— Пожалуйста, развяжи мою другую руку.

— Ты прекрасно справляешься и одной, — с трудом выдавил он, потом зарылся лицом в ее шею и застонал. Казалось, этот звук исходит из самой глубины его тела, потому что ладонь Долли явственно ощущала его.

А потом, все еще упираясь лбом в шею Долли, он протянул руку вниз, дернул путы и освободил ее.

Почувствовав свободу, она обеими руками погладила его спину, не пытаясь скрыть свою страсть. Потом обхватила его ягодицы и заставила Алекса опуститься между ее ляжками. Заерзав, она одной рукой прижала к себе его пах, а другую снова просунула между их телами.

Долли желала его, причем сию минуту, не хотела больше ждать и плевала на усилия, позволявшие ему сдерживаться, потому что сама она сдерживаться не собиралась. Ее тело было влажным, жаждущим и могло взорваться каждую секунду. Куски ткани, державшие ее лодыжки, только усиливали напряжение в груди, не дававшее ей вздохнуть.

Он фыркнул и глубоко вонзил в нее член. Долли хватала ртом воздух, пытаясь немного успокоиться перед наступлением бури.

— Почему ты смеешься?

— Потому что это было чертовски тяжело.

— О чем ты говоришь? Ты сам заставил меня ждать.

— Хотел удостовериться, что ты готова.

— Я готова всегда. Сам знаешь. — И буду готова. Всю жизнь…

— Я хотел, чтобы ты это показала. — Алекс приподнялся на локтях, взял ее лицо в ладони и, не сводя с него взгляда, начал двигаться. Он неторопливо подался вперед, потом назад и глубоко вонзился в нее, достав могучей головкой до шейки матки.

— Ох… Ох… — Долли ощутила первые судороги. Она порывисто задышала, пытаясь отсрочить наступление близкого оргазма. — Что еще я должна показать?

— Салют на Четвертое июля, — проворчал он. — Или на Новый год.

Долли стискивала его кольцом мышц, задыхалась и ловила ртом воздух, в котором так отчаянно нуждались ее легкие. Алекс был бесподобен. Могучий член, до отказа заполнивший ее влагалище, сам знал, куда нажимать, куда двигаться, и беспощадно дразнил ее.

— Ну что, хочешь увидеть фейерверк?

— Хочу.

Долли не могла отказать ему ни в чем…

Когда лифт крякнул и остановился, а дверь со скрипом открылась, Долли решила позвать Алекса к себе и до утра проспать с ним в одной постели.

Но стоило Алексу, шедшему первым, войти в квартиру, как он споткнулся о чьи-то чемоданы и едва не разбудил Лиззи, свернувшуюся калачиком на диване. Алекс шумно выдохнул, посмотрел на свою ногу и молча подтолкнул Долли в спину, предлагая пройти вперед.

Тусклого света, пробивавшегося сквозь балконную дверь, было достаточно, чтобы заметить выражение его лица. Вполне достаточно. Оно выражало досаду. Разочарование. Обиду. Сожаление. Все вместе.

Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы понять: соломинка ломает спину верблюда. Несуществующая страна, которую открыл Алекс, исчезла в мгновение ока.

Долли снова оказалась в знакомом пугающем мире и не стала звать Алекса к себе. Потому что она знала. Знала. И в глубине души ждала этого.

Алекс был готов уйти.

— Долли… — донеслось из гостиной. — Извини. Я не хотела его прогонять.

— Кто моя компаньонка, он или ты? — отозвалась Долли из кухни. Дверь холодильника была открыта. В одной руке она держала стакан с кофейным мороженым, в другой — с шоколадным и гадала, какое из этих двух лакомств сможет улучшить ей настроение.

Заодно она гадала, что холоднее — порыв ветра, ударивший ей в лицо, или внезапный уход Алекса Кэррингтона. Ветер был вдвое теплее, чем выражение глаз Алекса в ту минуту, когда он заявил, что переезжает — причем немедленно — в свой кондоминиум, сданный два дня тому назад. И намного теплее, чем холодный душ, которым ее обдал Алекс. Его намерение бросить ее было ясно как день.

Возвращение Лиззи явилось неприятным сюрпризом для обоих любовников. Не требовалось быть гением, чтобы понять что к чему. Они вернулись домой чисто вымытые и высушенные под феном. Более красноречивого свидетельства того, чем они занимались, не существовало на свете.

