Две полуголые женщины, вымазанные мороженым, сидели и жаловались на мужчин.

Наконец Лиззи спросила:

— Что будем делать?

— Не знаю, как ты, а я собираюсь принять душ и избавиться от этой липкой дряни.

— Я хотела спросить, что мы будем делать со своими жизнями. Почему они такие сложные?

— Жить вовсе не так уж сложно, если ты отказываешься расти.

— Но невозможно остаться ребенком навсегда.

— Неправда. Для меня все возможно. Так я и сделаю. А этот замороженный Алекс Кэррингтон пусть катится к чертовой матери!

— Мистер Кэррингтон, вас хочет видеть мисс Долли Грэхем. Она в приемной.

Алекс подождал, пока рассеется дым от взрыва бомбы, а затем поднял взгляд, оторвавшись от дела о распаде корпорации. Долли здесь. В офисе. На виду у всех и при свете дня. Что ей может быть нужно?

Кроме его шкуры.

Он сквозь очки посмотрел на интерком и решил, что ему почудилось. Но тут же понял, что нет, иначе недавно съеденный ланч не взбунтовался бы в его желудке.

— Пропустите ее, Рут.

Алекс положил карандаш на блокнот и откинулся на спинку кресла. Того самого кресла, в котором он сидел три вечера назад с голым задом, а Долли стояла на коленях между его ног. В данных обстоятельствах это воспоминание было абсолютно неуместным.

Он не видел Долли с тех пор, как съехал из ее квартиры. В тот вечер они вернулись домой из апартаментов фирмы. Он держал под мышкой скатанные в рулон обрывки простыни и обнаружил, что Лиззи вернулась. Без предупреждения. Мысль о том, что жизнь Долли представляет бесконечную цепь неожиданных событий, капризов и случайностей, подействовала на него как ушат холодной воды.

Он должен был уйти. Иначе наговорил бы много такого, о чем впоследствии пожалел бы. Как можно жить там, где тебе все время мешают, царит хаос и отсутствует даже видимость порядка? Черт побери, когда она наконец повзрослеет и наладит быт, достойный культурного взрослого человека?

Но, не успев открыть рот, он понял, что ведет себя как напыщенная свинья, а не как культурный взрослый человек. Смириться с результатами подобного самоанализа было трудно. Поэтому он просто взял себя в руки, справился с эмоциями и ушел.

Но это не значило, что он перестал думать о Долли. Мысли о ней приходили к нему постоянно. Раз за разом. Он все еще пытался понять почему.

«Поправка, господин советник. Вы просто не хотите этого знать».

Он потратил на подготовку переезда целых два дня, советуясь с фирмой по дизайну интерьера, которую порекомендовал Майкл, и планируя, где разместить вещи, которые, по мнению консультанта, стоило перевезти со склада в кондоминиум.

Алекс сам не знал, почему не сказал Долли о том, что его новое жилье готово. Отделочные работы еще не завершились, но жить там было можно. Скорее всего, он не просто не желал слышать, что надоел ей. Может быть, он хотел уехать по собственному желанию и тогда, когда этого захочется ему самому. Так почему он так не сделал? Не уехал, когда и куда ему захотелось? Какая причина заставила его скитаться, снимать номер в гостинице, ютиться в спальне, взятой взаймы, и ущемлять ее право на существование в этом гигантском аквариуме? Он понял эту причину, едва дверь распахнулась и в его кабинет вошла Долли. Да, черт побери, понял! Наконец-то… Но лучше поздно, чем никогда.

— Привет, — сказала она и закрыла за собой дверь. — Извини, что оторвала тебя от дела. Я только на минутку.

— Можешь не торопиться. — Алекс жестом указал ей на темно-синее кресло с высокой спинкой, стоявшее у его письменного стола. — Мне все равно пора сделать перерыв. Приятно видеть лицо друга.

— Значит, вот кто я тебе? — Она склонила голову набок. — Друг?

Она ему больше чем друг. И пришла сюда сама. При виде ее лица тонна кирпичей, лежавшая на его плечах, стала легче перышка. Но, когда Алекс увидел остальное, у него отвисла челюсть. Эта женщина ничем не напоминала его Долли. Она отличалась от нее как булочка с глазурью отличается от простой ячменной лепешки.

