В «надсоциальных» и «надестественных» условиях существования авангарда результатом может быть то, что идеологическая борьба, которая заявлена против внешних врагов, может возникнуть внутри авангарда. Те, кто пытаются выдумать какую–то «аутентичную идеологическую спаянность» организации, пользуются «дурной репутацией».

Когда организация приходит к тому, что делает из вооруженной борьбы свой «вопрос чести», то она демонстрирует, без сомнения, свой прекрасный «рыцарский дух», но классовое сознание при этом ничтожно. Революционная способность политической акции, в конечном счете, измеряется способностью быстро заменить одну форму борьбы другой.

«Тот или иной исторический путь имеет двойное значение и неблагоразумно выбирать его с билетом только в один конец. В период классовой войны, путь, который объединяет подпольную и легальную борьбу, имеет не одну и ту же протяженность, она меняется согласно смене траектории. Расстояния не являются симметрично одинаковыми, по мере того, как скрываться ли в подполье, либо вылезать на легальность».

«Этическое видение вооружённой борьбы есть видение эстетов, для тех, кто наблюдает. Но для тех, кто её делает, на самой земле, революция не является театрализованными ударами, а процессами, которые оцениваются по их результатам, и зависят, таким образом, от политической оценки».

Начало революционной войны не зависит от воли организаций. Она, по большей части, вызывается усиливающимся насилием, которое не оставляет альтернативы. Но в любой форме это — серьезное решение, чьи последствия должны быть взвешены заранее, без легкомыслия. «Спонтанный энтузиазм краток, война длительна…»

Режи Дебре отмечает, что ленинизм не случайно родился в эру кино, монтируя события в извлечения и сочленяя одно как продолжение другого. Он цитирует Ленина: «без революционной теории не может быть революционного движения» («Что делать?») В чем состоит «революционная теория»? В анализе и систематизации реальных «революционных движений». «Марксистско–ленинская теория латиноамериканской революции есть концентрированная из национальных опытов латиноамериканского революционного движения».

Критический анализ прошлого связан неразрывно с революционной практикой настоящего. Это — «баланс опыта». Это то, что освещает глубину исторического факта и трансформирует исследование фактов в теоретическую гипотезу, проверяемую на практике. «Кто изолируется от своего прошлого, изолируется также от своего будущего». Нет лозунга и стратегии верных самих по себе, лозунги и стратегии адекватны конкретному определенному соотношению сил. Строгая логика, действующая в историческом процессе, должна быть обнаружена в непрерывной, но изменяющейся, линии политического руководства революционным движением. Это одно и тоже: подгонять настоящее к прошлому, тактику к стратегии, революционную практику к революционной стратегии.

Чему служит весь опыт столетней борьбы революционных организаций? Зачем нужен марксизм–ленинизм? Этот вопрос Дебре считает «идиотским»: «если иметь в виду монотонную повторяемость убийств, преднамеренных жертв и вынужденных самоубийств, создается впечатление, что история не может продвигаться вперед иначе, как ничего не сделав и лишь спотыкаясь».

«Где мы находимся сегодня в отношении вчера?», — спрашивает Дебре.

Политический проект есть определенный способ проиграть будущее в настоящем. Дело «континентализации» герильи, начиная с очага, руководимого Че, не состоялось. Все действия, которые «вырисовывались на горизонте», были ликвидированы, и были вытеснены к анализируемому прошлому. «Жестокая хроника событий вытеснила энтузиазм проекта». Как писал Гегель: «первая категория исторического сознания есть надежда, извещение, обещание».

«В то время цвет воздуха был окрашен в красный».

В 1966–1967 годах все революционеры грезили нарастанием революционной борьбы на континенте. Победа кубинской революции пробудила традиции революционной борьбы латиноамериканских народов — в Венесуэле, Гватемале и Колумбии, это позволило предвидеть, что эта борьба зародится в других странах. Проведение конференции «Триконтиненталь» и создание ОЛАС свидетельствовало о зрелости революционного сознания против империализма. Все это позволяло предположить, что партизанское движение преодолеет причины его ограничения и избежит опасностей его зрелости. Тогда начнётся революционный подъем на континенте.

«Оптимизм, общий для этой эпохи, вдохнул многим убежденность в том, что международные революционные конференции были продуктом высокого уровня развития партизанской войны в Латинской Америке, а не, как это было в реальности, её заявлением и подготовкой». Эта допущенная ошибка «оценочного» оптимизма участников этих конференций привела к предположениям, что в Гватемале и в Венесуэле (и в Боливии) власть перейдёт в руки революционеров в ближайшее время. Отсюда разочарование, пришедшее в час поражения и спада вооруженных движений, было глубоким ударом; оно позволило «реформизму» развить свое контрнаступление на региональном и мировом уровнях. «Но на этом нельзя останавливаться. В чем состояла окончательная ошибка «Революции в революции?»…, — спрашивает Дебре. — Оставить в стороне предварительные цели войны для того, чтобы сосредоточиться на методах, адекватных тому, чтобы обеспечить военный успех однажды запущенной герильи».

Между тем в политической реальности не было предпосылок для «победной войны». Реальное состояние соотношения сил в Латинской Америке объективно не было благоприятно для революционного наступления. Эта «лакуна» между объективными условиями народной войны и оперативным её началом была характерна не только для того момента, но и для всего «политического проекта», порожденного этим моментом. «Эта лакуна, или desfase, между предпринятой операцией и условиями ее возможности находилась в самой сердцевине предприятия Че. Не как внешняя граница или ограничение, но как его мотор и смысл бытия».

Если принять утверждение: «марксизм может развиваться единственно в борьбе», — то «познание реального движения есть в себе самом реальное движение, субъект того же движущего противоречия». Каждая политическая эпоха имеет свой порядок теоретических приоритетов. «Скажи мне, от чего ты должен защищаться, и я тебе скажу, что ты должен говорить. Тезис, распространяемый вне контекста и вне «актуального момента», превращается в абсолют–догму».

«Марксистская теория умрёт тогда, когда исчезнут объективные условия для полемики».

Следует быть готовым, продолжает Дебре, к реакции на «ошибки» революционного движения. Некоторые «товарищи», которые только недавно вышли из авангарда, критикуют его на основе своего собственного горького опыта с «популистских» позиций. Эти «товарищи», которые только что находились на «крайней точке» революционного терроризма, теперь «затыкают уши перед словами «вооруженная борьба» и не хотят больше слышать об этом.

Дебре обращает внимание на «каркас концепций, мнений, организаций», которые воспрепятствовали развитию возможностей вооруженной борьбы, в которых политический фактор, в «традиционном понимании слова», помешал развитию «военного фактора» революционной вооруженной борьбы. Тогда нужно было срочно ликвидировать эти концепции, мнения и организации, которые затрудняли развитие тогда ещё возможной борьбы; на практике, а не в теории, настаивать на «военном факторе» больше, чем на «политическом», на «инициативном факторе» больше, чем на факторе «организации» и «агитации и пропаганды». Тогда было неизбежным политическое столкновение из–за «одностороннего развития противоположных граней».

Че Гевара цитировал Клаузевица: «Тактика указывает использование вооруженных сил в стычках, а стратегия, использование этих стычек для достижения цели войны». Кто не испытал осознания «криминальной близорукости» политиков, считал Че, не имеет права считать ошибочным постановку акцента на стратегическом континентальном вооруженном аспекте революционной борьбы.