Шестого августа 1806 г. Франц II сложил с себя корону императора. Как заметил Гёте, спор, затеянный Францем II со своим кучером, интересовал императора куда больше этого события, и он, как и весь мир, пожав плечами при известии о конце «Священной Римской империи германской нации», перешел к привычным делам. Империя, которой больше не было, оказалась уникальным явлением в истории. Просуществовавшая со времен Юлия Цезаря почти две тысячи лет, то оступаясь, то вновь и вновь преобразовываясь, она при всех своих слабостях и странностях, особенно в последние столетия, все же обеспечивала длительный мир. Только один негерманский имперский князь, шведский король Густав IV Адольф, в качестве суверена Передней Померании входивший в имперское сословие, имел представление о том, что будет дальше. Сообщив своим подданным с уважением и печалью о решении императора, он добавил: «Если теперь и оборвались священнейшие узы… то немецкая нация никогда не может быть уничтожена, и милостью Всевышнего Германия, однажды объединенная заново, снова обретет силу и достоинство».

Военный успех французских солдат-граждан, воевавших и побеждавших во имя своей «единой и неделимой нации», был неслучаен. Если вспомнить слова магистра Лаукхарда из Галле, который оказался во французском плену, служил в революционной армии и, следовательно, знал, о чем говорил, то французы «обладали тем, что было присуще и благородным защитника Древней Греции, — горячей любовью к отечеству — любовью, которой немец не знает потому, что он как немец не имеет отечества». Поэтому могло показаться, что французские войска непобедимы. В 1805 г. Наполеон разбил при Аустерлице главные силы Австрии, и в соответствии с заключенным вслед за тем миром в Прессбурге[28] у нее остался лишь статус державы весьма средней руки. Четырнадцатого октября 1806 г. в битвах под Йеной и Ауэрштедтом подобная участь постигла и прусскую армию. Пруссия понесла настолько сокрушительное поражение, что крупных битв больше не происходило. Наполеон, которого восторженно приветствовало население, вступил в Берлин. В следующем году прусский король Фридрих Вильгельм III подписал в Тильзите тяжелый мир, продиктованный победителем, и Пруссия, конечно, полностью исчезла бы с карты, если бы как Наполеон, так и русский царь Александр I не были заинтересованы в существовании стратегического буфера между своими силовыми блоками.

До тех пор Германию нельзя было представить без «обертки» — империи. С 1806 г. «обертка» исчезла, и теперь менее, чем когда-либо, можно было сказать, что же такое Германия. Правда, прусский, баварский, саксен-готский или шварцбург-зондерсхаузенский подданный мог чувствовать себя «немцем», но «германство» немедленно оказалось в конкуренции с широко распространенным бюргерским космополитизмом, а также с лояльностью по отношению к соответствующему суверену. Если заходила речь о «нации», «отечестве» или «патриотизме», то под этим могли подразумеваться как Германия с неопределенно очерченными границами, так и государственное образование, где жил тот или иной гражданин, или сразу и то и другое вместе.

Шок, испытанный в результате поражений, чувство унижения, тяжелое финансовое бремя, которое приходилось нести побежденным государствам, опустошительные марши французских армий, кормившихся за счет стран и выжимавших из них все соки, резкий скачок цен, вызванный введением французской таможенной системы — все это привело к двум разнонаправленным результатам — проведению в германских государствах реформ по французскому образцу и открытию немецкой нации.

Там, где были созданы марионеточные правительства Франции, — в королевстве Вестфалия и великом герцогстве Берг — система управления и права была непосредственно навязана Францией. Союзники Франции, т. е. государства, входившие в Рейнский союз, в конце концов охвативший все германские государства, кроме Пруссии и Австрии, в разной степени переняли французские институты и правовые нормы, часто приспосабливая их к собственным традициям. Были изданы конституции, государственное управление модернизировано по французскому образцу, перенят «Кодекс Наполеона», т. е. новый французский гражданский кодекс, свободный от правовых феодальных норм и формализовавший буржуазное государство послереволюционной эры в соответствии с новыми правовыми нормами. После предоставления гражданских прав, отмены привилегий дворянства, освобождения крестьян эта часть Германии стала более передовой и свободной, хотя и потеряла независимость.

