Моя бабушка всегда радуется новым знакомствам и, увидев Йуми, встречает ее с распростертыми объятиями. В ее комнате играет Синатра (кажется, это специально для меня, мой любимый альбом!). Бабуля и Йуми присаживаются и начинают беседу, а я в это время раскладываю покупки по местам.

Йуми говорит бабуле, что ей обязательно нужно посмотреть на храмы в Киото, на снег на горе Фудзи и, конечно же, на цветущую сакуру. Бабуля согласно кивает и даже обещает обязательно навестить эту прекрасную страну при первой же возможности.

— Какие у нее великолепные зубы! — замечает она, как только Йуми исчезает в ванной. — Наверное, так на них действует рис. Откуда эта девушка, ты говоришь? Из Китая?

— Из Японии, ба.

— Сегодня все хотят научиться говорить по-английски, — справедливо добавляет бабушка.

Йуми ведет себя, как и полагается образцовой гостье. Она поддерживает бабулю во всем: смело пробует предложенные угощения и даже притоптывает в такт пластинке.

— О, какая у вас очаровательная старая музыка! — восхищенно произносит она.

— Вам нравится Синатра, да, милочка? — интересуется бабушка.

Ласковыми обращениями бабуля с удовольствием одаривает даже тех, кого видит впервые. Все вокруг у нее в один миг становятся «милочками» и «дорогушами». Так уж она привыкла величать всех людей, моя добрая бабушка.

Но в отношении Йуми она абсолютно права.

Год подходит к концу, и моя мама снова начинает посещать свой сад.

Я думал, что в ноябре все уже как бы засыпает до весны, но, оказывается, в саду полно дел, как уверяет мама.

— Ты ведь ничего не смыслишь в садоводстве, — смеется она. — Именно сейчас нужно заканчивать по садку тюльпанов и других весенних луковичных. Нужно почистить горшки и аккуратно сложить их в определенном месте. Надо подготовиться к высадке роз, выполоть сорняки, добавить необходимое количество компоста и удобрений. — Мама улыбается. — А ты знаешь, как это сложно — заниматься разведением роз?

Иногда я прихожу в сад, слышу знакомую смесь английского языка и кантонского диалекта и сразу понимаю, что к маме пришла Джойс со своими внучатами. Джойс и мама стоят рядышком на коленях и над чем-то весело хохочут, роясь в земле. А Уильям и Диана с важным видом собирают в кучки опавшие листья огромными граблями.

— Самое время заняться огородом и подготовить для него новый участок, — заявляет Джойс, обращаясь ко мне. — Как идут дела?

— В каком смысле?

— Как у вас идут дела на работе? Хорошо платят? В этой стране к учителям у государства отношение очень плохое. Никакого уважения. В Китае учитель равен отцу.

Я осуждающе смотрю на мать, но она увлеченно ковыряется в земле и не замечает моего взгляда. Интересно, что еще она успела сообщить обо мне этой женщине?

— Все в порядке, спасибо.

— Учителям платят мало, но регулярно, — сообщает мне очередную «новость» Джойс. — А учителя нужны всегда. Правда, работа у них сложная. Деньги даются нелегко. — И она решительно погружает в рыхлую землю свои огрубевшие руки. — Нужно помочь матери.

Кого она имеет в виду? Меня, себя или нас обоих?

— Ноябрь, — изрекает пожилая китаянка, — лучший месяц для того, чтобы заняться подготовкой земли.

— Джойс помогает мне с огородом, — глядя на подругу, сообщает мать. — Правда, замечательно?

Моя мама занимается тем, что (раньше мог бы поспорить!) стало невозможным после того, как отец ее бросил. Она готовится к высадке роз. И я знаю, что ей хочется, чтобы я тоже начал оживать.

— Я рада, что ты наконец-то стал чаще выходить в город, дорогой, — говорит мама.

Джойс согласно кивает, сверля меня своими глазами-бусинками, и советует:

— Вам нужно немного опустить волосы. Вы же еще молоды, из вас пока что камни не сыплются.

Я протестующе мотаю головой:

— Вы, наверное, хотели сказать «отпустить волосы». И еще: сыпаться из старого человека может только песок, а не камни.

— Вы прекрасно поняли, что я хотела вам сказать, мистер.