На ней была узкая прямая черная кожаная юбка длиной до колена и крахмальная белая безрукавка с красивыми серебряными пуговицами сверху донизу. На безрукавку была накинута черная кружевная шаль. В руках она держала черную кожаную сумочку.

Долли надела черные кожаные туфли, очень модные, но чертовски неудобные. Но чулок на ней не было. Ее обнаженные голени выглядели сексуальнее всего, что он до сих пор видел. Пока она шла от дверей к письменному столу, Алекс не мог отвести взгляд от ее тела, любуясь тем, как кожа облегает ее бедра, а разрез то и дело обнажает ляжки.

Она села в предложенное кресло и закинула ногу на ногу. Из-за высоких каблуков ее голени казались бесконечными, хотя Алекс прекрасно знал, что они короткие. Эти голени с трудом обхватывали его бедра, а чтобы вонзить пятки в его поясницу, Долли приходилось тянуться наверх. Он не знал второй столь же голодной женщины… Изголодавшейся не столько по его телу, сколько по его душе. Ей было все равно, молчать или разговаривать. Лишь бы он, Алекс, был рядом. О Господи, неужели можно быть таким слепым?

Он поднял взгляд и увидел ее улыбку. Оставалось надеяться, что Долли смеется не над ним. Если бы это было так, он не сумел бы сохранить бесстрастное лицо игрока в покер. Кстати, о чем они говорят?

— Ты улыбаешься. Это можно расценивать как жест дружбы.

Бровь приподнялась над слегка подведенным глазом. Она подняла руку и поправила волосы.

— Я могла бы быть врагом, приносящим дары.

Однажды он действительно назвал Долли врагом. Еще до того, как по-настоящему узнал ее. Когда думал, что у нее нет ни мозгов, ни делового чутья. Когда считал, что ей не хватает энергии, чтобы добиться своего.

— И где же твои дары? Ты их принесла?

— Честно говоря, да. — Долли открыла сумку, вынула оттуда фунтовый брусок шоколада «Гираделли», наклонилась и положила его на письменный стол.

Алекс посмотрел на обертку из золотой фольги, снял очки и потер глаза. Как видно, он чего-то не понял. У Долли всегда есть наготове приятный сюрприз.

— Что, сегодня Валентинов день?

Долли засмеялась, но ее смех звучал немного нервно.

— Я и забыла, что на дворе февраль!

Он снова надел очки.

— А не означает ли этот шоколад «Добро пожаловать, сосед»?

Долли покачала головой. На ее лицо упало несколько прядей, выскользнувших из узла.

— Новых соседей я встречаю попкорном.

Нет, она ничего не забыла. Алекс был уверен в этом. Кроме того, теперь он знает, почему Долли подшучивала над вещами, которые казались ему важными. Ее шутки, ее пижамы, ее игры, ее подводная спальня были изоляторами, которые защищали Долли от угрозы со стороны большого и неприветливого мира.

Наконец-то он понял это. А еще адвокат…

Алекс поднял лакомство, сделал вид, что изучает обе стороны обертки, затем посмотрел в глаза Долли и убедился, что она его слушает.

— Спасибо. За шоколад и за приветствие.

Долли начинала ощущать неловкость. Об этом говорило то, что она постоянно разглаживала безукоризненно сидевшую на ней юбку и дрожащими руками теребила застежку сумки.

— Шоколад — это премия за участие в Игре. Она состоится завтра. Если хочешь, приходи. Может быть, ты выиграешь путешествие на яхте. — Она слегка пожала плечом. Этот неохотный жест говорил о том, что Долли смертельно боится ответа Алекса на ее приглашение и на незаданный вопрос о том, каковы его успехи в Игре.

Ответить на последний вопрос он был пока не готов. Путешествие перестало быть его целью. В отличие от самой Игры…

— Во сколько?

— Я постараюсь начать в восемь.

Он кивнул и задумался.

— Твоя новая игра посвящена шоколаду? Я угадал? Или попал пальцем в небо?

Долли снова рассмеялась.

— Честно говоря, шоколад — это твой завтрашний десерт. Думаю, что вечер пройдет быстро. Я не успела продумать детали моей будущей игры.

Алекс поднял бровь. Насколько он мог судить, Долли всегда ревностно относилась к своей работе.