Я стою и жду в надежде услышать тихое шарканье ее тапочек. Затем звякнет дверная задвижка, и я увижу улыбающееся лицо, приветливые ясные глаза… Она же всегда искренне радуется любой компании, и особенно мне!

Но ничего подобного не происходит. И на мой звонок к двери никто не подходит.

Но и газом здесь не пахнет, не клубится из-под двери подозрительный черный дым, и никто не кричит в истерике, отчаянно призывая на помощь. Правда, бабуле уже восемьдесят семь лет, скоро исполнится восемьдесят восемь, и я чувствую, что начинаю паниковать. Я ставлю на пол пакеты с продуктами и начинаю судорожно ковыряться в замке собственным ключом, который держу при себе на всякий случай.

«Вот так обычно и случается», — тревожно проносится в голове.

Все умирают. Все рано или поздно покидают этот мир. Вы отворачиваетесь лишь на миг, а они уходят навсегда.

Я врываюсь в крохотную опрятную квартирку. Звук телевизора включен почти на полную мощность. Бабули нигде не видно, зато возле камина маячит неизвестный тип. Он держит в руке фотографию в серебряной рамке и, судя по всему, прикидывает ее стоимость.

Вот он поворачивается, все еще не выпуская фото из своей грабительской клешни, и тут я замечаю, что передо мной стоит скорее мальчик-переросток, чем взрослый мужчина. Ему на вид лет шестнадцать, максимум — семнадцать, хотя он очень высокий. Лицо на щеках и подбородке кое-где покрыто пушком.

Я быстро пересекаю комнату и с руганью набрасываюсь на него. Я сразу же припечатываю молокососа к камину, при этом меня всего трясет от злобы и страха одновременно. Он бросает свою добычу — серебряную рамочку — на пол (вот бандюга), но продолжает держаться на ногах. Парнишка очень быстро приходит в себя после моего внезапного нападения. Мы снова начинаем бороться, и теперь я чувствую, что он превосходит меня силой и к тому же ужасно зол, хотя напуган не меньше моего.

Он швыряет меня в сторону. Я с размаху врезаюсь в сервант, и все его сувениры-обитатели — выставленные за пыльными стеклами многочисленные злющие лепреконы и добродушные ослики, — покачнувшись, падают друг на друга.

В этот момент из своей малюсенькой кухни появляется бабуля с подносом в руках, на котором стоят чашки с чаем и вазочка с печеньем.

— Вы уже успели познакомиться? — интересуется она.

Мы с молодым человеком отпрыгиваем друг от друга, как два боксера, которым рефери крикнул: «Брек!», и, тяжело дыша, замираем по разные стороны журнального столика. Моя бабуля аккуратно ставит поднос между нами.

— На автобусной остановке я вдруг почувствовала, что начинаю задыхаться, — объясняет бабуля. — Я решила пройтись по окрестным магазинам, и вдруг мне почему-то стало не хватать воздуха. С тобой никогда такого не случалось, Элфи? Ну, у тебя не возникало такого чувства, что ты вдруг ни с того ни с сего начинаешь задыхаться? — И она одаривает нежной улыбкой молодого человека, на которого я только что напал. — А вот Кен помог мне добраться до дома.

— Меня зовут Бен, — мрачно поправляет он.

— Ну да. Лен, — кивает она. — Мне стало как-то не по себе, но Лен сразу взял мои вещи и сам понес их, а потом даже помог войти в квартиру. Правда, Элфи, это очень мило с его стороны?

— Благодарю вас за помощь, — только и могу вымолвить я.

Молодой человек смотрит на меня с нескрываемой ненавистью.

— Что вы, не стоит, — отвечает он и тут же улыбается бабушке, не переставая при этом дрожать от злобы. — Ну, мне пора идти.

— Что вы, Кен! — продолжаю издеваться я. — То есть Бен, как вас там… Прошу вас, останьтесь с нами и попейте чайку.

— Нет-нет, мне нужно торопиться. — Он даже не глядит в мою сторону. — Надеюсь, вам уже лучше? — интересуется он у бабули.

Я провожаю его до двери, но он по-прежнему избегает моего взгляда.

— Я же не знал, — пытаюсь оправдаться я, выпуская его из квартиры. — Я подумал…

— Вот болван! — бормочет он.