Государства, не входившие в Рейнский союз, но постоянно испытывавшие угрозу со стороны Наполеона, — Австрия и Пруссия — также в значительной степени реформировали свои структуры по французскому образцу. Для правителей и крупных чиновников этих стран речь шла прежде всего о том, чтобы компенсировать последствия поражений под Аустерлицем и Йеной, восстановить и расширить полноту власти в своих государствах. Франция служила тем примером, который давал реформаторам понять, что такого поражения, как в 1805 и 1806 гг., никогда не должно повториться. Именно в Пруссии, которая оказалась более целеустремленной и восприимчивой к изменениям, нежели тяжеловесная Дунайская монархия, создание современного государства осмысливалось с неслыханным напряжением духовных и умственных сил. Носителями реформ были государственные служащие, т. е. чиновники, военные и юристы, — те, кто считал себя законным представителем государства в целом. Под руководством министров барона Карла фон Штейна (1757–1831) и Карла Августа фон Гарденберга (1750–1822) с поистине революционным энтузиазмом с помощью декретов стало создаваться новое государство. Речь шла о замене старого наемного войска армией, формируемой из свободных граждан. Продвижение по службе должно было зависеть не от происхождения, а лишь от успехов и заслуг. Предусматривалось сокращение и модернизация правительственного и административного аппарата, отмена поместной зависимости остэльбских крестьян от помещиков, городская и общинная реформы, эмансипация евреев и модернизация юстиции, свободное движение капитала и развитие промыслов. Как венец всех этих дел было обещано создание прусского национального представительства, в котором избранные представители народа должны будут на равных противостоять короне.

В то же время в народе росло сопротивление оккупации. Реформы шли медленно, и все большему количеству граждан дипломатическое раболепие их правителей перед Францией с ее превосходящими силами казалось проявлением слабости и бесчестья. В результате наполеоновской оккупации такие понятия, как «отечество» и «нация», стали лозунгами. Зимой 1807/08 г. в Берлине, оккупированном французами, философ Иоганн Готлиб Фихте (1762–1814) выступил с «Речами к немецкой нации». Немецкий народ, заявил он, народ исконный, неиспорченный, который борется против военного и культурного подчинения Франции за свою свободу и идентичность и тем самым служит историческому прогрессу. Поэт и публицист Эрнст Мориц Арндт (1769–1860) проповедовал: «Единодушие в сердце — вот ваша церковь, ненависть к французам — ваша религия, свобода и отечество — святые, которым вы молитесь!»

Национальное движение находило проявление и в чисто организационном плане, преимущественно в виде конспиративных групп вроде Тугендбунда[29], «Немецкого союза», созданного «отцом гимнастики» Фридрихом Людвигом Яном или множества более или менее неформальных дискуссионных кружков. Общим для всех этих образований было стремление побудить к борьбе за национальную свободу колебавшееся государственное руководство, часто казавшееся склонным к измене, а там, где это не удавалось, возникали небольшие патриотические группы активистов, начинавшие повстанческую войну. Примерами таких действий стали восстания и походы гессенского полковника Вильгельма фон Дёрнберга, прусского майора Фердинанда фон Шилля, «черного герцога» Брауншвейгского в 1809 г. Народное же вооруженное сопротивление Наполеону развернулось только в католических регионах Европы и осуществлялось во имя религии и традиционной власти — таковы были повстанцы Вандеи, итальянские санфедисты, испанские герильясы. На немецких территориях народным стало восстание тирольских крестьян во главе с трактирщиком Андреасом Гофером (1767–1810), неоднократно побеждавших баварские войска, союзные французам, но не получивших достаточной поддержки от Австрии и вынужденных в 1809 г. сложить оружие. Гофер был расстрелян в Мантуе (Италия) по приговору военно-полевого суда. Подлинное значение этого движения заключалось в его пропагандистском эффекте: прямая акция оказывала мощное воздействие на пробуждавшийся патриотизм.