— А кабачковая икра!

— Все Россия забрала!

— Да идите вы со своей Россией, бандерюги!

Мясо закончилось. Не хватило ни сторонникам союза с Россией, ни тем, кто категорически против.

— А больше не будет?

— Нужно нарубить.

— А когда нарубите?

— Женщина, вставайте рубить вместо меня! Я живой человек!

Не хватило, не хватило… А что будет дальше? А дальше килограмм мяса будет стоить ползарплаты. А тут еще муж встал сегодня с левой ноги.

— Надо ехать на Крещатик. Там мясники настоящие — один рубит, другой продает, — снова дают совет добрые люди.

В метро наконец-то села. Как зря проходит день! Грызет голод, и в то же время мутит при мысли о еде. На нее кто-то смотрит не отводя глаз. Кто это? Мужчина в очках, с изможденным, страдальческим лицом. Смотрит не так, как, бывает, разглядывают женщин наглые мужские глаза. Смотрит глубоко и трагично. Наверное, прочитал на ее лице всю тяжесть ее страданий. Ей неловко, она не привыкла к тому, чтоб ее разглядывали незнакомые мужчины на улице или в транспорте. Да еще так внимательно! Встала, уступив место какой-то бабушке, повернулась к нему спиной. А он все равно смотрит на нее из черного окна вагона. Ей трудно дышать от этого взгляда через очки. Вышла на Крещатике и краем глаза заметила, что он вышел тоже. Остро чувствовала его присутствие на эскалаторе. Наверху обернулась. Измученного лица в очках не было. И что она себе придумала? Ее судьба — мучиться с другим.

По Крещатику ходит как неприкаянная, будто впервые в жизни приехала из своего села в Киев за покупками. Везде безнадежные очереди, парни с откупоренными бутылками пива, нервозное веселье и гнетущая суета. А вот уголок покоя. Тут пьют кофе, покачиваясь в такт потустороннего ритма. Она не умеет находить отраду в этой горьковато-солоноватой жидкости, равнодушна к аромату, от которого сходят с ума ее подруги. Не умеет успокаиваться от сигареты, от чтения детективов, от хождений по улицам. Не умеет нырять в вымышленный мир, когда в невымышленном все так болит.

Позвонила подруге, той, на которую утром хотела обидеться.

— Я ничего не могу купить перед повышением цен…

— И это трагедия? И от этого слезы в голосе?

У подруги экстравагантная прическа. Она не надевает капюшон, не обращает внимания на пронизывающий осенний ветер.

— Ты б и себе соорудила такую красоту. Твой орел бы умер.

Не хотелось, но все же рассказала подруге про очередную выходку мужа.

— Наверное, сейчас он у своей благородной учительницы! Если так, то это надолго.

— Поехали посмотрим, там ли он.

— Не надо!

— Я зайду сама, прикинусь страхагентом.

Когда приехали к дому свекрови, уже совсем стемнело. Зажглись окна…

— Какой номер квартиры?

— Подожди. Его здесь нет. Свет горит только на кухне. Значит, она одна, потому что, если с ним, всегда сидят в комнате.

— Ты уверена?

— Слава Богу, не первый год…

— Ну так поехали к тебе. Он, наверное, уже дома. Или сначала заберем малую?

— А если он снова будет скандалить?..

Дома никого нет. Заварили чай. Кроме чая ничего в горло не лезет. За окном черно и тоскливо.

— Это еще не то горе, от которого умирают. Ребенок здоров, и мама, и сама, да и он…

— Я знаю. Но каждый раз от таких вещей умираю… А тут еще повышение цен… А может, он у какой-нибудь женщины?

— Ну этим он у тебя, кажется, не грешит. Если же какая-нибудь и накормит в это паскудное время твоего мужа, — так что тут плохого?

— Так если б только накормила…

— Ну так и пусть у нее, а не у тебя сердце болит!

Но она никому не хочет отдавать свою боль в сердце…

Звонит телефон. Она обреченно берет трубку. Знает, что это мама.

— Я, конечно, могла бы и в школу ее отвести, но у ребенка нет ни школьного платьица, ни портфеля!

— Не нужно, мама, я ее завтра утром заберу… Я весь день стояла в очередях, правда, ничего не купила…

— А что, дома снова скандал? Уже и неугодной тещи нет рядом!.. Так, может, надо было все же не так разъезжаться? Не старой женщине, а кому-то другому ехать на четвертый этаж без телефона?

— Мама, ну неужели сейчас надо об этом?

