— Как самочувствие? — интересуется она. — Неужели так же плохо, как ты сейчас выглядишь? Нет, не может быть. Надеюсь, что тебе все же полегче.

— Прости. Это была дурацкая затея — приезжать к тебе. Но я не ехал сюда, за тридевять земель, только для того, чтобы переспать с тобой. Я бы не стал из-за этого так суетиться.

— Ну, ты сумеешь убедить любого человека в чем угодно. У тебя это здорово получается.

— Мне просто нужно было с кем-нибудь поговорить. Случилось нечто ужасное. Просто ужасное…

Она передает мне чашечку кофе:

— Хочешь поговорить об этом сейчас?

— Даже не знаю, как сказать…

— А ты намекни.

— Тут замешана одна девушка Она из моей группы.

— А, ну да, твоя ученица. Понятно.

— Она сделала аборт.

Джеки становится серьезной:

— Наверное, это было очень трудно пережить.

— Практически невозможно. Ничего подобного со мной раньше не случалось.

— Сколько ей лет?

— Не так уж много. Двадцать с хвостиком.

— Мне было семнадцать, когда я попала в интересное положение. А потом родилась Изюмка. — («В интересное положение». Иногда в речи Джеки проскальзывают слова и выражения, которые используют мои мама и бабушка.) — Но я даже не задумывалась о том, не стоит ли мне сделать аборт.

— Даже не задумывалась?

— Я католичка. И считаю, что жизнь человека священна.

— Это хорошая позиция. Если уж вообще во что-то верить, то верить только в хорошее.

— Но когда я родила ребенка, вся моя жизнь изменилась. Пришлось уйти из школы. В университет я попасть, естественно, уже не могла. И получить диплом, соответственно, тоже. О хорошей работе нечего было и мечтать. Я осталась в Банстеде. Нет, я ничего не имею против Банстеда. Приятный городок.

— Значит, ты решила оставить ребенка, а он, так сказать, спутал все твои карты.

Но Джеки отрицательно мотает головой:

— Нет, все было не так. Ну, не совсем так. Просто пришлось отложить свои планы на некоторое время. Я ведь все равно продолжу учебу. Причем благодаря тебе.

— И ты никогда об этом не жалела? Ну, что оставила ребенка.

— Я не могу представить себе мир без моей девочки.

— Ей повезло с такой мамой.

— И очень не повезло с папой. Поэтому, как видишь, все в итоге выравнивается.

— А чем же так плох ее папочка?

— Джеми? Ничем. Но только когда он трезвый. А вот когда хоть чуточку поддаст, то начинает такое вытворять!.. И как правило, в отношении меня. Но когда он начал обижать Изюмку, мы расстались. Приехали сюда два года назад. К тому времени я уже сама с трудом узнавала собственного мужа.

— Но ты ведь когда-то любила его.

— Еще как! Я по нему буквально с ума сходила Джеми, мой Джеми… Высокий, темноволосый, ладно сложенный. Он прекрасно играл в футбол. Отличный спортсмен, просто вечный двигатель какой-то. У него была реальная возможность стать профессионалом, но он повредил колено. Левое колено. И вот сейчас работает охранником и постоянно пьет. И достает свою новую подружку. Бьет ее нещадно. Но зато уже не меня. И не мою дочь. Все, с этим покончено навсегда.

— Но почему ты так затягивала? Почему сразу же не бросила своего Джеми? И почему так затянула с образованием? Чего ты ждала? Я хочу сказать, если для тебя все это так важно, почему ты ждала столько лет?

— Джеми меня удерживал. Наверное, он завидовал мне. Не хотел, чтобы мои мечты сбывались, потому что сам в жизни так и не состоялся ни как спортсмен, ни как мужчина. А мужчины очень тонко чувствуют дух соперничества. Просто они более примитивны. Мой бывший муж считает, что все вокруг должны получить травму колена, чтобы сравняться с ним.

— Что ж, надеюсь, ты успешно сдашь свой экзамен. — Я поднимаю чашечку с кофе, словно произношу тост. — И еще я надеюсь, что тогда ты станешь уже по-настоящему счастливой.

Джеки в ответ тоже приподнимает свою чашку:

— На самом деле ты думаешь, что никакой особенной радости от учебы я не получу. Может, ты считаешь, что я надеюсь попасть в некий несуществующий образовательный рай? Вокруг меня будут сидеть красивые молодые люди, изучающие одну-единственную книгу «Сердце — одинокий охотник». А ты ведь знаешь, что все пойдет по-другому. И потому ты думаешь, что все это лишь пустая трата времени. Все эти экзамены, а потом ненужные бумажки об образовании… Но ведь для Роуз это не было пустой тратой времени? Как ты полагаешь?

