По крайней мере, мужчина номер два явно смотрел на Лапидуса сквозь темные очки. Он уже не сидел, он уже тоже стоял в проходе возле задней площадки, ожидая, по всей видимости, когда Лапидус окажется рядом.

Мужчина номер один почти что дышал Лапидусу в затылок. Лапидус втянул воздух носом, вновь почувствовал сладковатый и приторный запах дамочкиных духов, но от мужчины по прежнему ничем не пахло.

Лапидус взглянул в окно, надпись «INDILETO» давно осталась позади.

Лапидус подумал, что слово это рифмуется с «туалета», а так же — что одно и то же — с «клозета». К примеру: «надпись на стене клозета возвещала «индилето».

Надпись была не на стене клозета, а на зеленом заборе, забор давно остался позади, Лапидус почувствовал, что ему стало душно в троллейбусе. И еще — клаустрофобично, если исходить из слова «клаустрофобия», что значит боязнь замкнутого пространства.

Троллейбус, в который Лапидус сел где–то около восьми утра, несомненно был таким замкнутым пространством, и при этом, пространством, в котором происходило что–то странное.

Сначала дачник с рюкзаком и тетка с неприятным запахом, хотя это скорее обыденно, чем странно, но почему именно сегодня с утра, когда Лапидус решил сделать вид, что ему надо ехать в центр искать работу и действительно поехал?

Дачник и тетка вышли, но рядом сел мужчина, мужчина в рубашке с короткими рукавами, мужчина в темных очках, мужчина с короткой стрижкой, мужчина с газетой, в конце концов, мужчина, от которого ничем не пахло, то есть мужчина без запаха.

Это было самым странным, даже более странным, чем непонятная надпись «индилето», по дурацки рифмующаяся с «клозета», а так же «туалета». При этом дама, о спину которой ударился Лапидус, когда троллейбус внезапно затормозил, и которая больно ударила его локтем в живот, заорав так, будто Лапидус прямо в троллейбусе начал ее насиловать, была в шелковом, облегающем туалете, то есть в облегающем, шелковом, розовом платье, а платье, как известно, не только часть туалета, но и само по себе туалет, хотя это совсем не странно.

Странным был мужчина без запаха. Но еще более странным было то, что в конце троллейбуса, на задней площадке, был точно такой же мужчина. Тоже в рубашке с короткими рукавами. Тоже в черных очках. Тоже коротко стриженный. И тоже с газетой. Мужчина номер два, клон, дубль, близнец мужчины номер один. Лапидус пробирался вдоль троллейбуса, чтобы понять, был ли у этого мужчины запах или и в этом он был абсолютно подобен номеру первому. Если бы это оказалось именно так, то странность сегодняшнего троллейбусного утра начинала зашкаливать.

Лапидус решил выйти на ближайшей же остановке и вернуться назад по маршруту троллейбуса до того зеленого забора, на котором была сделана синей краской странная надпись.

Мужчина номер два начал пробираться с задней площадке вперед, по направлению к Лапидусу.

Мужчина номер один тоже продвигался к Лапидусу, но со спины.

Лапидусу стало еще клаустрофобичнее, у него заложило уши и перехватило дыхание.

Троллейбус замедлил ход перед светофором, светофор был на перекрестке, остановка — за ним.

Если загорит красный, то троллейбус остановится, тогда мужчина номер два окажется перед лицом Лапидуса, а мужчина номер один — за его спиной.

Загорел зеленый, троллейбус тронулся, Лапидус ринулся к дверям.

Мужчина номер два стал двигаться быстрее, но на его пути оказалась дама в розовом туалете.

Мужчина номер один выставил ногу — чтобы Лапидус запнулся о нее, когда начнет выходить.

Троллейбус остановился, двери открылись, Лапидус схватился за поручень, подпрыгнул и сиганул на улицу.

— Держите его! — крикнула розовая дама, хотя на самом деле Лапидусу это просто показалось.

«Следующая остановка — центр!» — проговорил гнусаво–металлический голос где–то в троллейбусе и добавил: «Двери закрываются!»