И он прав. Я действительно самый настоящий болван. Я не могу поверить в то, что великодушие и добропорядочность до сих пор существуют на свете. Мне кажется, все это уже давно кануло в прошлое.

Я возвращаюсь в гостиную. Бабуля уже успела заснуть в своем любимом кресле. В одной руке она держит печенье, в другой сжимает лотерейный билет. В последнее время она стала частенько вот так неожиданно засыпать. При этом она иногда внезапно кренится вперед, и мне приходится перехватывать ее, чтобы она не успела упасть и повредить себе что-нибудь.

— Что это я в последнее время постоянно засыпаю, милый мой? — частенько спрашивает она. — Наверное, стала быстро уставать.

Но теперь мне становится понятно, что она не засыпает.

Она теряет сознание.

— Сун и-диен! — то и дело твердит мне Джордж. — Сун и-диен!

Это одно из немногих кантонских выражений, значение которых мне хорошо известно. В Гонконге мне часто приходилось слышать именно эти слова. Рядом со школой «Двойной успех» находилось небольшое ателье, и клиенты, примеривая сшитые костюмы, недовольно кричали: «Сун и-диен!», то есть просили ослабить швы в том или ином месте.

— Ослабьте здесь! — ворчали они на портного, господина By. — Сун и-диен!

Вот и Джордж сейчас хочет, чтобы я научился по-настоящему расслабляться. Он считает, что я слишком уж стараюсь повторять за ним все движения, а потому могу где-то и переусердствовать. В общем, он прав. Я и сам чувствую, что всегда напряжен во время занятий тайчи. Мне кажется, что, выполняя упражнения, я занимаюсь исключительно физическим трудом, забывая о ментальном аспекте этого искусства. А вот у Джорджа все получается по-другому. У него все выходит так же легко и просто, как в песнях Синатры. Он словно сам излучает энергию, не прилагая к этому никаких усилий. Получается так, что выполнение упражнений тайчи является для него самым естественным времяпрепровождением.

— Сун и-диен! — повторяет он. — Это очень важно в то время, когда мы с тобой играем в тайчи.

Играем в тайчи? Нет, он явно что-то перепутал и, наверное, хотел сказать «изучаем» или «практикуем» тайчи. Но уж никак не «играем».

Но хотя у Джорджа очень сильный кантонский акцент, он неплохо владеет английским языком. У него нет тех проблем, в результате которых перегружается речь его супруги. Иногда, разумеется, он путается в грамматике: забывает поставить глагол в нужной временной форме или затеряет артикль. Но мне легко понять его. Вот почему сейчас я удивился, когда услышал, что он выбрал именно глагол «играть».

— Вы ведь не хотели сказать, что мы с вами «играем» в тайчи, так ведь, Джордж? Если не ошибаюсь, вы имели в виду «изучаем» тайчи.

Он внимательно смотрит на меня.

— Нет. Именно так, как я сказал. Мы играем в тайчи. И так будет всегда. Тайчи — это же не гимнастический зал для накачки мышц. Нам не приходится потеть и мучиться, чтобы достичь результатов. И никто не требует, чтобы ты изматывал себя до предела. Вот когда ты это поймешь, тогда начнешь обучаться. Тогда у тебя получится сун и-диен. Почему западным людям постоянно требуется жить в напряжении? Хорошо. Хватит об этом, попробуй еще раз.

Я подчиняюсь.

Я ставлю ноги на ширине плеч, чтобы принять позу всадника без лошади. Я чуть сгибаю колени, следя за тем, чтобы они не выступали вперед дальше линии пальцев ног. Шея прямая, несмотря на это ее мышцы полностью расслаблены. Подбородок чуточку опущен. Спина тоже прямая, растянутая, но при этом я не принимаю стойку «смирно». Ягодицы подобраны. Я пытаюсь сделать свое дыхание глубоким, но не напряженным. Расслабляю запястья. Потом как бы сосредотачиваюсь на суставах, одновременно стараясь прочувствовать свой дан тиен, то есть энергетический центр. Я уже знаю, что он расположен на два дюйма ниже пупка и на два дюйма внутрь моего тела.

Но на игру это совсем не похоже.

— Ты помнишь, как некоторые говорят, что для достижения успеха с тебя должно сойти семь потов.

— Конечно.

— Забудь. Это чепуха.