— Как же все-таки решаем: оливье или винегрет? — спрашивает жена.

— Оливье, — сонно отвечает он.

— Знаешь, к шпротам действительно лучше оливье, а вот к селедке — винегрет.

— Так пусть будет винегрет.

— Да, но твои братья любят оливье, всю салатницу сразу к себе тащат, ну прямо хоть накладывай одному двойную порцию, а другому — тройную!

— Ну делай оливье.

— Но ведь без винегрета не подашь ни селедку, ни грибы… Придется готовить и оливье, и винегрет. — Жена озабочена так, словно речь идет о спасении земной цивилизации.

— Так делай и то, и другое.

— Но это же займет не менее шести больших тарелок, на столе не останется места для консерваций! Огурцов и кабачков должно быть шесть-семь салатниц. Маринованных грибов — минимум — три, это святое. И между прочим, с повестки дня не снимаются ни буженина, ни фаршированные яйца.

— Яйца можно снять, — ему очень хочется спать, он бормочет сквозь сон.

— Да ты что?! Фаршированные яйца — это наше семейное фирменное блюдо! Сделаем все виды фарша — и печеночный, и сырный, и луковый… В общем так: яйца вне конкуренции, даже не обсуждаем… Но какая же будет основа — винегретная или оливьевная?

— Оливковая, — мямлит он на свою голову. Такого презрения к событиям глобального масштаба жена перенести не может. Она включает светильник возле кровати и трясет его за плечо.

— Снова бросаешь меня, оставляя один на один с домашними заботами! Я, кажется, научный работник, а не куховарка! И при этом должна рассчитать, как накрыть полноценный стол минимум на тридцать персон!

— Сколько-сколько?! На черта тебе тридцать персон?

— Да ты что?! Видно, тебе пора уже пройти курс йодистого золота! От склероза! Не иначе! Мы же еще год назад решили, кого будем звать!

Уже несколько ночей подряд жена вдохновенно талдычит про холодные и горячие закуски, напитки и десерт, а до него только сейчас дошло, о чем это она. Да, да, приближается дата. Двадцать пять лет вместе. «Сере-е-бряные свадьбы — негаснущий костер, серебря-ные свадьбы — душевный разговор», — эта песня как раз была популярной в тот год, когда они подъехали на «Чайке» к особняку в Липках, поднялись по белым ступеням, прошли сквозь неимоверно роскошные комнаты, а кто-то из гостей все повторял: «Ну и жили же люди!» — намекая на дореволюционных владельцев. Все было торжественно до умопомрачения. Запомнился багряный маникюр сотрудницы Дворца Счастья, которая тыкала в строчку в реестре, где нужно было поставить свои подписи.

— А теперь поздравьте друг друга, — сказала она, когда, они кое-как — от волнения — вывели те подписи. Они не понимали, чего от них хотят, пока гости не подсказали, что теперь нужно поцеловаться.

Жена была очень горда тем, что они тогда подъехали на «Чайке» и что расписались в старинном особняке на Печерске, а не в «бермудском треугольнике» на проспекте Победы, куда перенесли Дворец Счастья через несколько лет после их свадьбы. Но главная гордость — это то, что они будут праздновать серебряную свадьбу. Никто из их родных или друзей не сподобился такой житейской роскоши. Один из его братьев развелся, прожив со своей Валентиной двадцать лет. Теперь видится с детьми в дни их рождений, когда мамы нет дома. Второй брат тоже развелся, недавно опять женился, родился ребенок, который моложе внучки от первого брака. Сестра жены опять сошлась с мужем, с которым не жила лет десять. С дня их первой свадьбы прошло двадцать пять лет, но праздновать серебряный юбилей было бы смешно. Друг семьи, Михайло, приходит к ним в гости каждый раз с новой женой Еще один друг семьи, Виктор, вообще ни разу не женился. Живет с мамой. У него еще все впереди. Соседка Лариса накануне серебряной свадьбы застукала своего мужа (мастер, кстати, был на все руки!) с беспутной женщиной. Как ни уговаривали ее друзья, близкие, даже мать родная, но Лариса проявила моральный максимализм и прогнала из дома своего мастеровитого супруга.

