Результаты выборов в рейхстаг, состоявшихся 31 июля 1932 г., соответствовали возбужденному состоянию общества, НСДАП почти удвоила свою и без того высокую долю голосов, численность же депутатов буржуазного блока драматически сократилась. КПГ и НСДАП получили абсолютное парламентское большинство. Они охотно использовали эту ситуацию, чтобы рука об руку саботировать государственные мероприятия, но, естественно, не были в состоянии взять на себя правительственную ответственность. Чтобы избежать опасности свержения Папена в результате вотума недоверия вновь избранного рейхстага, парламент был распущен в день первого же заседания. Страну захлестнула не имевшая себе равных волна политического насилия. И так как новые выборы в рейхстаг б ноября 1932 г. не принесли существенных изменений — впрочем, численность голосов, поданных за НСДАП, снизилась, что дало повод надеяться на изменение ситуации, — Гинденбург в конце концов назначил рейхсканцлером обладателя фактической власти в государстве, министра рейхсвера Курта фон Шлейхера (1882–1934).

Шлейхер стремился осуществить сомнительный план создания «альтернативного фронта» из профсоюзного крыла всех партий для поддержки своей политики и раскола НСДАП с помощью заигрывания с сильнейшим внутрипартийным конкурентом Гитлера, руководителем организационного отдела НСДАП Грегором Штрассером. Но план Шлейхера потерпел неудачу. Правление СДПГ запретило руководству свободных профсоюзов идти на контакты со Шлейхером, а мятеж Штрассера быстро провалился. Теперь Шлейхер пытался побудить Гинденбурга на новый роспуск рейхстага, но президент устал править с помощью статьи 48. Он снова уполномочил Папена создать правительство, работающее при парламентской поддержке. Папен провел переговоры сначала с председателем НННП[61] Гугенбергом, а затем с Гитлером, который согласился участвовать в правительстве при условии, что получит пост рейхсканцлера. С тем, что в кабинете останутся консервативные сторонники Гинденбурга и Папена, он был согласен. Гитлер, требовавший до сих пор «все или ничего», казался теперь скромным и умеренным в своих запросах, так что Папен и Гинденбург согласились на его условия.

Президент до последнего противился назначению Гитлера канцлером, но был не в состоянии противостоять в течение длительного времени своим советникам, которые все без исключения выступали за создание правительства «национальной концентрации» во главе с Гитлером. Последний не требовал также, в отличие от предшествовавших кандидатов на пост канцлера, правления с помощью чрезвычайных декретов, а объявил выборы в рейхстаг — последние (о чем он приказал известить со скрытым двойным смыслом). После них кабинет Гитлера — Гутенберга должен будет опираться на широкое парламентское большинство из НСДАП и НННП. Эти заявления подействовали на Гинденбурга успокаивающе. Гитлер, считал президент, будет окружен его доверенными лицами, и бремя ответственности за режим чрезвычайных декретов, а также за длительное балансирование на грани нарушения конституции будет снято с него, Гинденбурга. Тем не менее президент колебался. Но целенаправленно сфабрикованные и недостоверные слухи о том, что Шлейхер планирует путч против президента, оказались для Гинденбурга последней каплей. Теперь, полагал он, Гитлеру больше нет альтернативы. Тридцатого января 1933 г. Гинденбург назначил Гитлера рейхсканцлером. Пробил смертный час Веймарской республики.

Вечером 30 января 1933 г. никто не сомневался в том, что Веймарская республика уже мертва, но о будущем существовали самые разные представления. Этот день сохранил в памяти воспоминания лишь у приверженцев НСДАП, которые отмечали его, словно явление мессии. Однако определенная часть общества не была склонна считать сладостной музыкой быстро заполняющий все вокруг пропагандистский шум, издаваемый новой правительственной машиной. Британский посол сообщал из Берлина, что пресса «восприняла назначение Гитлера рейхсканцлером с философским спокойствием», и добавлял: «Население отреагировало на это равнодушно». Прежние парламентские силы даже не думали о том, чтобы объединиться для отражения опасности. В руководящих кругах социал-демократии новое положение сравнивали с Исключительным законом против социалистов времен Бисмарка — казалось, что хуже быть не может. Консервативным помощникам Гитлера будущее представлялось радостным. Считалось, что Гитлер «окружен» консервативными министрами. Папен уверял своего знакомого: «Чего же вы еще хотите — Гинденбург доверяет мне. Через два месяца мы так прижмем Гитлера в угол, что он завизжит».

Чтобы объяснить такой тон, следует иметь в виду, что пока не был приобретен опыт, на который современники в 1933 г. могли бы опереться в своей оценке национал-социалистического режима. Вторая мировая война и Освенцим еще скрывались во мраке будущего, а те немногие люди, которые читали программную книгу Гитлера «Майн кампф», не были склонны воспринимать ее серьезно: жизненная практика подтверждала, что идеологические заявления — это одно, а фактические политические действия — совсем другое. В остальном же в повороте к авторитарному режиму не было ничего необычного. С 1930 г. немцы уже привыкли к тому, что парламентский контроль за политикой почти отсутствовал, — взирая на Европу, они чаще всего видели то же самое. В большинстве европейских стран правили диктаторы. Там же, где этого не было, например во Франции, царила внутриполитическая неуверенность, отнюдь не способствовавшая демократии. Создавалось впечатление, что во время большого экономического кризиса демократии обанкротились, что пришло время сильных людей — у каждого перед глазами маячил образ Муссолини, которым открыто восхищались даже такие либералы, как главный редактор газеты «Берлинер тагеблатт» Теодор Вольф, и социалисты, например Курт Гиллер. Общественность совершенно неверно оценила Гитлера именно потому, что он был не политиком, а идеологом и революционером, что ему были чужды основополагающие положения европейской политики: они были ему попросту безразличны. Гитлер хотел лишь одного: установления мирового господства «высшей» расы на костях «низших». Он всегда фанатично шел к этой цели, хотя зачастую и скрывал ее под завесой тактических маневров.