— И все же ты не станешь утверждать, что салют тебя не отвлекает.

Долли негромко хмыкнула, как будто и не ждала, что ее поймут.

— Наверно, тишина вещь хорошая. Но вокруг меня всегда было шумно. Я не знала, что такое уединение. Которое другим достается даром.

— Или после соответствующих требований. — Он нес откровенную чушь и, должно быть, выглядел напыщенным ослом. Ослом, запертым в стойле и облаченным в красные спортивные трусы.

— Во всяком случае, твои требования сыграли свою роль. Еще ни одно совещание редакции не заканчивалось на столь драматической ноте. — Долли закрыла глаза, опустила плечи и прижалась затылком к тяжелой двери. При этом выражение ее лица оставалось поистине ангельским. — В этом было нечто… духовное.

Алекс выругался и бросил ручку. Она может дразнить его, флиртовать и строить глазки сколько влезет. Он больше на это не клюнет.

— При чем тут духовность? Она не имеет к этому никакого отношения.

— Может быть. — Она подняла веки. Черт побери, зачем человеку глаза, которые видят других насквозь?! Даже за тщательно созданным фасадом. — Я помню, как ты говорил, что неплох в постели. Думаю, у тебя есть опыт общения с религиозными женщинами.

Он пристально посмотрел на Долли, пытаясь увидеть в ней невоспитанного ребенка, но увидел женщину, которая хорошо знает, чего хочет. Эта Долли не играет ни в какие игры. Она настроена решительно. Охвачена страстью. И выглядит совершенно взрослой.

О черт, неужели прошел еще час? Пустая трата времени. Алекс почувствовал себя совершенно выбитым из колеи. И так будет до тех пор, пока он не избавится от этой женщины.

Он снова взял ручку, перевернул блокнот, поправил очки и понемногу пришел в себя.

— Я должен поработать. Тебе что-нибудь нужно?

Долли скрестила руки на груди и смерила его своим фирменным пронизывающим взглядом.

— Ты не любишь много говорить о себе, верно?

Он вообще не говорил о себе. Точнее, не говорил о себе ни с кем, кроме Долли. Но в данный момент он не расположен к ее псевдопсихологическим опытам.

— Я не нуждаюсь в таких разговорах. Моя работа говорит сама за себя.

— Твоя работа говорит только о том, какой ты адвокат. И не имеет никакого отношения к тому, какой ты человек.

Она ошибается, но Алекс не хотел тратить время на пустые споры. И даже на обычную беседу. Он бросил ручку на стол. Очки отправились следом. Если она желает ссоры, пусть пеняет на себя.

Алекс откинулся на спинку кресла, положил руки на подлокотники и переплел пальцы.

— Ты хочешь узнать, какой я человек? Тогда живо иди сюда.

— Не пойду.

Он поднял бровь.

— Почему?

— Сам знаешь.

Вторая бровь поднялась еще выше и обвинила ее в трусости.

— Боишься, что тебя разденут?

— Нет. Я не боюсь, что меня разденут. — Она оторвалась от двери, вышла на середину кабинета, сняла штормовку через голову и бросила ее на пол. — Нет. И тебя я не боюсь тоже. — Она сняла ботинки и носки, балансируя, как фламинго, сначала на одной, а потом на другой ноге. — Но есть одна вещь, которая меня пугает.

Алекс чуть не проглотил язык. В первый раз в жизни он не находил слов.

— Гм?

Она расстегнула пряжку, дернула молнию и вылезла из брюк.

— Я боюсь, что не смогу ответить отказом ни на одну твою просьбу.

Раньше под курткой она не носила ничего. Теперь на ней был пятнистый лифчик, напоминавший шкуру леопарда. В самом лифчике скрывалось не так уж много, но вполне достаточно, чтобы пробудить интерес того, кто прятался у Алекса в трусах.

— Тогда я не буду просить.

— Вот и хорошо, — сказала Долли и подарила Алексу улыбку, которой он прежде не видел. В ней было что-то ангельское и дьявольское одновременно. — Потому что я никого не хочу винить в том, что собираюсь сделать. Никого, кроме себя самой.

Воображение подсказывало Алексу десятки — нет, сотни — вариантов.

Но тело признавало только один.