Двери закрылись, у левой половинки стоял мужчина номер два, у правой — мужчина номер один. Они пытались открыть двери, но у них не получалось. Троллейбус тронулся и покинул остановку, Лапидус огляделся по сторонам — была улица, шли люди, клаустрофобии больше не было, на часах было ровно полдевятого. А может, и не ровно, а восемь тридцать одна. Но все равно рано — обычно Лапидус еще спал в это время. Но это обычно, а сегодня все было как–то не так!

Лапидус мрачно смотрел, как троллейбус отъезжает от остановки, увозя в себе двух странных мужчин под номерами. Так и хотелось громко скомандовать: на первый, второй — рас–счи–тайсь! Но время ушло вместе с троллейбусом, командовать было некому.

Лапидус хорошо помнил, что надпись на заборе была слева по ходу троллейбуса, а значит, ему надо было просто развернуться и пойти обратно. Восемь тридцать пять, проорала какая–то наглая кукушка у него в левом ухе. Лапидус развернулся и пошел, пытаясь, зачем–то, считать шаги.

Но долго прошагать не удалось, тротуар оказался перегороженным маленьким грузовичком, с которого трое работяг в синих комбинезонах стаскивали здоровенный рекламный щит. — Держи, мать твою! — кричал тот работяга, что был в кепке. — Держу, — отвечал ему второй, повыше и без кепки, а третий суетился молча.

Лапидус остановился и уставился на щит.

На щите была женщина с пулеметом. Более того, на этой женщине крест–накрест были надеты пулеметные ленты. Только вместо патронов — тюбики с губной помадой. Верх дизайнерской мысли и изобретательности. Женщина с пулеметом, стреляющим губной помадой. Здоровущий такой щит, перегородивший дорогу Лапидусу.

Можно, было, конечно, обойти. Но — только можно. Лапидус внезапно подумал, что если день начинается не так, то и дальше все пойдет не так, ведь поехал он в город совсем не для того, чтобы искать надпись на заборе, пусть даже надпись эта обозначала странное слово «INDILETO». В город Лапидус поехал на поиски работы, а значит, что надо опять разворачиваться и шагать в центр. Лапидус развернулся и пошагал.

Он шагал и пытался понять, что означала эта надпись, и что надо было от него этим двум мужчинам в троллейбусе? И кому в голову взбрела гениальная мысль рекламировать губную помаду посредством пулемета и пулеметных лент? И отчего устанавливать этот щит приспичило в тот самый момент, когда Лапидусу — в свою очередь — приспичило выйти из троллейбуса и пойти на поиски надписи на заборе? Ни на один из вопросов ответа не было, зато было июньское утро и солнце уже начинало припекать.

Лапидус поднял голову и увидел, что стрелки на часах мэрии показывали ровно без десяти девять, то есть восемь часов пятьдесят минут. Мэрия была на той стороне улицы, улица была широкой, с движением в шесть рядов — три в одну сторону, три в другую. И под улицей был подземный переход, которым никто из горожан обычно не пользовался, потому что спуститься по ступеням и подняться по ступеням было намного сложнее, чем просто перейти улицу наискосок, лавируя между проносящихся машин и таких же торопливо–ленивых пешеходов, будто играющих с машинами в нерусскую игру под названием «регби».

Только что у них в руках было вместо дынеобразного мяча?

Лапидус встал на краешке тротуара и начал выжидать удобный момент, чтобы и самому броситься на проезжую часть. Но машины шли плотным утренним потоком, так что стой он еще хоть пять минут, хоть десять, поток машин не стал бы меньше, а это означало одно: надо было идти через переход, как бы Лапидусу этого не хотелось. В переходе всегда было темно и сыро, а еще Лапидус подозревал, что в нем по ночам водились не только бомжи, но и огромные, мерзкие крысы. Хорошо хоть, что сейчас была не ночь, а без пяти девять утра, так что ни бомжей, ни крыс можно было не бояться.

И Лапидус начал отсчитывать ступеньки, ведущие под землю. Раз, два, три, четыре, пять, шесть…

Семь, восемь, девять, десять…

Одиннадцать, двенадцать, тринадцать…

Четырнадцатой ступеньки не было, четырнадцатой ступенькой была железная плита, после которой и начинался собственно переход.