Вторая ступень. Я учусь сочетать движения с дыханием, вдыхаю и выдыхаю так, как говорит Джордж, медленно наполняя легкие воздухом и так же медленно опустошая их. Это похоже на то, как если бы я заново учился дышать.

И третья, самая главная ступень. Я учусь… как бы это лучше выразиться? Расслабляться? Производить какие-либо действия без излишнего напряжения? Находиться в данном промежутке времени и только в нем?

Пока я стараюсь очистить свой мозг и успокоить сердце, чтобы забыть об окружающем мире, который ждет меня за пределами этой маленькой лужайки, я и сам толком не понимаю, чему именно Джордж меня учит.

Но чувствую, что все это имеет отношение к таланту уметь отпускать.

Сейчас почти полночь. И в больничной палате достаточно темно и тихо, потому что здесь никогда не бывает совсем тихо и темно. Сюда пробивается тусклый свет, который всю ночь горит на посту медсестры, да еще светятся лампочки у входа в палаты. Что же касается звуков, то тут можно услышать скрип проезжающих по коридору металлических тележек, слабое бормотание больных во сне и, конечно, их негромкие стоны.

Бабушка спит. Я еще некоторое время смотрю на нее, а затем покидаю палату и иду искать отца. Он сидит в больничной столовой. Перед ним лежит надкушенный сэндвич и стоит чашка давно остывшего кофе.

Мой старик приходит в больницу каждый день. Но он не умеет спокойно сидеть у кровати. Ему нужно чувствовать собственную полезность. Поэтому он постоянно соскакивает со стула и начинает донимать врачей. Как продвигается лечение его матери? Как она себя чувствует? Когда ей можно будет вернуться домой? Если рядом никого нет, отец придумывает себе сотню поручений и несется в больничный магазин за покупками, необходимыми, по его мнению, для моей бабули.

Он скорее побежит за очередной бутылочкой тонизирующего апельсинового напитка, чем будет сидеть у постели больной. (Кстати, она отказывается пить простую воду, хотя я уверяю ее, что она специально очищена, а перед этим получена из ледников Французских Альп.) Но отец не может просидеть спокойно рядом с бабушкой и нескольких минут. Ему кажется, что этого недостаточно, ведь он способен на очень многое.

— Бабушка спит?

Я киваю в подтверждение:

— Мне кажется, она испытывает жуткую боль от этого катетера в боку, но ни на что не жалуется.

— Ее поколение не привыкло ныть и жаловаться на лишения. Зато мы научились скулить по всякому поводу и даже без него.

— Ну, в любом случае жидкость из ее легких уже почти вся откачана. Так что скоро она отправится домой.

— Да, я знаю.

— А как у тебя идут дела?

Похоже, вопрос застал его врасплох.

— У меня все в порядке. Я только немного устал. Ну, ты понимаешь…

— Тебе не обязательно приходить сюда каждый день, если ты сильно занят и у тебя полно работы. Мы с мамой прекрасно справляемся вдвоем.

Отец горько усмехается, и мне становится ясно, что он до сих пор не начал писать.

— Работа теперь уже не представляет такой проблемы, как это было раньше. Но все равно спасибо, что предложил, Элфи.

Я вспоминаю тот вечер в баре «Италия», когда встретил его, разодетого не хуже Джона Траволты.

— А как Лена?

— Я ее не видел уже некоторое время.

— Не видел?

— Она меня бросила.

— А мне казалось, что она собирается стать твоей помощницей и личным секретарем. Да и твоей женой тоже.

— Получилось не так, как я планировал.

— Что же произошло?

— Все у нас пошло иначе. Все было не так, как раньше, когда я пытался урвать часок-другой, чтобы провести время с ней, старался что-то придумать, как-то схитрить. — Он смотрит на меня, словно ища поддержки. — Ну, я имею в виду те редкие встречи в гостиницах. Иногда мне удавалось выкроить целый уик-энд.

«Ну конечно, — проносится у меня в голове. — Все те вымышленные командировки. А как же!»

— Это было так возбуждающе! И так романтично. Но потом все пошло по-другому. Все меняется, когда начинаешь жить вместе. Выясняется, что еще существуют быт и будни, кому-то нужно выносить мусор. Я до сих пор не могу осознать, что та девушка в гостиничном номере и та зануда, которая пилит меня и требует вызвать водопроводчика, — одно и то же создание.

