Я быстро отвожу взгляд и вдруг вспоминаю, что в кармане спортивного костюма на случай всяких неожиданностей припасен батончик «Сникерса». Усевшись на мокрую скамейку, я жую шоколадку под пристальным взором линялой серой белки.

Потом я еще долго-долго сижу и без конца кручу обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки. Мне одиноко как никогда.

Мы познакомились с ней на пароме «Звезда», старой бело-зеленой двухпалубной посудине, что во множестве курсируют между материковым Китаем и Гонконгом.

Нет, не совсем так. На пароме «Звезда» мы не познакомились, а просто впервые увидели друг друга. Мы не представлялись, не обменивались телефонами, не договаривались встретиться «как-нибудь еще». Я никогда не был мастером знакомиться на улице, и Роуз не стала исключением. Но в первый раз я увидел ее именно на пароме, когда она протискивалась через турникет с огромной картонной коробкой в руках, подпирая ее ногой и одновременно пытаясь опустить в автомат несколько монеток.

Она влилась в толпу ожидавших парома на пристани — одинокая европейка, со всех сторон окруженная аборигенами: ушлыми кантонскими бизнесменами, направлявшимися в свои офисы в здешнем Сити, стильными черноволосыми секретаршами в мини-юбках и с мобильниками, молодыми мамами и их очаровательными пухлолицыми детьми с потрясающими элвисовскими челками-помпадур. На причале скопились смачно отхаркивавшие и плевавшие за борт уличные торговцы в безрукавках, хрупкие золотозубые старушки с редкими седыми волосами, рабочие-филиппинцы и даже невесть откуда взявшийся турист, тихо и покорно жарившийся на солнце.

Волосы у нее были черные, как у китаянок, а кожа очень бледная, словно она только что прибыла из края вечных дождей. На ней был скромный деловой костюм-двойка, но огромная картонная коробка придавала ей такой вид, как будто она собиралась отправиться торговать на один из бесчисленных базарчиков к западу от Сити. Но я знал, что это не так.

С грохотом опустились сходни, и толпа хлынула на палубу. Я смотрел, как она отчаянно сражается со своей коробкой, и обратил внимание, что у нее круглое, сосредоточенное и очень молодое лицо, широко посаженные глаза и крошечный рот. Можно было даже сказать, что она красива, пока женщина не улыбнулась. Когда же она все-таки улыбнулась, извинившись перед каким-то бизнесменом, что задела его коробкой, — чары рухнули в мгновение ока. Ее крупнозубая улыбка бросала вызов канонам красоты в их обычном понимании. Но было в этой улыбке нечто столь притягательное, что незнакомка буквально резанула меня по сердцу и заворожила так, как не смогла бы околдовать прекраснейшая из кинозвезд. Она была более чем красива — просто восхитительна.

Я отыскал место и сел. Сиденья заполнялись с катастрофической быстротой. Она стояла рядом, смущенно улыбаясь, вцепившись в свою коробку, окруженная желтолицей, черноволосой толпой, а под ее ногами мерно вздымалась и покачивалась палуба.

От Колуна до Гонконга всего-то семь минут — это самая короткая морская переправа в мире, — но это километр морского слалома между рыбацкими джонками, баржами, лайнерами, буксирами и сампанами. И эти семь минут тянутся целую вечность, если тащить коробку с собственный рост.

Я поднялся:

— Извините, не хотите присесть?

Она изумленно уставилась на меня. В то время я был довольно худощавым. Не таким, конечно, стройным красавцем, как Брэд Питт, но и не Человеком-слоном. Я не думал, что она хлопнется в обморок от страстного желания или, наоборот, от тошнотворного отвращения. Но полагал, что она хоть как-то отреагирует. А она продолжала смотреть на меня немигающим взором.

Сперва я счел, что она англичанка или американка. Теперь, приглядевшись к ее черным волосам, широко посаженным глазам и выступающим скулам, решил, что незнакомка родом откуда-то из Средиземноморья.

— Вы говорите по-английски?

Она кивнула.

— Не хотите присесть?

— Спасибо, — сказала она. — Но тут ехать-то всего ничего.

— Зато коробка о-го-го!

— Приходилось таскать и побольше.

