Чтобы достичь желаемого, сначала следовало установить прочное господство национал-социалистов. Партия Гитлера должна была полностью «пронизать» собой Германию. То, что обычно называлось «захватом власти», на самом деле было процессом, длившимся полтора года. Первый шаг состоял в устранении из германской политики партикулярных элементов, т. е. партий и земель. Вероятно, поджог рейхстага 27 февраля 1933 г. не был запланированной национал-социалистами провокацией, а явился делом рук анархиста-одиночки, но данный факт не имел никакого значения для последствий. Изданное по этому поводу «Распоряжение о защите народа и государства» отменило основные права, предоставленные формально продолжавшей действовать Веймарской конституцией, и обосновало существование перманентного чрезвычайного положения, которое облегчило режиму соединение охоты на своих противников с видимостью существования прав. Штурмовые отряды (СА) с конца января действовали более или менее самостоятельно. Они были объявлены вспомогательной полицией, терроризировали всех инакомыслящих, отправляли их в «дикие» концлагеря, пытали и убивали. В обстановке запугивания 5 марта 1933 г. прошли последние многопартийные выборы, но и в этих условиях НСДАП получила лишь 43,9% голосов избирателей. Эта партия никогда не избиралась большинством немецкого народа. Последующие плебисциты с результатами более 90% проводились в особых условиях тоталитарной диктатуры, для которой такие цифры — обычное дело.
В новый рейхстаг больше не входили депутаты-коммунисты: после поджога рейхстага КПГ была запрещена. Двадцать третьего марта 1933 г. Гитлер представил «Закон о чрезвычайных полномочиях»[62], в результате которого парламент и конституционные органы контроля окончательно «исключались», а правительство получало право осуществлять законодательную деятельность без рейхстага и рейхсрата. Перед партиями встал вопрос, должны ли они лишиться своих полномочий. В конце концов, движимые принуждением и соблазном, они одобрили этот закон. Но было одно похвальное исключение: фракция Социал-демократической партии Германии (СДПГ), несмотря на жесточайший террор, выступила против «Закона о чрезвычайных полномочиях», и ее председатель Отто Вельс, несмотря на распоясавшихся штурмовиков, не мог себе отказать в чтении мужественной надгробной речи над мертвой демократией.
Через месяц после запрещенного 2 мая того же года социал-демократического объединения свободных профсоюзов, вопреки их попыткам сотрудничать с новым режимом, была ликвидирована СДПГ, многие ее функционеры отправлены в концлагерь, а некоторые из них убиты. Буржуазные партии предпочли добровольно, как это называлось в то время, «самораспуститься». К середине 1933 г, в Германии оставалась лишь одна партия — партия Адольфа Гитлера. Самостоятельность земель, это древнее наследие немецкой истории, также была в течение нескольких месяцев жестко и противоправно ликвидирована. На смену премьер-министрам пришли представители имперской власти (рейхсштатгальтеры) — революционное единое государство стало действительностью.
Однако захват власти означал не только устранение мешающих конкурентов, но и овладение инструментами государственной власти. Двумя ее опорами были бюрократия и военщина. По «Закону о восстановлении профессионального чиновничества» от 7 апреля 1933 г. произвольно увольнялись неугодные чиновники, прежде всего демократы, либералы и евреи; их сменили сторонники НСДАП. С рейхсвером дело обстояло сложнее: рейхсвер, за исключением некоторых молодых офицеров, выступал против Гитлера и его партии. По отношению к режиму вооруженные силы были настроены скептически, почти враждебно, пролетарски-хвастливые манеры национал-социалистов не нравились многим офицерам старой гвардии. В первую очередь это относилось к СА — партийной армии, которая все громче требовала второй революции, «ночи длинных ножей», направленной против бастионов буржуазии и консервативного госаппарата, и которая претендовала на то, чтобы стать армией национал-социалистического государства. Для рейхсвера, считавшего себя единственным гарантом государственности, это было дерзким незаконным притязанием.
В данном вопросе проявились в первую очередь интересы руководства рейхсвера и интересы Гитлера, который был в достаточной степени реалистом, чтобы увидеть, что рейхсвер как инструмент власти был для него полезнее, чем СА. Гитлер начинал опасаться тщеславия и революционного подстрекательства начальника штаба СА Эрнста Рема. Так случилось, что рейхсвер участвовал в устранении и подавлении СА в рамках так называемого путча Рема 30 июня 1934 г. и тем самым стал соучастником убийств, жертвами которых пали многие противники Гитлера. То, что рейхсвер оставался спокойным, когда убивали его генералов Шлейхера и Бредова, сделало руководителей рейхсвера сообщниками неправового государства. После волны убийств специалист по государственному праву Карл Шмитт употребил формулировку: «Фюрер защищает право». Тем самым произвол диктатора был возведен в степень высшего закона.
