У Ба’кена всё еще был ручной огнемёт, но целей было слишком много. Топливо стекало из бака риггера, создавая небольшие протоки в песке и собираясь в лужи у шаркающих ног сенгни.

Но она до сих пор была внутри риггера.

Когтистые лапы и изувеченные руки восставших тянулись к Ба’кену, и он понял, что ему придётся это сделать.

— Да простит меня Вулкан… — прошептал он.

Сняв с пояса испепелитель, он выпустил длинный язык пламени. Огонь, словно живой, вырвался вперёд яростной пострескивающей струёй жара и света. Едва пламя коснулось топлива, Ба’кен бросился на землю.

В такой близи от риггера взрыв был похож на землетрясение. Огненный ураган извергся из разорванных взрывом по всей длине автотрейлера баков. Огонь жадно поглотил орду сенгни, превращаясь в исполинский костёр, испепеляющий плоть, одежду и кости.

Не было ни криков, ни смертных воплей — у мертвых не было голосов.

Лишь рёв пламени, настолько громкий, что все остальные звуки просто исчезли, и обжигающий жар.

Ба’кен чувствовал его даже сквозь защищающий его плащ из драконьей шкуры. Именно накидка и толща тел мертвецов на воине спасли его от гибели.

Вскоре всё закончилось, хотя дым и языки огня, окружающие поселение, еще какое-то время будут напоминать о том, что здесь произошло. Изможденный, словно боксер после тяжелого боя, Ба’кен тяжело поднялся, окруженный сожженными на этом погребальном костре телами. Пылающая буря, вырвавшаяся из риггера, уничтожила жилище и всё, что в нём находилось. Ничего не осталось — лишь пепел в воздухе и слабый запах золы, принесенный с гор. Пелена облаков спала, впустив кроваво-красные лучи света, чтобы осветить сцену последних событий. Но в этом не было нужды — настолько ужасно выглядело это место.

Отыскав свой молот и болт-пистолет, воин сложил на груди руки и оглядел частично разрушенный риггер. Трейлер был уничтожен, почти разорванный взрывом. Была видна оболочка баков горючего, на которой всё еще плясали огоньки. Риггер был завален на бок, и одна сторона его была разворочена. Транспорт был гражданским танком, и корпус принял на себя главный удар, но внутренняя часть теперь представляла собой сплошное черное выжженное месиво. Ба’кен почувствовал гложущую пустоту внутри, хоть сердце его и было каменным. На мгновение он забыл о той истине, на поиски которой отправился.

Дым от зарева смешивался с потоками воздуха и утекал сквозь расщелины в скалах. Ба’кену хотелось вернуть его, чтобы он скрыл вид разрушенного риггера от его взгляда.

Он повернулся, найдя в себе силы взглянуть в глаза истине отличной от той, ради которой он покинул Гесиод. Догорающий остов — всё, что осталось.

Пошатываясь, он направился к остаткам транспорта, удивляясь, насколько далеко его откинуло взрывом. Густая серая пелена окутывала риггер. Земля вокруг была усеяна всё еще дымящимися осколками корпуса. Дотронувшись до одного из них, Ба’кен убедился, что они горячие.

Поблизости лежало что-то еще. Ба’кен словно пропустил удар силовой перчатки в живот при виде этого.

Деревянный ангел с одним сломанным крылом.

Ба’кен был ветераном-сержантом. В его памяти остались имена тех, кто умирал рядом с ним в боях, тех невинных, кого они не успели спасти, целые миры, которые потерял Орден.

Кадай, Эмек… Да’кир.

Одно воспоминание об этих именах причиняло боль. Братья, огнерожденные. Их всех не стало.

Но именно смерть маленькой девочки тяготила его больше всего. И теперь, глядя на её полыхающую гробницу из стали и резины, он понимал, что это так и есть.

Многие несведущие граждане Империума считали Адептус Астертес лишенными эмоций. Но это было не так. Смерти невинных они помнили дольше всего. Некоторые никогда не забывались.

Ба’кен наклонился, чтобы поднять деревянного ангела. Когда он выпрямился, перед ним стояла маленькая фигура, выбравшаяся из своего укрытия среди камней и скал. Должно быть, она успела убежать прежде, чем старик забрался в кабину.

Несмотря на кошмар, творящийся вокруг, Ба’кен рассмеялся.