И вновь эта улыбка. Медленная и какая-то натянутая, вымученная. Наверное, она подумала: «Кто этот странный парень с Фрэнком Синатрой на футболке (Фрэнк в зените славы, в своей коронной шляпе) и мятых хлопчатых штанах? Кто этот человек-загадка? Явно не атлет, но все-таки ближе к Брэду Питту, чем к Человеку-слону. Кто же он?»

Ее коробка оказалась набита папками, большими коричневыми конвертами и документами с солидными красными печатями. Так, значит, она юрист. Я испытал мимолетную вспышку возмущения, досады и обиды одновременно. Она, наверное, разговаривала только с мужчинами в дорогих костюмах и с шестизначными суммами на карточках. А я являлся парнем в линялой футболке и с годовой зарплатой (если ее перевести в фунты стерлингов), едва дотягивавшей до пяти знаков.

— Вот уж не думала, что на пароме положено уступать места женщинам, — сказала она. — Времена не те.

— Вот уж не думал, что вообще положено уступать места женщинам, — ответил я. — Времена не те.

— Все равно спасибо.

— Не за что.

Я собрался снова сесть, как тут пожилой китаец в нейлоновой рубашке с толстой газетой в руках бесцеремонно оттолкнул меня и плюхнулся на мое место. Он шумно откашлялся и смачно сплюнул прямо мне под ноги. Я ошеломленно уставился на него, а он как ни в чем не бывало развернул свою газету и погрузился в букмекерские сводки.

— Так-то вот, — рассмеялась незнакомка. — В большой семье рта не разевай.

Я слушал, как она смеется своим грубовато-наивным смехом, но тут мы прибыли в Гонконг. Над нами нависли громады небоскребов. «Бэнк оф Чайна». «Гонконгский и Шанхайский банк». Отель «Мандарин». Исполины Сити сверкали и искрились серебром, золотом, тонированным стеклом, а чуть поодаль от этого ослепительного великолепия пышно зеленела гора Виктория, вершина которой терялась в облаке утреннего тумана.

Я вдруг смертельно перепугался, что никогда больше ее не увижу.

— Хотите кофе? — спросил я, покраснев до корней волос. Я безумно злился на себя. Я знаю, что женщины никогда не говорят «да», если их о чем-то попросишь и при этом зальешься пунцовым румянцем.

— Кофе?

— Ну да… Эспрессо. Капучино. Латте. Просто кофе…

— Вот как… — сказала она. — Место уступить — это неплохо. А кофе… Не знаю даже. Как-то все банально, шаблонно. И потом, мне всю эту кипу надо доставить.

Паром причалил к берегу. С грохотом опустились сходни. Толпа изготовилась к прыжку.

— Я не пытаюсь вас закадрить, — смущенно пробормотал я.

— Нет? — Лицо ее было серьезным, так что я не мог взять в толк, смеется она надо мной или нет. — Вот досада-то…

И тут незнакомка исчезла, подхваченная водоворотом толпы вместе со своей коробкой с документами. Людской поток вынес ее на причал и повлек с собой дальше, в Сити.

Я искал ее на пароме «Звезда» на следующий день, и через день, и через-через день, втайне надеясь увидеть, как она улыбнется кому-нибудь, кого невзначай заденет коробкой с документами. Или, если несказанно повезет, заденет меня. Но тщетно.

Не то чтобы я разучивал «нестандартный набор» уличного ловеласа.

Просто мне очень хотелось вновь увидеть ее улыбку.

Как-то в пятницу вечером я сидел в баре на крыше отеля «Мандарин». Там слишком шумно и многолюдно.

Вообще, на то жалованье, что мне платили в «Двойном успехе», по подобного рода заведениям не очень-то разгуляешься. Однако изредка я мог себе позволить взлететь на лифте на крышу знаменитого старого отеля и полюбоваться закатом за парой кружек ледяного «Цинтао» — лучшего китайского пива. Это было истинное наслаждение.

Вот и теперь я не спеша потягивал у стойки пиво, как вдруг какой-то урод с моей «исторической родины» начал всех доставать.

— Когда сюда придет НОАК[1], настанет всему каюк, — каламбурил он. — Так этим макакам и надо. Гонконг был рыбацким поселком до нас и им же станет после нас.