Подобно им, в мире и согласии прожили двадцать пять лет еще только их друзья Семеновские. Но когда подошла юбилейная дата, Семеновским было не до празднования: главные плоды брака, дети, достались честным и порядочным Семеновским совсем никудышные. И сын, и дочка, окончив школу, нигде не учились и не работали, «доили» преждевременно постаревших родителей, которые никак не могли понять, как это в интеллигентной трудовой семье выросли такие агрессивные тунеядцы. Впрочем, не находили себе места в этом мире не только дети Семеновских. Многие из поколения детей оказывались за бортом жизни. Хорошенькая племянница Оля бросила институт, пошла работать в бар — очень деньги нужны были, — а потом угодила в больницу, сестра и не рассказывает, что же там приключилось. А сын бабника Михайла работает дистрибьютером по продаже памперсов. Хотя сам Михайло — уж какой ни на есть, а кандидат наук. Неужели и вправду поколение их детей — безжалостно «потерянное»?

Тем более могут они гордиться своими детьми, потому что их сын и дочка в это сумасшедшее время придерживаются традиций интеллигентной семьи: сын работает, дочь заканчивает учебу, их не прельщает легкий сомнительный заработок. А также они — и это тоже радует — не спешат заводить собственные семьи. И жена, понимая реалии сегодняшнего дня, не подгоняет дочку определяться с семейным положением, как когда-то подгоняла своего парня, ее, дочкиного, будущего отца: хватит-де проверять чувства, лучше начать углублять их в законном браке, чтоб быстрее родить ребенка и чтоб отпраздновать серебряную свадьбу до пятидесяти. И добилась своего, и сын вырос неплохим парнем. Потом брак укрепился дочкой, и она тоже оказалась способной девочкой, которая не бросает учебу, не идет работать в бар, подобно несчастной племяннице. Конечно, не последнюю роль в этом играет и то, что рядом — родители, готовые прийти на помощь, если что…

Так что нужно приготовить стол как следует, чтоб аж ломился от закусок, и чтоб и водка, и шампанское, пусть потом хоть на копейках сидеть, полуголодными, но со столом мелочиться нельзя: гулять так гулять и праздновать, пусть хоть какие времена на дворе, дом — это самое святое.

Он понял, что в ближайший час заснуть не дадут, и обреченно предложил:

— Сделаем и винегрет, и оливье.

— У праздничного стола должна быть идея! Суммарный вектор!

— Вектор с яйцами?

— Брось! В твоем возрасте двусмысленные шуточки неуместны!

— Почему двусмысленные? — Он только сейчас заметил дешевую пикантность сказанного.

— Селедка — это непременный элемент. Какой славянский стол может быть без селедки? Селедка требует свеклу, твои братья требуют оливье… — Кажется, жену снова зациклило, словно в поисках выхода из мирового кризиса.

— Ну так подай селедку под «шубой» на большом прямоугольном блюде, сверху положи яйца…

— Ну вот! Работаешь головой, когда захочешь! Гениально!

Он невольно загордился от похвалы жены:

— У меня все-таки сорок девять научных трудов!

— Мог бы написать и пятидесятую, юбилейную! Но идея «шубы» может быть засчитана как постдокторат!..

Он и не надеялся, что застольная проблема развяжется так легко. Идея стола окончательно сформировалась. Впереди — ее грандиозное воплощение. Не за горами уже тот августовский день — дата, к которой они шли двадцать пять лет. Дата — итог, дата — венец.

И тут он вспомнил, что вскоре после этой даты на один из первых, еще теплых сентябрьских дней придется еще одна — туманная, прозрачная, нежная, как последнее сентябрьское тепло. Всколыхнется занавеска от синего сквозняка, милые губы задуют тоненькие свечки, остановится сердце, в окно залетит перышко нездешней птицы. Исполнится двадцать лет с того дня, когда над холодным забытым двором на окраине города пролетела сентябрьская звезда и упала в колодец. Поехал проводить почти незнакомую женщину домой, а возвращался последним трамваем сквозь черный грозный лес… До сих пор он помнит, как целовались в том трамвае молодые парень и девушка. Он не любил, когда целуются на людях, но те влюбленные в пустом ночном трамвае казались такими милыми… Где они сейчас? Они были так нескрываемо счастливы. Он же тогда ощущал неимоверную дрожь и был сам не свой. А чувство счастья нахлынуло скоро, когда в этом же трамвайчике снова ехал, возвращаясь из маленького деревянного домика на окраине.