— Да, сэр.

— Значит, мне нет нужды…

— Спрашивать, не нарушен ли закон?

— Вы бы прежде всего заглянули в закон?

— Да, сэр.

— Давайте поставим вопрос иначе. Вы думаете, это этично, или вам снова надо куда-то заглядывать?

— Нет, сэр, я думаю, это неэтично.

— Что ж, позвольте продолжить. Я хочу сказать вам, как я потратил бы эти семьсот пятьдесят тысяч долларов, которые вроде бы получил.

— Вы?

— Совершенно верно, Ал. Я. И никто больше. Допустим, эти чиновники дали мне деньги. И более им до них нет никакого дела. Я могу просто положить их в карман, они не зададут никаких вопросов.

— Я понимаю.

— Держу пари, понимаете. Так вот, допустим, я нанял самых способных и беспринципных специалистов и сказал им, сто тысяч долларов ваши, а шестьсот пятьдесят тысяч вы должны потратить на то, чтобы Каббин остался президентом. А как вы будете их тратить и на что, мне без разницы. Допустим, я нанял этих ребят, я даже могу сообщить вам название этой фирмы, раз уж вы хотите знать все. Если бы я этого не сделал, за Каббина проголосовали бы четверо из каждых десяти членов профсоюза. Теперь его шансы оцениваются пятьдесят на пятьдесят. Вот вам мое мнение и отчет о моих действиях, Ал, а теперь позвольте спросить, как вы поступите с полученной информацией?

Этридж мигнул, лихорадочно просчитывая варианты.

— Ну, я…

Кенсингтон решил дать ему еще немного времени.

— О, да, я же не сообщил вам название фирмы, которую я мог бы привлечь к этому делу. «Уолтер Пенри и помощники, инкорпорейтед». Чувствую, вы знаете, о ком идет речь, вы даже можете сказать, что они работают под «крышей» Белого дома.

Он же загнал меня в угол, подумал Этридж. Если я скажу им то, что услышал от него, они размажут меня по стенке за мой длинный язык. Они не желают, чтобы им говорили то, что они могут и не знать. А если я ничего не скажу, а потом случится что-то неожиданное для них, к чему они не успеют подготовиться, они потребуют от меня ответа, а почему я ничего им не сказал? Так что в любом случае я окажусь крайним. Пора выметаться отсюда, решил Этридж. Этот толстый старик куда умнее меня, мне тут делать нечего.

Этридж встал.

— Позвольте поблагодарить вас, мистер Кенсингтон, за то, что смогли выкроить для меня несколько минут.

— Так что вы им скажете, сынок? — старик чуть улыбнулся.

— Я напишу отчет.

— О чем?

— Я должен рассмотреть…

— Вы окажетесь крайним, что бы вы им ни сказали. Это ясно?

— Да, сэр.

Кенсингтон кивнул.

— Это хорошо. То есть хорошо, что вы это понимаете. Но одно мне в вас понравилось, Ал.

Этридж уже пятился к двери.

— Что именно?

— Вы не произнесли речь о том, что Белый дом не может иметь ничего общего с теми интригами, о которых я вам только что рассказал.

— Не произнес.

— Знаете, почему мне это понравилось?

— Почему? — Этридж уже взялся за дверную ручку.

— Я только что отлично позавтракал, и мне не хотелось бы выблевать всю эту вкуснятину на пол.

Если бы Трумена Гоффа призвали в армию, а армия послала его во Вьетнам, где он поубивал бы вьетконговцев, а также северных и даже южных вьетнамцев, он, скорее всего, не стал бы наемным убийцей.

Но к девятнадцати годам Трумен Гофф уже обзавелся женой и ребенком, так что в призывники не попал. А к двадцати четырем годам уже уехал из юго-западной Виргинии, где родились и он, и его жена, и работал в «Сэйфуэе» в Балтиморе. Не менеджером, а простым контролером, жил в маленьком домике, а по вечерам частенько заглядывал в бар по соседству, называющийся «Кричащий орел».

