На переходе в в другой полигон я стал жертвой очередного розыгрыша. Я находился в 7 отсеке, когда в каюте начхима зазвенел корабельный телефон. Он снял трубку, послушал и подозвал меня. Я услышал раздраженный голос командира: «Борис Владимирович, ёбть, срочно в центральный, телефон». И я, как ошпаренный, рванул из 7 отсека, продираясь по узким отсечным проходам, переходя с одной палубы на другую и с опаской открывая подозрительно свистящие крышки межотсечных люков. Влетев в тишину центрального поста, я стал глазами искать телефон, а рассерженный командир сказал, что я им уже осто… осточертел с этим телефоном и он его скоро выбросит. Я же, как загипнотизированный, потянулся к трубке, снял её(!!!) и сказал алё. В центральном раздался взрыв, взрыв смеха.

На этом выходе в составе комплекса уже были две подсистемы шумопеленгования — с использованием носовой и буксируемой антенны. И если для первой подсистемы и режима высокочастотной связи четвертой подсистемы каждый наш предыдущий выход можно было считать наладочным и к этому выходу, предшествовавшему ходовым испытаниям, они функционировали уже достаточно стабильно и надежно, то все другие подсистемы мы должны были сейчас опробовать. Правда, работу пятой подсистемы с выпущенной антенной мы решили не проверять, чтобы не подвергать лишнему риску сложную электромеханическую систему «буксируемая антенна-УПВ», и ограничились лишь тестовыми проверками аппаратной части подсистемы. В те времена ни 5-ая, ни 6-я подсистемы не имели своих собственных пультов, а индикация и управление их работой осуществлялось с шапэшной секции пульта. Когда дело доходило до органов управления 5-ой подсистемой, то больше всего начальнику РТС, нашим акустикам, а также командиру и другим членам экипажа, имевшим разрешение на вход в гидроакустическую рубку, нравился маленький шильдик на пульте с выгравированными и окрашенными в красный цвет словами «Кнопка отсекатель за крышкой». В аварийной или определенной тактической ситуации при нажатии этой кнопки в гондоле должен был опуститься нож гильотины и отсечь нашу антенну от барабана и отпустить её в свободное плавание. Здесь явно, хоть и в форме многочисленных шуток, сказывалось негативное отношение той части Флота, которая должна была эксплуатировать необычную и сложную подсистему комплекса. Возможно, что мы совершили ошибку, решив не выпускать антенну на этом выходе, т. к. заранее избежали бы неприятностей, которые поджидали нас на ходовых испытаниях. Хотя, кто знает, как сложилась бы тогда ситуация? Сейчас сказать трудно.

Впервые на этом выходе мы смогли проверить работу мощной подсистемы эхопеленгования. Это было запоминающимся событием, особенно, когда мы слышали «мелодию» излучения простых или сложных сигналов и возвращение эхосигнала легким ударом по корпусу лодки. Сразу хорошо показала себя подсистема обнаружения гидроакустических сигналов при работе СКРа своим эхолокатором. Сложнее дело обстояло с трактом шумопеленгования, использующим бортовые антенны. Наши акустики ожидали от него не только обнаружение целей в секторах курсовых углов, недоступных основной антенне, что, конечно же, имело место, но и на больших дистанциях. А вот последнего-то и не было, т. к. несмотря на большую эффективную площадь каждой из бортовых антенн, они находились в районах с существенно большим уровнем собственных акустических помех, который к тому же ещё никак и не нормировался, как это делалось в носовой оконечности. Да и потом этот тракт, который и назывался-то дополнительным трактом шумопеленгования, был предназначен в большей степени для лодок проекта 949, где должен был использоваться как тракт шумопеленгования с повышенной разрешающей способностью для выделения из авианосного ударного соединения (ударной группы) главной цели-авианосца и выдачи исходных данных для нанесения по нему удара ракетами типа «Гранит». (Ведь в тактико-техническом задании на разработку комплекса, которое получил институт, в первых строках было написано, что комплекс предназначен для установки на ПЛ пр.949 и на других ПЛ большого и среднего водоизмещения. И первые «скатовские» контакты с проектантами лодок начинались с ЦКБ «Рубин», с решением вопросов его установки на ПЛ пр.949. Когда же проектирование лодки пр.949 отодвинулось вправо, СПМБМ «Малахит» выступило с предложением дальнейшей модернизации лодок проекта 671РТ и установкой на них, в частности, ГАК «Скат»).

