"Будто бы весна / Давайте мчать, болтая..." - фрагмент "Юбилейного".

"А в рай / снова посадим Евочек..." Из "Облака в штанах".

Кстати, этот фрагмент - наверное, наиболее радостный, сценически сделан очень здорово. Пять женщин выходят на просцениум, встают рядом, попарно, с пятью Маяковскими. Идиллия? Не совсем, скорей испанистая любовная драма со счастливым пока концом. В руках у женщин рапиры, которые никогда не пронзят возлюбленных. Каждое четверостишие заканчивается эскападой рапирных выпадов с весёлым воплем: "Таганка!"... И сквозь испаноязычную абракадабру прослышивается явственно: "Министерствоскультурос-с-таганкос-сикось-накось!"

Всё правильно. Иначе что за любовь?!

А пародийная сцена рая, до которого так и не дошёл герой "Облака в штанах"? Восемь ангелочков в полосатых красно-белых халатах, которым за вороты всунуты популярные некогда сачки для ловли бабочек - и.о. нимбов. Ласковая музыка Верди. И на её фоне - фарс маяковских строк. Таганка смеётся, Таганка любит, Таганка ненавидит вместе с Поэтом...

Ненависть ко всякого рода культам и культикам отчётливо различима и в текстах, и в музыкальной окантовке спектакля. Когда во второй его части зазвучит пророчески-обличительное:

Коммунист 

    и человек

        не может быть

           кровожаден, -

фанфары на фонограмме громко сыграют торжественно фальшивую мелодию песни, памятной моему и более старшим поколениям. Песни с такими словами: "Сталин - наша слава боевая, /Сталин - нашей юности полёт, / с песнями, борясь и побеждая, / наш народ за Сталиным идёт". Молодёжь, помню, дивилась острой реакции старших на этот эпизод... Ей-то эта песня неведома.

Тема войны, в которую органично переливалась тема любви, решена, в основном, на материале поэмы "150 000 000". С дополнениями, конечно. По центру сцены от задника в зал выложена дорога из тёмных кубиков. По ней с винтовками наперевес (винтовки воображаемые) движутся и в определённый, ритмически определённый момент падают согбенные мужские фигуры. А ведущие с просцениума в красной подсветке, жёстко держа ритм, скандируют строки гениального антивоенного стихотворения "К ответу!", написанного в 1917 году:

Сцепилась злость человечьих свор,

падает на мир за ударом удар

только для того,

чтоб бесплатно

Босфор

проходили чьи-то суда...

Поэт, а с ним и Театр скорбит о павших, но нарочито приземляет, переводит в мелкую антигероическую категорию понятие "мировая война". Война - дичь! В отнюдь не охотничьем смысле этого слова. И от дичи этой логически оправдан, театрально оправдан переход к теме революции. Хватит. Неизбежно:

в терновом венце революций

грядёт шестнадцатый год...

Тема революции - самая праздничная в спектакле. Свет, музыка живая, действие. Хор превращается в бригаду строителей. "Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня (и для других москвичей-футуристов) не было. Моя революция. Пошёл в Смольный. Работал. Всё, что приходилось". Но тут же (не выключаем критический ум Поэта!) ещё фразочка: "Начинают заседать".

Пошёл - хором - "Левый марш". Сверху спустилась штанга с двуцветными флажками-фартуками. Стройка. Фанфарный звук: мелодия "Беснуйтесь, тираны!" Окна РОСТа и частушки. Юродствует Смирнов: "Был я раньше кулаком, а теперь я - кукиш!" II Маяковские - все пять - работают вместе со всеми...

Но в оконных проёмах просцениума появляются "бывшие": "Маяковский, вы же из хорошей семьи! И что вы к ним подлизываетесь?!" Но пока на них - нуль внимания:

Работа адовая

    будет сделана

        и делается уже!..

И всё преодолимо: и холодная печь (её сложили из кубиков с соответствующими буквами), и то, что по поводу "Мистерии-буфф" культуртрегеры "ревели вокруг страшно"...

История с постановками и запретами "Мистерии" сценически оформлена так: кубики с названием пьесы спускаются па верёвках и повисают в воздухе, чуть покачиваясь. Когда пятеро Маяковских рассказывают, как всё происходило, как появилось распоряжение (голосом Смирнова) "Репетиции прекратить"; он же, Смирнов, с ножницами в руках подходит к висячим кубикам, перерезает две верёвки. Соответствующие кубики, естественно, падают: вместо надписи "Мистерия-буфф" в зал глядит "истерия уфф"! Такой вот словесно-сценический эквивалент...

Тема Ленина, смерти Ленина входит в тему революции, завершает её. Очень фрагментарно и очень по-маяковски. Притушенный свет на сцене. И протяжные гудки, как в день ленинских похорон. И не нужны слова. В молчании все участники спектакля берут по кубику и медленной вереницей спускаются в зал, проходят сквозь него. Пятеро Маяковских в этом шествии рассеялись, растворились в общей потере. Пустеет сцена. В нале медленно нарастает свет.

Конец первой части.

Есть в театре неписаное правило: вторая часть должна быть короче первой. В спектакле "Послушайте!" из четырёх главных тем: любовь, война, революция, искусство - в первую вошли три.

Вторая часть, "Искусство", как и "Любовь", тоже начинается па мажорной ноте. На сцене - из тех же кубиков сварганены мастерская, импровизированный мольберт, ненаписанная ещё картина на подрамнике. Рядом хорошенькие, фигуристые Лида Савченко и Таня Иваненко изображают статуи. Одна - псевдоклассическую девицу с веслом. Все пятеро Маяковских в тех же, что и в первом акте, рабочих фартуках. Маяковский - Шаповалов мечет на холст "краску из стакана" - как чуть ли не в самом первом из опубликованных стихотворений Владимира Владимировича. Но тогда было всё-таки скорее баловство, чем искусство. Поэтому действие быстро переносится в баталии времён его поэтической зрелости.

Да не рвётся он в баталии, тем более окололитературные:

И кроме свежевымытой сорочки,

скажу по совести, мне ничего не надо...

Но нельзя в этом мире иначе. Потому что "дешёвая распродажа" не прекращается и в нашем "коммунистическом далеко". В не цитированной спектаклем статье 1926 года "А что вы пишете?" Маяковский утверждал:" Настоящая поэзия всегда, хоть на час, а должна опередить жизнь. Я стараюсь сейчас писать как можно меньше, выбирая сложные, висящие в воздухе вопросы, - чиновничество, бюрократизм, скука, официальщина".

Как перекликается с этим высказыванием сцена, сделанная на материале стихотворения "Верден и Сезаан". Актуальнее, чем когда-либо, звучат сегодня строки:

Бывало -

    сезон,

        наш бог - Ван-Гог,

Другой сезон -

    Сезанн.,

Теперь ....

    ушли от искусства

           вбок -

не краску любят,

           а сан…