— Умная девочка, — пробормотал он, успев подхватить её, когда она потеряла сознание от жары.

Ба’кен аккуратно взял её на руки. Она была такой маленькой и хрупкой. И слабой. Но она была живой — маленькое сердце билось в её крошечной груди, как напоминание о цели существования воина.

— Теперь понятно, — тихо произнёс он, глядя на девочку, — почему вы дали нам крылья.

Видя, что она приходит в себя и снова теряет сознание, Ба’кен активировал вокс. Через несколько секунд сигнал дошел. Фугис ждал всё это время.

— Ты нашел то, что искал? — спросил он.

— Кое-что еще, — ответил Ба’кен, переводя взгляд на горную цепь, с которой долина просматривалась, как на ладони. — Чума.

— Заражение? Какого рода?

— Я наделся, что ты знаешь. Мне пришлось сжечь носителей. Даже после смерти они вновь поднимались.

Наступило молчание, пока апотекарий обдумывал сказанное.

— Выжившие? — наконец спросил он.

Ба’кен взглянул на ребенка.

— Один. Необходима медицинская помощь.

— Выдвигаюсь, — ответив, Фугис отключил вокс-канал.

Наследие былой войны, заражение пробралось в пустыни Ноктюрна. Оно обрушилось на игнейцев, превращая их в нечто нечеловеческое. Обычная болезнь этого бы не сделала.

Потеряв ход мысли, Ба’кен взглянул на вершину хребта, где виднелась стоящая на месте фигура. Рассмотреть было сложно: все детали были скрыты расстоянием и клубящимся дымом. В какой-то момент фигура исчезла из вида, и, когда пелена рассеялась, силуэт уже исчез.

Была ли это лишь игра света?

Ба’кен подозревал, что это нечто большее. Он многого не знал, а ответы, которых он жаждал, так и остались неотвеченными. Судьба Дак’ира всё еще была неясна.

— Брат? — прошептал он, но ответа не последовало.

Если девочка выживет, её жизнь изменится. Но она привыкла к постоянным переменам. Свернувшись в руках ангела с ониксового цвета кожей, что принёс её, она вспомнила, как её племя пришло в эту долину. Игнейцы были кочевым народом и редко задерживались в одном месте подолгу. Она не понимала, почему, и не знала, как можно иначе. Бездонная культурная пропасть между жителями городов-убежищ и обитателями пустынных пещер еще долго будет жить в ней.

Она знала, что долина не всегда была её домом. До этого они жили среди скал, рядом с огненными ущельями. Её паломничество на восток началось у святыни — церемониального святилища, места глубокого духовного поклонения. Там, где они почитали его — спасение, Освобождённое Пламя.

Дак’ир.

Он наблюдал со своего места среди скал и потоков пепла, что извергал огонь ниже.

Пока он долго и преданно служил, его господин поделился многими знаниями о варпе и колдовских способах подчинить его своей воле. Наблюдатель не был псайкером, но ему были ведомы ритуалы, которым его обучили. Его клинок был дочерна запятнан их следами.

Священная цель двигала им, та, что годы подготавливалась и теперь начинала приносить первые плоды.

Когда враг его увидел, наблюдатель позволил облакам сгуститься, прежде чем ускользнуть из поля зрения и раствориться в неизвестности.

Он вспомнил истошный вопль старика.

Сенгни.

"Восставший".

"Да", — подумал он, многое из того, что было посеяно, должно взойти. Смертоносные и неудержимые, они прошлись бы по Ноктюрну, раня огнерожденных туда, где они наиболее уязвимы. Их народ.

Думать о грядущем опустошении было для него лучшим средством от одиночества и отсутствия рядом с Нихиланом.

Наблюдатель был преданным цепным псом — безумным, маниакальным, но преданным. И он был готов на месть любой ценой.

При мысли об этом улыбка тронула губы Рамлека.

— Ещё раз.

Покалывание тепла предвещало настоящий огонь, а спустя доли секунды — зловоние его горящей плоти.

Привязанный к каменной плите узник дёргался в конвульсиях, вздымаясь всем телом в ответ на причиняемую боль. Его запястья и пальцы сгибались, борясь со своими оковами. Его ноги бессильно дергались в кандалах, прикрепленных к лодыжкам.