Что ж, в этом она абсолютно права.

В субботу вечером мы отправляемся на танцы.

Сначала я пытаюсь отказаться от этой затеи, но Йуми настаивает. Она почему-то считает, что все субботние вечера предназначаются исключительно для танцев. Итак, мы выбираем один маленький клуб в Сохо, где музыка не такая уж отвратительная, как я ожидал, а публика, да и вся атмосфера клуба, не чересчур модная, чего я тоже опасался. Поэтому все получается здорово. Тут совсем не так, как было раньше в клубах, когда мне самому исполнилось двадцать. Никто не пытается выглядеть крутым. Никому нет дела, во что ты одет и как танцуешь. Поэтому мы отплясываем от души, прыгая и вертясь, как нам заблагорассудится. Мы громко хохочем без всякой на то причины, но уже через некоторое время Йуми берет паузу. Она устраивается за столиком с маленькой бутылочкой минералки, чтобы устранить обезвоживание организма, а я совсем не устал, мне хочется танцевать еще и еще.

Ближе к ночи мы перебираемся в «конвейерный» ресторан суши на Брюэр-стрит и садимся за круглую стойку. Перед нами по кругу проезжают различные угощения, а мы выбираем то, что нам нравится. Вскоре выясняется, что именно здесь работает Джен, и он подходит к нам поздороваться. Почему-то он даже не удивлен, увидев Йуми вместе со мной.

Затем Джен отправляется по своим делам, а Йуми рассказывает мне о том, что японцы не слишком любят подобные кабаки, потому что рыба здесь не такая свежая, как в дорогих ресторанах, где все делают по специальному заказу клиента. Но мне тут нравится, еда просто объедение, и мы с Йуми уничтожаем целую гору угощений, выложенных на разноцветные тарелочки и приготовленных из кусочков тунца, лосося, угря, яиц и креветок.

Затем мы возвращаемся в ее квартиру, где снова занимаемся любовью — медленно, наслаждаясь каждым мигом. Мы полностью расслаблены, и нам хорошо вместе.

На другой день просыпаемся поздно и в полдень идем на Примроуз-Хилл, где с вершины холма любуемся раскинувшейся внизу панорамой города.

— Какая красота! — восхищается Йуми.

— Да, — соглашаюсь я, глядя на нее. — Красота!

В понедельник утром, после того как мама отправляется в школу Нельсона Манделы, чтобы раздать на кухне очередные порции гамбургеров и бобов, к нам в дом заявляется отец.

Я даже обрадован этим событием. Я скучаю оттого, что его больше нет рядом, что в доме нарушился прежний ритм. Но я тут же смекаю, что он выбрал время своего прихода не случайно и сделал это из-за собственной трусости. Мне становится неприятно. Сидя на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, я с презрением наблюдаю, как он собирает вещи в чемоданы. Туда укладываются книги, папки, одежда, видеофильмы, документы и стопки компакт-дисков. Верхний диск называется «Уличные танцы. 43 городские мелодии». Настоящее окно в мир молодости и оптимизма. Восхитительные ритмы, которые, правда, сейчас мне кажутся устаревшими и неуместными.

Он забирает все это, чтобы окончательно уйти от нас.

— Ну и как продвигается твоя новая книга? — интересуюсь я. — Заканчиваешь уже, наверное?

Он не смотрит на меня, а пытается закрыть дорогой чемодан фирмы «Самсонит», набитый до отказа вещами. Потом он будет точно так же натужно пытаться запихнуть его в багажник автомобиля. Но я даже не предлагаю отцу свою помощь.

— С книгой все будет в порядке.

— Вот и чудненько.

— Ты, наверное, считаешь, что мне сейчас легко? Но ведь это не так. Я скучаю по своему дому. Ты даже не представляешь, как мне без него тоскливо.

— А без нас?

— А сам как полагаешь? Конечно, без вас мне тоже очень грустно. Без вас обоих.

— Мне остается только непонятным, как ты сам себе все это объясняешь.

— О чем ты?

— То, что ты от нас уходишь. Ты делаешь маме очень больно, и я не могу понять, как ты можешь жить, осознавая это. Ты ведь должен как-то оправдывать свой поступок, хотя бы перед самим собой. Но я не могу представить, каким образом это тебе удается.