Следовало убрать тела. Дактлиды уже кружили над ними. Они обчистили бы кости и оставили бы их белеть на солнце. Девочке не следовало этого видеть.
— Что с ними случилось?
Девочка не ответила, лишь сильнее сжала колени руками.
Ба’кен достал нож, собираясь вырыть две могилы, но она даже не вздрогнула. Лишь вытянула руку и указала на ручной огнемет Ба’кена.
— Вы предаёте мертвых огню? — спросил он.
Еще один кивок.
Сожжение было распространенным погребальным обрядом на Ноктюрне. Многие, в том числе Орден Саламандр верили, что возвращаются в землю пеплом, чтобы пройти сквозь цикл перерождения. Его называли Кругом Огня.
— Тебе лучше отвернуться.
Она не последовала его совету, упрямо смотря, как Ба’кен сжигает её родителей дотла, пока не остались лишь раскаленные кости. Дым еще поднимался из жутко раскрытых челюстей и рёбер после того, как он закончил.
— Здесь больше не на что смотреть… — мягко произнес воин.
Девочка задержала взгляд на своих сожженных родителях еще на несколько мгновений, и, словно удовлетворившись результатом, перевела взор на север. Именно туда держал свой путь риггер, но Ба’кен решил, что сможет найти след святыни Дак’ира, если узнает, откуда прибыл тягач и осиротевшая девочка. Они от чего-то бежали, еще до того, как родителей девочки убило то, чем они заразились. Были они игнейцами или нет, долгом Ба’кена было узнать правду о том, что произошло.
Ходило множество других слухов, кроме рассказов о святыне. Пропавшие торговцы, не просто кочевники. Пропадающие орудийные трендеры. Скотопасы, исчезающие вместе со своими стадами. Кто-то винил враждебную фауну Ноктюрна, но некоторые утверждали, что в этом было замешано что-то еще. После окончания войны лорд Ту’шан приказал зачистить пустыню от нихиланцев-отступников. Было приложено много усилий и считалось, что приказ был выполнен успешно. Слухи это, однако, не остановило.
— Я не могу оставить тебя здесь, — сказал Ба’кен девочке, возвышаясь перед ней словно черный исполин. Он также не мог понести её — кожа ребенка бы сгорела в такую жару. Даже закутанная в плащ, она бы умерла от обезвоживания. На солнце словно накинули покров, но зной всё еще царил на Скорийской равнине. Девочка, скорее всего, умрёт. Тревожить Фугиса через вокс было бессмысленно. Кроме того, у скаута всё еще были дела в пустыне. Красные глаза его полыхали в задумчивости, однако, вовсе их не испугавшись, девочка поднялась и залезла назад в кабину.
— Тогда решено, — произнес Ба’кен в пустоту, удивленный стойкостью ребенка. Она казалась куда спокойнее после сожжения родителей, и воин предположил, что это из-за сближения девочки с ним.
Но он ошибался.
Весь путь на север прошел в почти полном молчании.
Ба’кен неуклюже пытался завязать разговор вопросами о том, что случилось, но она словно и не слышала его, довольствуясь обществом своего деревянного ангела со сломанным крылом.
Однажды одна рассмеялась, чужим и непривычным звуком, что сошел с её губ, когда Ба’кен пытался устроить своё огромное тело в кресло водителя. Он оглянулся, раздраженный насмешкой над собой, но девочка уже вернулась к созерцанию своего деревянного хранителя.
Она подняла взгляд лишь когда на горизонте появился огонь.
Поначалу были видны только отблески, затем в воздухе появился запах пепла и нарастающий жар.
Следы привели их в небольшую впадину с ровными стенами, что когда-то были выточены водой, выходящую в разлом в скале, окруженный высоким хребтом скалистых пород. Поселение располагалось в котловане, где был лишь камень и песок. От транспорта, палаток и сборных жилищ остались одни тлеющие остовы. Дым словно скручивался в неосязаемые знамёна, что развевались в этом амфитеатре огня. Однако поджигатель, кем бы он ни был, еще не закончил свой пылающий шедевр.
Приблизительно в сотне метров от огня Ба’кен остановил риггер.
— Подожди здесь, — сказал он девочке.
Но её уже не было рядом: перебравшись через сидение, она скользнула в жилой отсек — лишь потревоженная занавеска колыхалась в проёме. Без лишних слов Ба’кен покинул риггер.