При постоянной работе основного тракта шумопеленгования делала первые попытки подсистема классификации целей, но, как правило, данные её объективной классификации не совпадали с субъективной классификацией целей на слух нашими акустиками, которые оказывались правы. На этом выходе мы заметили одну особенность работы наших акустиков, которая, как оказалось, была характерна для акустиков всего нашего Флота. Несмотря на то, что имевшийся в аппаратуре шумопеленгования автоматический обнаружитель уже показывал наличие цели, акустики не докладывали об этом в ЦП до тех пор, пока цель не проявлялась в тракте прослушивания, пока они её не слышали своими собственными ушами. Делали, вернее не делали, они это потому, что сразу же после доклада о цели в ЦП они получали оттуда команду классифицировать цель. А как можно было её классифицировать, когда она ещё не слышна. Вот тут-то и должен был брать на себя эту задачу классификатор, но даже когда он и срабатывал, то при сближении с целью она оказывалась другого класса. Принципиально задача объективной классификации решалась впервые, а алгоритмы обработки информации и принятия решения в различных акустических условиях были ещё не отработаны.

Володя Шумейко был несколько огорчен, что «Жгут-М» не захотел сдаться и его испытания переползали на наши ходовые. Да и для нас это было не очень приятно, т. к. при сдаче подсистемы ШП иметь гидрологический разрез очень и очень полезно.

Слава Нагибин мужественно выдержал напор военных и тяжесть нахождения под днищем надводного корабля, как и разработчики эхоледомера «Север-М», который отработал в эхолотном режиме и сумел даже определить волнение море, которого не было. Теперь над тройкой ледовых станций как дамоклов меч нависла проверка работы в реальных условиях подо льдом.

На этом выходе мы не могли проверить работу тракта связи с повышенной скрытностью излучения, т. к. для этого нам нужна была одна из двух лодок проекта 675, оснащенных аппаратурой «Штиль-1», приход которой в Северодвинск был запланирован только непосредственно на ходовые испытания. Трое суток нашего наладочного выхода подходили к концу, мы всплыли, и, поблагодарив за работу, отпустили наше корабельное обеспечение до ходовых испытаний. Проветрившись, снова ушли под воду и пробыли там еще двое суток в интересах навигационщиков и биусовцев. И только потом пошли в Северодвинск.

На этом выходе на лодке произошло событие, которое имело трагические последствия.

В составе экипажа лодки был один из офицеров, капитан-лейтенант, командир дивизиона живучести, фамилию которого я, увы, уже не помню, а звали его Толя. Он был среднего роста, крепкого телосложения, рыжеволосый и с множеством веснушек. В силу своей должности на лодке он больше всех других членов экипажа присматривал за гражданской братией и каждый из нас неоднократно получал от него замечания — то за несанкционированное передвижение по лодке, то за незакрытую за собой крышку переборочного люка, а больше всего он ругал нас за то, что мы не носили с собой аппарат ИДА. Ругал нас по-флотски сурово, но справедливо. Между собой мы звали его «рыжая бестия». И вот, по пути домой, во втором отсеке неожиданно стало повышаться давление. Все, кто там находились, сразу почувствовали это по возникшему болевому ощущению в ушах. Командир второго отсека мгновенно доложил в центральный и разбудил отдыхавшего от вахты командира дивизиона живучести. Толя спустился на нижнюю палубу второго отсека и начал там оперировать какими-то вентилями, одновременно переговариваясь по громкой связи с центральным. Как известно, всё, что должно делаться особенно быстро, неизменно получается особенно медленно. В центральном нажимали не на те кнопки, Толя что-то кричал, ругаясь, по громкой связи, а давление в отсеке медленно повышалось и уже ощущалась довольно сильная боль в ушах. Затем командир дивизиона живучести, поняв бесполезность переговоров с ЦП, вылез на среднюю палубу и побежал в 3-й отсек. Вероятно, он решил, что, несмотря на перепад давления между вторым и третьим отсеками, ему удастся удержать крышку переборочного люка, которая открывалась в сторону третьего отсека, но он ошибся и крышку вырвало у него из руки, а его самого с силой втянуло в коридор средней палубы третьего отсека, над настилом которой он пролетел метра два-три. Находясь в возбужденном состоянии, он сразу и не почувствовал, что отпружинившая назад крышка переборочного люка задела его по голове. Толя еще успел подняться в центральный и сделать необходимые отключения, прежде чем он сам и все присутствующие заметили, что его лицо покрыто кровью, а на настиле средней палубы осталась кровавая дорожка. Корабельный доктор наложил несколько швов на рану и уложил его в медизолятор с диагнозом сотрясение мозга, а когда мы вернулись с моря Толю переправили в госпиталь. Все было бы хорошо, если бы уже в конце этого года у него не начались сильные головные боли и не началось ухудшаться зрение. Потом он опять надолго оказался в госпитале, а позже, в году 79 или 80, насколько мне стало известно, наш первый командир дивизиона живучести полностью потерял зрение………