— Но рано или поздно у всех возникают проблемы с водопроводом и трубами. И ты знал о том, что «так же, как раньше» у тебя уже не получится. Перестань! Ты не мог этого не знать.

— Наверное, да. Я достаточно стар, чтобы все это предвидеть.

— И что же ты думаешь по этому поводу?

— Ну а для Лены началась не жизнь, а сплошное разочарование. Ей казалось, что она встретила… ну, как бы это лучше выразиться… человека старше себя, что ли. Умудренного опытом. К тому же мужчину при деньгах.

— Автора «Апельсинов к Рождеству», — напоминаю я. — Мистера Чувственного и Утонченного, мать его так! Я угадал?

Но отец не обращает внимания на мои выпады и продолжает:

— А потом выясняется, что он сидит целыми днями дома, пялится в экран компьютера и не любит музыку, которая нравится ей. Более того, он искренне считает, что подобная музыка напоминает звук полицейской сирены. Мало того, он еще не желает ходить по вечерам на танцульки в молодежные клубы, где вся публика с колечками в пупках. И выясняется, что она нашла человека не просто старше себя, а какого-то старикашку.

— Она живет все в той же квартире?

Отец отрицательно мотает головой:

— Лена переехала к какому-то парню из Уимблдона, с которым познакомилась на вечеринке «Пожар в башне». Кстати, в тот самый вечер, когда я встретился с тобой. Боже, она сразу же у него осталась.

— Что еще за «Пожар»?

— Тематический вечер в стиле семидесятых в клубе «Бонго-Бонго». Но ты же за ними не следишь.

— Иногда пытаюсь.

— Не стоит. Это утомительно. Но Лена говорит, что никакого секса с этим парнем у нее не было и нет. Он просто стелет ей матрас в гостиной. И она будет жить там до тех пор, пока не устроится. В смысле, пока не подыщет себе подходящую квартиру или комнату.

— Но ты ей не веришь.

— Просто так в своем доме на ночь никто никого не оставляет. И таких понятий, как «бесплатный матрас», не существует.

На какое-то мгновение мне начинает казаться, что мой мир восстанавливается. Я почти вижу, как Лена находит истинную любовь на том самом матрасе в Уимблдоне. Я представляю себе, как отец умоляет мою мать взять его обратно, и она в конце концов сдается. Перед моим мысленным взором даже возникает счастливое будущее моей семьи. Мама с удовольствием возится в саду, отец пишет блистательный роман — продолжение бестселлера «Апельсины к Рождеству» — в своем кабинете, а бабуля больше не попадет в больницу для того, чтобы из ее легких откачивали жидкость.

И в эту секунду мой старик портит все.

— Я обязательно верну ее, — заявляет он, и мне требуется некоторое время, чтобы осознать, что старый негодяй имеет в виду не законную жену и даже не мать. — И я говорю это серьезно. Ну что такое матрас в Уимблдоне? Она все должна понять, в конце-то концов. Я уверен в этом. А что касается меня, то я просто не могу без нее жить. Наверное, это звучит довольно глупо, да, Элфи?

«Да нет, — размышляю я, — не глупо. Это звучит как самая настоящая катастрофа».

Если урок по тайчи проходит после того, как я заканчиваю работу в школе Черчилля, то я ужинаю в «Шанхайском драконе», хотя для ужина время довольно раннее.

Семейство Чан собирается за столом около шести, после того как Диана и Уильям закончат делать уроки и перед открытием ресторана для основных посетителей. Кроме того, ежедневно Диана учится играть на скрипке, а Уильям — на пианино. А еще оба изучают кун-фу и кантонский. У меня создается впечатление, что маленькие Чаны либо едят, либо занимаются. Третьего не дано.

Еда, которую предпочитает семейство, сильно отличается от меню «Шанхайского дракона». Она проще, свежее и горячее. Тут ничего не плавает в кисло-сладком соусе. Объедков не бывает. Сегодня вечером, например, подают приготовленную на пару рыбу, причем целиком, с головой и хвостом. Рыбьи глаза тускло поблескивают на блюде. В качестве гарнира — вареный рис и самые разнообразные овощи — бобы, мини-кукуруза, стручки зеленой фасоли, китайский салат и грибы.