Регулярно посещал «Кричащий орел» и Брюс Клоук. Пять лет тому назад, при первой встрече с Гоффом, ему было сорок три. Они угощали друг друга пивом, обсуждали шансы на успех «Иволг» и «Койотов»[13] и говорили об успехе Клоука у женщин. Работал Клоук коммивояжером и продавал все, что угодно, лишь бы его товар вызывал интерес у домохозяек. Он мог продавать пылесосы, алюминиевые жалюзи, энциклопедии и даже подписку на журналы. Высокий, широкоплечий, малообразованный, но симпатичный мужчина, сразу располагающий к себе, он бы давно мог создать собственную фирму, в которой другие коммивояжеры продавали бы его товар. Но Клоук был к тому же страстным охотником и рыболовом, а потому в любой момент мог все бросить и провести десять дней или две недели, ловя форель или выслеживая оленя или лося.

Как-то в ноябре Трумен Гофф заглянул в «Кричащий орел», чтобы выпить пива. Случилось это в середине дня, и у стойки сидел лишь Брюс Клоук.

— Чего это ты не на работе? — спросил Клоук, купив Трумену пиво.

— В отпуске. На неделю.

— А почему ты не взял отпуск летом?

Гофф пожал плечами.

— Не люблю я отпуска. Я взял неделю в июле, но никуда не поехал: не было денег. А вторую — сейчас. Я ее потеряю, если не отгуляю до первого января.

— Я тоже устроил себе отпуск на этой неделе. Поеду в Виргинию, — Клоук нацелил воображаемое ружье на воображаемую цель и дважды выдохнул: — Пиф-паф.

— Охотиться на оленя? — полюбопытствовал Трумен Гофф.

— Совершенно верно, приятель.

— А куда? Я сам из Виргинии.

— В окрестности Линчберга.

— Слушай, я как раз там родился.

Выпив еще три стакана пива, Трумен Гофф согласился поохотиться на оленей вместе с Брюсом Клоуком. На следующее утро они уехали и к девяти вечера уже обосновались в мотеле «Идлдейт» на окраине Линчберга. А также уговорили половину первой из двух квартовых бутылей «Старой винокурни»,[14] что Клоук захватил с собой.

— Знаешь, что я тебе скажу, приятель? — спросил Клоук.

— Что?

— Рыболовом я был с детства, но догадайся, где я пристрастился к охоте?

— Где же?

— В Италии, вот где.

— А каким ветром тебя занесло в Италию?

— Я охотился на настоящую дичь, вот что я делал в Италии. Я охотился на краутов.[15]

— А, в армии.

— Совершенно верно, в армии. В пехоте. В сорок пятой дивизии.

— Да, наверное, это запоминается.

— Думаешь, запоминается?

— По-моему, да.

— Позволь тебя кое о чем спросить. Ты был в армии?

— Нет, ты же знаешь, что меня освободили от призыва.

— Значит, ты никогда не охотился на настоящую дичь. Ты не охотился на людей.

— На людей — нет, а вот на оленей, опоссумов, куропаток и рысей — сколько угодно.

— Но ты никогда не охотился на человека, так?

— Думаю, мог бы, если б возникло такое желание. Полагаю, выследить рысь ничуть не проще.

— Ты думаешь, что сможешь убить человека? Поймать в придел и недрогнувшей рукой нажать на спусковой крючок? Ты сможешь это сделать, Трумен?

— Разумеется, смогу, — и Гофф вновь наполнил свой стакан.

Клоук, улыбаясь, смотрел на него несколько секунд.

— А я готов поспорить на пятьдесят баксов, что не сможешь.

— Нашел, на что спорить.

— Почему нет?

— Черт, я не хочу отправляться на электрический стул ради пятидесяти баксов.

— Об электрическом стуле можешь не волноваться.

— Ты же готов поставить пятьдесят баксов на то, что я не смогу поймать человека в прицел и нажать на спусковой крючок, а я говорю тебе, что смогу. А если я тебе это докажу, то в придачу к пятидесяти баксам получу электрический стул, — виски уже затуманило голову Гоффа. — Идиотское какое-то пари.

— Вот что я тебе скажу, Трумен.

— Что?

— А если мы все обставим так, что тебе не будет грозить электрический стул?

— И как же мы это обставим?

— Это моя забота. Спорим?

— Черт, я, в общем-то…

— В чем дело, Трумен? Трусишь?

— Не думай, Брюс, что сможешь завести меня, обзывая трусом. Можешь называть меня трусом весь вечер, мне это по фигу. Как только меня не обзывали. Я не буду спорить с тобой втемную, не зная, о чем речь.