Но речь шла не только о том, чтобы овладеть инструментами государства. Тоталитарная диктатура укрепляется лишь тогда, когда овладевает сознанием людей. Деятели в сфере духовной культуры: либералы, демократы, социалисты — преследовались, и если не исчезали в концлагерях, то принуждались к эмиграции. Их книги публично сжигались, картины, музыка клеймились как «ненемецкие» и «дегенеративные». С сентября 1933 г. культурная жизнь Германии управлялась министром пропаганды Йозефом Геббельсом через вновь созданную Имперскую палату культуры и была поставлена на службу национал-социалистическому государству, хотя до начала войны продолжали существовать резервации для «неподходящих» писателей и художников.
Стремление к «духовности» шло еще дальше. Из университетов увольняли неугодных профессоров и доцентов, зачастую заставляли эмигрировать. Однако немало их коллег поспешили положить к ногам коричневых властителей учебные заведения, когда-то далекие от государства. Аналогичная ситуация складывалась и в церкви. В евангелической церкви ширилось движение «немецких христиан», ориентированных на идеологию народности и принцип фюрерства. Против них на Бармском синоде в мае 1934 г. сформировалась так называемая «исповедальная церковь», которая, несмотря на государственные притеснения и аресты ее членов, противостояла национал-социализму. Новый режим вызывал симпатии среди католического духовенства, прежде всего после заключения 20 июля 1933 г. имперского конкордата; но и здесь, в особенности когда стали известны национал-социалистические планы относительно эвтаназии[63], ширилось сопротивление, достигшее кульминации в папской энциклике «С крайней озабоченностью» от 1937 г.
Там, где было недостаточно «духовности», применялся государственный террор, который ассоциировался с именами Генриха Гиммлера, Рейнхарда Гейдриха и знаком СС — небольшого элитного национал-социалистического формирования, ставшего в Третьем рейхе полицейской властью и тем самым превратившегося во всесильный инструмент террора, «чисток» и воспитания. От центрального здания с его административными помещениями и подвалами для пыток, главной квартирой гестапо и верховного управления имперской безопасности на берлинской улице Принц-Альбрехтштрассе государственная сеть СС тянулась к полицейским властям, к мрачному миру концлагерей, к воинским частям, находившимся в распоряжении СС, к «главному управлению по делам расы и поселений», призванному осуществлять гитлеровскую расовую доктрину. Отсюда велась борьба против врагов режима — политических и идеологических, а также расовых, что означало прежде всего борьбу против евреев.
Дуалистическая манихейская[64] расовая доктрина национал-социализма нуждалась в качестве антипода «святости» и «лучезарного арийства» в социальной группе, которая вследствие объективной принадлежности к определенной расе олицетворяла бы все злое, плохое и извращенное. Согласно особой традиции, насчитывавшей в Европе уже тысячу лет, отыскать исполнителя на роль сатаны и аутсайдера было нетрудно: эта роль отводилась евреям. Однако последовательного долговременного планирования преследования евреев не было: оно зависело от внешне- и внутриполитических обстоятельств, но всегда отвечало к конечным идеологическим целям режима. Террористические и пропагандистские акции партии «снизу» — от инсценированного Геббельсом бойкота евреев 1 апреля 1933 г. до «имперской хрустальной ночи» 9 ноября 1938 г. — сменились государственно узаконенными мероприятиями «сверху». К ним относился «Закон о восстановлении профессионального чиновничества», по которому подлежали увольнению чиновники-евреи; затем последовал «Закон об обороне» от 21 мая 1935 г., исключавший евреев из «почетной службы немецкому народу». По «Нюрнбергским законам» от 15 сентября 1935 г, обладание политическими правами и должностями ставилось в зависимость от доказательства «арийского происхождения». Немецкие евреи окончательно стали людьми второго сорта, лишились гражданских прав, заключение браков между евреями и неевреями запрещалось. По этим законам основы правового государства извращались и деформировались. Притеснение и дискриминация немецких евреев получили юридическую базу.