— Для Роуз? — удивляюсь я.

— Она ведь родом из наших мест?

— Да.

— Так вот, если бы у нее не было образования, ты бы вообще никогда с ней не познакомился. Если бы она не училась в университете и не стала юристом, она бы не отправилась в Гонконг и вы бы не встретились. Если бы она родила ребенка в восемнадцать лет от другого мужчины — не надо на меня так смотреть, — на что тогда стала бы похожа твоя жизнь?

— Не знаю. Даже представить себе не могу. Я не могу вообразить свою жизнь без нее.

— И ты ведь раньше сходил от нее с ума, правда?

— Это и сейчас правда. Но что я могу поделать? Я любил ее и потерял. Я уже использовал свой единственный шанс.

— Использовал? Как это?

— Ну, ты же все прекрасно понимаешь. У нас была любовь. Романтические отношения. Потом мы поженились. Ну и все такое прочее.

Джеки задумчиво качает головой:

— Значит, лично я свой шанс еще не использовала. Во всяком случае, не с Джеми. И ты полагаешь, что другого шанса ни у кого больше не будет? Да ты просто шутишь, наверное. Я искренне считаю, что достойна получить еще один шанс после всех тех мучений, что мне пришлось перенести. Да и любой другой человек тоже заслуживает право быть счастливым. Даже ты, Элфи. Просто тебе нужно побольше верить во все хорошее.

— Побольше верить?

— Вот именно. Немножко больше. Не становись таким же, каким был мой муж. Не сиди сложа руки в мечтах о том, что все вокруг вывихнут себе колена.

— А я все равно считаю, что судьба преподносит человеку всего один шанс. Один, но настоящий. А потом — все. Не думаю, что можно вот так запросто начинать новую жизнь снова и снова. Тогда это становится уже как-то несерьезно. Разве это может быть всерьез, если все опять повторяется каждые несколько лет. Просто насмешка какая-то над истинной любовью и счастьем.

— Может, в чем-то ты и прав. Но ответь мне в таком случае вот на какой вопрос: что ты собираешься делать всю свою оставшуюся жизнь? Ты же не считаешь возможным вечно поддерживать отношения с кем-нибудь из своих учениц, потому что знаешь, что рано или поздно они вернутся к себе на родину. И тебе не нужны эти молоденькие женщины, которые, в отличие от тебя, кстати, не могут тебя обидеть.

— Ты считаешь, что я постоянно обижаю их?

— А разве не так?

— Сам не знаю.

— Не знаешь? Значит, ты не слишком умен как учитель.

— Да, я вхожу в компанию глупых учителей.

— Это заметно.

Я наблюдаю, как Джеки моет в раковине чашки, и размышляю, что она, наверное, права. И мне совсем не хочется быть чьим-то ненавистным бывшим мужем.

Мне нужно впустить в свою душу чуть больше веры. Веры во все хорошее.

На меня смотрит ребенок.

Он весь такой лысенький и кругленький, словно бильярдный шар, этакий крошечный Уинстон Черчилль в розовой распашонке с капельками слюны в уголках чуть надутого ротика. Весь он — или она (как тут разобрать! Разве что по цвету белья) — ну прямо как с картинки.

Ребенок — самое прекрасное, что я видел в этой жизни. И он смотрит на меня. Потому как знает, ведь дети знают все.

Его огромные голубые глаза следят за мной, пока я медленно иду к столу дежурного регистратора. Я останавливаюсь, оборачиваюсь и смотрю на младенца, до глубины души тронутый его проникновенным взглядом.

Ребенок словно заглядывает мне в душу. Он читает мои мысли. Он знает все, что я сотворил в сговоре с кредитной картой.

И он не верит. Я и сам не верю.

Ребенка окружают счастливые, улыбающиеся взрослые: родители, братья, сестры, бабушки и дедушки. Скорее всего, они видят его впервые, однако ему нет до них никакого дела. Он просто двигает ручками и ножками, как бы проверяя их. Кажется, младенец только что обнаружил удивительную способность своих конечностей сгибаться и разгибаться. И вот он лежит такой счастливый и сверлит меня взглядом прокурора.