Он раздвинул ноги и положил сцепленные руки на живот. Она сделала шаг вперед, другой, третий и сняла с плеча бретельку лифчика. Затем подошла ближе, взялась за бретельку номер два и медленно спускала ее до тех пор, пока тело Алекса не велело ему избавиться от шорт.

Будь проклята эта сексуальная женщина! Будь проклят ее леопардовый лифчик! Если она не снимет его, он сделает это сам!

Она остановилась у края письменного стола и посмотрела на Алекса сверху вниз. Он развернул кресло и посмотрел на нее снизу вверх. Воздух разделявшего их пространства потрескивал от электричества.

Ожидание сводило его с ума. Сердце стучало, жаркая кровь бежала по жилам, живший в нем пещерный человек рычал. Алекс был уже готов схватить ее за волосы и затащить в свою пещеру, но Долли избавила его от опасности превратиться в неандертальца, быстро опустившись на колени между его ног.

Ее руки скользнули в трусы Алекса. Ноготки поскребли его ляжки. Больше всего на свете ему хотелось выгнуться навстречу этим жадным рукам, но он продолжал сдерживаться и ворчать… пока пальцы Долли не добрались до середины его паха. Они измерили длину его члена, нашли край головки и стали поглаживать ее, заставив Алекса вздрогнуть всем телом.

— Тебе нравится?

— И ты еще спрашиваешь? — прорычал он, отчаянно желая раздеться сам, потом раздеть ее, сунуть пальцы под спущенные бретельки ее лифчика и спустить его еще ниже, стащить с нее клочок тонкой ткани леопардовой расцветки, прикрывающий лобок, поднять к себе на колени и посадить верхом на его дикое животное.

Она хмыкнула.

— Я подумала, что должна это сделать. Мне бы не хотелось снова отдавить тебе ноги.

— Ноги? — Ах да, верно… — Это было во время танцев.

— Причем не в первый раз. Ты уже как-то выдерживал мой вес.

— Долли, там нечего было выдерживать.

Она беспечно пожала плечами и склонила голову набок; при этом ее кудрявые волосы коснулись плеча. Бретельки лифчика спустились ниже, и Алекс снова вцепился в подлокотники. Да, похоже, кожаную обивку кресла придется сменить…

Долли опустила тяжелые веки с пушистыми длинными ресницами и сказала:

— Я сомневалась, что ты помнишь. Ты держал меня на весу. В душевой кабинке.

Черт побери, она что, смеется?! Зачем так говорить?

— Ты всерьез думала, что я мог это забыть?

— Надеялась, что не забыл. Но с тех пор ты ни разу не упомянул об этом.

Ох уж эти женщины… Вечно им нужно говорить. Анализировать. Заставлять мужчину толочь воду в ступе. Переливать из пустого в порожнее.

— Я упоминал об этом, когда мы танцевали.

— Нет, это я упомянула об этом, когда мы танцевали. — Она наклонилась, прищурилась, раздвинула губы и обдала влажным, теплым дыханием его член от основания до самой головки.

У Алекса глаза полезли на лоб, но он все же сумел закрыть их. Когда у него хватило сил поднять веки, он посмотрел в глаза Долли и понял, что она еще не готова закончить беседу. Или сменить тему.

— Я думала, что ты хочешь забыть случившееся. И душ, и тот раз, когда мы танцевали. Потому что ты ни разу не заговорил об этом. До сих пор.

— Можно оставить этот разговор об отсутствии разговора до другого раза?

Ее рука продвинулась ниже.

— Конечно.

— Вот и хорошо. Потому что я, не сходя с места, могу придумать дюжину способов, как лучше использовать твои губы. — Он заерзал в кресле, облегчая Долли доступ к тому, что она искала.

— Угу. — Долли наклонилась к члену, еще хранившему тепло ее дыхания.

Но когда Алекс уже решил, что его мечта вот-вот станет явью, она снова подняла голову и заговорила:

— Алекс, есть одна сложность. И в душевой кабине, и во время танцев все произошло очень быстро.

— Кажется, тогда это тебе нравилось. — Он ощутил тревогу, но решил не поддаваться слабости. Он знал, что Долли оба раза было хорошо.

— О да, нравилось. — Она села на корточки и склонила голову набок. — Но я начинаю думать, что ты прав. Ничто так не улучшает аппетит, как предварительная беседа.