Тяжелое мерцающее марево заполнило собой долину, дрожа от своей насыщенности. Размытая фигура, подсвеченная разрастающимся пожаром, судорожно метался в дыме. Словно торопясь.
Судя по седым волосам и изборожденной морщинами коже, поджигатель был стар. Он был облачен в те же одеяния — дубленую кожу и грубую ткань — как и те двое, что Ба’кен предал сожжению, и носил такие же родовые татуировки. Не оставалось никаких сомнений, что это место когда-то было домом девочки. И старик сжигал его.
Ба’кен окликнул его:
— Что ты делаешь?
Было похоже, что мужчина пытался распылить горючее, но колеблющийся дым застилал детали происходящего.
— Повернись! Дай себя увидеть, — прокричал Ба’кен сквозь треск пламени.
Старик продолжал его игнорировать.
Подойдя на расстояние нескольких метров, Ба’кен увидел темные пятна на слипшихся волосах старика возле ушей. Выглядело это, словно он сам лишил себя слуха.
Стоя прямо позади него, Ба’кен положил руку на костлявое плечо старика. Гораздо быстрее, чем можно было ожидать от престарелого человека, поджигатель обернулся и окатил Саламандра горючим.
Взвизгнув от страха при виде черной кожи и красных пылающих глаз, старик поджёг того, кто показался ему самим дьяволом.
Пламя жгло кожу Ба’кена, и он закрыл глаза, чтобы уберечь их от огня. Пламя жадно пожирало горючее вещество, но, пусть это и было мучительно, боль была приглушена временем, проведенным в солиториуме под раскаленным железом. Кожа сопротивлялась огню — но она была отнюдь не огнеупорна, и, ударив поджигателя тыльной стороной ладони, Ба’кен упал в песок, несколько раз перекатившись, чтобы унять языки пламени.
Он зарычал, оскалившись в гримасе боли:
— Кровь Вулкана!
Разгоняя руками горячий смог и дым, поднимающийся от его чуть не сожженной кожи, Ба’кен разглядел согбенный силуэт старика, все еще ошеломленного ударом и неразборчиво стонущего на земле, на том самом месте, где его оглушил огнерожденный. Ба’кен уже двинулся в его сторону, когда уловил намёк на движение внутри полусожженной жилой постройки. Это было большое куполообразное сооружение, на треть открытое в своей передней части. Несколько палаток и навесов из кожи служили пристройками по бокам — вероятно, это было место собраний. Оно могло вмещать в себя сотни человек. Именно его старик и сжигал.
Кожу Ба’кена кололо от жара, что раздражал начавшие затягиваться ожоги, по мере того, как он приближался к постройке, где были видны тела. Внутри общинной постройки томилась, по крайней мере, сотня человек, сваленных в кучу единым погребальным костром. Этот полукупол больше напоминал временное пристанище, чем жилище, что было обычным делом для игнейских кочевников. Тех, кто лежал около стен постройки, уже начинал пожирать огонь, где он был особенно сильным. Торчащая из кучи тел рука дрогнула, пальцы судорожно сжались.
Ба’кен выругался в сторону старика, который все еще пребывал в полусознательном состоянии.
— Некоторые из них еще живы!
Он перешел на бег, беспечно бросившись в неистовствующее пламя и дым, и достигнув купола, начал разгребать мертвых, чтобы добраться до выжившего. Но, к его ужасу, остальные тоже шевелились. Конечности их были скорчены в агонии, словно они пытались в последней попытке преодолеть то бессилие, что поджигатель вселил в них. Всем им была уготована участь жертв безумия старика.
В этом месте царил мор, из-за которого несчастная душа лишилась рассудка и способности отличать живых от мертвых. Игнейские обычаи были примитивны. Кочевники не доверяли лекарствам, используемым в городах-убежищах. Несомненно, средство бы нашлось. Апотекарион Ордена имел всё необходимое. Должен был.
— Держись… — Ба’кен зарычал от тяжести тел. Мышцы на его руках и спине взбугрились, а кожу оплели сетки жил. Ещё не представляя, как он собирается спасать остальных, он отбросил в сторону последнее тело и нагнулся, чтобы дотянуться до сжимающейся руки. Из огня показалось имазанное пеплом лицо женщины с отсутствующим взглядом.