Совсем поздно. Ушла и подруга, а то страшно возвращаться. Легла в постель, и ее охватил цепкий муторный сон, который не приносит отдохновения…

…Муж громко вошел в квартиру, напевая бал из «Травиаты». Нервно выбежала в коридор. Стоят две сумки, из которых торчат индюшачьи ноги. Веселый муж снова дома, притащил две огромные сумки с продуктами.

— Уффф… все сразу было не унести, бегал дважды. Ты же знаешь, во вторник снова подорожание, так я уж набрал. Смотри!

— Я вижу, — вздохнула она.

— Нет, ты посмотри, посмотри! — Он вытащил индейку, размером с их дочку, если не больше. — Держи!

Она не смогла удержать в руках это могучее создание отечественного птицеводства.

— Вот так-то! А ты говоришь… Из грудки нажарим котлет, я завтра накручу фарш, из крыльев сварим бульон, а ножку — муж смачно причмокнул, — потушим в сметане! Сметану я тоже взял. Вон трехлитровая банка. Кур взял, сыра, масла… Малая у мамы? Пойдем завтра к ней, занесем ей курицу и еще чего-нибудь. Разгружай сумки!

Муж начал рубить индейку, потому что она не помещалась в холодильник.

— А покушать что-нибудь есть? Ага, сосиски!

— Да они же с утра на плите! Я забыта убрать в холодильник!

— Ничего! Мы — не баре! Я могу есть и жареные гвозди, ты это прекрасно знаешь… Видишь, какой сегодня удачный день! Сколько я всего припер!.. Устал! Ничего, завтра выспимся! Чего ты кривишься? Ты чем-то недовольна? Тебе мало?

— Я всем довольна, — тихо ответила она.

— Не, ты гляди, какая индюшечка! — не мог угомониться муж. — Хоть сейчас на стол королю! Меня за это поцелуют? Хотя бы в щечку?

Бабушка уже несколько лет не вставала. Ежедневно, под вечер, мама делала ей необходимый туалет, а он с тетрадками и учебниками перебирался в коридор. Там был роскошный низкий подоконник. Он приносил из кухни табуретку и садился писать. Подоконник заменял письменный стол, соседи по коммуналке прижимали палец к губам: «Пусть мальчик занимается». За спиной гремела кухня с тремя плитами и единственным умывальником, хлопали в бесконечных коридорах двери. Эти звуки постепенно стали необходимым элементом для самоуглубления. Большая часть умопомрачительных открытий юности была сделана здесь, за этим письменным подоконником. Здесь были прочитаны любимые книжки и просто сделано множество домашних школьных заданий, которые он выполнял весьма старательно. Он был рад выбраться из непрямоугольной комнаты с узким подоконником — окно выходило в небольшой внутренний дворик. Из окна же в коридоре открывалась небывалая панорама Города. Позднее ему случалось вылезать с друзьями на крыши различных домов, чтобы увидеть Город. Но ниоткуда краски весны или осени не казались такими пронзительными, и купола церквей так не сияли, и открывавшийся Днепр нигде больше не был словно соединенным таинственными сосудами с кровеносной системой юного киевлянина, у которого в этом городе были только уставшая мама, несчастная бабушка, не способная ничего рассказать, и непрямоугольная комната в квартире, принадлежавшей когда-то адвокату то ли с еврейской, то ли с немецкой фамилией. Его фамилия — с буквой «ъ», сохранилась на парадной двери квартиры, и адвокат, сам, по-видимому давно умерший, бродил поздними вечерами по коридорам своего дома, и чуткое, знающее ухо различало звук его шагов среди шарканья и звяканья в квартире, населенной многочисленными нынешними жильцами.

Иногда к подоконнику подходила Марианна, ее мать кричала из-за двери: «Оставь мальчика в покое! Пусть занимается!» Но Марианна тихонько садилась на краешек и с увлечением разглядывала его тетради и книжки. Сама она никогда не делала домашних заданий, ела стоя в кухне возле плиты и до вечера тынялась в школьной форме. Марианна была очень красивой: грациозная, тоненькая, с чистым нежным личиком, с роскошными золотистыми волосами, которые она никогда не заплетала в косы. Он любил смотреть на Марианну, когда она этого не видела. «Какая красивая! Это ж надо, такое чудо на коммунальной кухне!» — думал он про себя. Он не был влюблен в Марианну и этим гордился. Не попался на крючок роскошных волос и маленьких грудей. Постепенно Марианна тоже стала чем-то, что создавало комфорт во время его сидения за письменным подоконником. Иногда, не имея других собеседников, он излагал Марианне некоторые положения своих открытий, сделанных прямо здесь.