Они воспользовались служебным душем. Алекс предложил Долли сделать это первой, а сам тем временем исправил урон, нанесенный постельным принадлежностям. Как только Долли намылила голову и насладилась прикосновением теплой воды к коже, он порывисто откинул занавеску и присоединился к ней.

Они с удовольствием мыли друг друга, но не слишком долго. То ли Алекс торопился убраться отсюда, пока их не застали, то ли хотел поскорее вернуться в их квартиру и лечь в постель. Оставалось только догадываться, что было для него главнее.

Но теперь сомневаться не приходится: он жульничал. Вся эта дурацкая болтовня и обучение взрослым играм были еще одной попыткой Кэррингтона получить преимущество над соперником.

Он доказал, что превосходит ее в стратегии. Теперь стало ясно, что их отношения были всего лишь игрой, и ничем больше. Этот бесчувственный мерзавец даже не спросил Лиззи, все ли у нее в порядке.

Но стоять у холодильника и пытаться понять, как ей пришло в голову, что она может в чем-то состязаться с Алексом Кэррингтоном, не имеет смысла. Она может отморозить себе нос. То, что льдинки с острыми краями резали в кровь ее сердце, роли не играет.

Как она дошла до жизни такой? Долли достала из холодильника два стакана с разными сортами мороженого, взяла из буфета две чайные ложки, прошла в гостиную и сказала Лиззи:

— Выбирай.

Лиззи, сидевшая в углу дивана с пушистым одеялом на поднятых коленях, вздохнула и протянула руку.

— Какая разница?

— Тогда я выберу сама. — Она протянула подруге кофейное, оставила себе шоколадное, села на подушку рядом с Лиззи и поправила конец одеяла.

— Это ужасно, — сказала Лиззи, втыкая ложку в окаменевшее мороженое.

— Раз так, возьми шоколадное. — Нет, дело не в мороженом, решила Долли, следя за стараниями Лиззи. — Хочешь, я согрею его в микроволновке?

— Нет. — Последовал еще один тычок, и ложка согнулась под углом в девяносто градусов. Лиззи выпрямила ее, упершись концом в вулканическую поверхность тусклого кофейного цвета. — Я имела в виду вовсе не мороженое. Просто ужасно, что две умные и сексуальные женщины вынуждены топить свое горе в еде.

— Говори про себя. У меня нет никакого горя. — Вспомнив опыт Лиззи, Долли провела краем ложки по твердому шоколаду и наскребла съедобную ленточку. — Но я бы с удовольствием утопила Алекса и Майкла. За то, что они поступают как… типичные мужчины.

Лиззи потерла ложкой поверхность мороженого и облизала ее заднюю часть.

— Майкл слишком хорошо плавает. Он вообще все делает слишком хорошо. Мне до него далеко.

— А зачем тебе с ним тягаться? Будь сама по себе. — Долли не смогла произнести банальную фразу «я тебе говорила». Потому что у нее не было на это сил.

А если бы и были, все равно следовало бы промолчать. Потому что она ничего не понимает в любовных связях. Ничегошеньки… Рука, державшая ложку, застыла на полпути к открытому рту. Можно ли считать связью то, что было у них с Алексом?

— Если ты уронишь шоколад на мое одеяло, я тебя отколошмачу.

Долли покачала головой и быстро проглотила мороженое.

— Не отколошматишь. Это запрещено правилами.

— Видно, я не в ладах с правилами. Иначе я сначала удостоверилась бы в том, что знаю Майкла, а уже потом переехала бы к нему. Кто сказал, что инициатива должна всегда принадлежать мужчинам? Неужели для этого достаточно обладать членом?

Вопрос был риторическим.

Долли подняла бровь, дожидаясь, когда Лиззи придет в себя.

— Да-да, конечно. — Тык, тык, тык… — Но это несправедливо, — добавила Лиззи.

— В любви все справедливо. И в нашей Игре тоже.

— Твой проклятый «Мусорщик» — причина всех бед! — Лиззи взмахнула ложкой.

— Тогда я этого не знала. Но теперь знаю. — Долли положила в рот громадный кусок мороженого и вздохнула. Теперь она понятия не имеет, что делать с Игрой и собственной колонкой. Нужно писать статью, но на это у нее нет ни сил, ни желания.