пожала плечиком Гера. У нее была привычка, разговаривая, слегка передергивать правым плечом.

— Я никого ни с кем не сравниваю, просто вспомнила Пантелеевых, — ответила ей Зинаида Павловна. И, покачав энергично головой, сказала: — Нет-нет, так нельзя! Нельзя начинать с пустого места! Хотя, честное слово, Коля, вы мне нравитесь. Но подумайте, разве я не права? Вот скажите, как вы сами считаете: права я или нет?

Коля Зинин не знал, что ответить: его ошарашил такой поворот. Выходит, она против их женитьбы? Такое радушие к нему — и вдруг против? Что же делать? Нужно как-то убедить ее, — соображал он. — Гера молчит — значит, нужно ему. Гера надулась и сидит с каменным лицом…

— Конечно, вы правы, — волнуясь, сказал он. — Но собственно… собственно, я тоже могу поехать на Север! — неожиданно заявил он, хотя минутой раньше и не помышлял об этом. И стал говорить все быстрее: — Могу поехать на полгода или на год, даже на два… Вы меня не знаете, Зинаида Павловна! Я не боюсь работы. А через год я вернусь. Гера, как ты думаешь?.. В общем, я решил — еду! — с полным убеждением сказал он.

— Ну, если так… — в голосе Зинаиды Павловны звучало что-то похожее на удивление. — А ведь серьезно, Коля, почему бы не рискнуть?

— А как же институт? — недоуменно спросила Гера, переводя взгляд с матери на Колю.

— Ну… тут уж надо выбирать: или-или, — ответила ей Зинаида Павловна.

— А что институт? Институт не помеха, — решительно заявил Коля. — Переведусь на заочное. А лучше всего возьму на год академический отпуск.

— Вот сейчас вы оба рассуждаете разумно, — сказала Зинаида Павловна. — Коля уедет, вернется, сыграем свадьбу, и все будет по-человечески. Нужно только хорошенько обдумать, куда лучше ехать. По-моему, самое верное — завербоваться, это уже гарантия. Завтра я что-нибудь разузнаю у себя в мастерской, — обещала Зинаида Павловна, имея в виду шляпочную мастерскую, где она шила дамские шляпки.

Их разговор самым неожиданным образом был прерван появлением позднего гостя. Это был невысокий, начинающий седеть мужчина, пучеглазый, с толстым коротким носом, с укрупненными скулами.

— Матвей Софронович, познакомься с Колей, — сказала ему Зинаида Павловна и добавила: — Он собирается ехать на Дальний Север.

— Вот как? Это хор-р-рошо! — приподняв и опустив кустистые брови, произнес Матвей Софронович, шепелявя от того, что не имел двух передних зубов, и подержал в своей короткой твердой ладони руку Коли, который привстал из-за стола.

И больше ничего не сказал Матвей Софронович, а стал усаживаться за стол.